Стрела гламура - Елена Логунова

— То есть Вадима Ивановича Тараскина. — Я немного помогла забуксовавшей рассказчице, желая поскорее услышать продолжение интересной истории.

— В общем, Андрей Петрович требовал, чтобы Катюха вышла за Вадима. Трамбовал ее, как дорожный каток! Катька, дуреха, противилась, папочка ее сердился и наконец попросту посадил дочку под замок, — разговорилась Дина. — Запер ее в доме и даже к телефону не подпускал! Катька страдала, страдала, а потом вдруг успокоилась, про Тима заговаривать перестала, но с отцом не помирилась, да и он продолжал ее в строгости держать. И вот вдруг перед Новым годом Катька неожиданно признается мне, что собирается замуж! Тайно! Папочка, конечно, не в курсе, и даже мне невеста не говорит, кто ее жених. Я, разумеется, подумала, что это Тим, кто же еще? Заполучил-таки богатую невесту, скользкий красавчик! Но Катька просила меня помалкивать, и до сего дня я держала свои мысли при себе.

— Так долго?! — Ирка не утаила своего восхищения способностью Дины хранить чужую тайну аж два месяца.

Я знала, что сама она бы проболталась через два дня. Я знала даже, кому бы она проболталась, мне.

Дина с большим достоинством кивнула и продолжила:

— В начале этой недели Катерина сказала, чтобы в субботу я была готова к роли подружки невесты. Я прямо в шоке была! Черт с ней, с Катькой, хочет свадьбу в сиротском стиле — пожалуйста, но я-то себя уважаю! Пришлось мне напрячь портниху и в диком темпе шить себе праздничное платье, еле-еле успели к субботе. Катька-то подготовилась заранее, она еще в понедельник мне платье свое показала. Красивое, белое с золотом, и фата до пояса.

В этом месте повествования дружно кивнули дамы. Спасибо болтушке Зинуле, о Катькином подвенечном платье мы были наслышаны.

— И вот приезжаю я вчера в загс. Пока знакомлюсь с дружком жениха, подкатывает к крыльцу джип, и из него бело-золотая Катька лебедушкой выплывает, а поддерживает ее никакой не Тим, а абсолютно незнакомый мне дядечка. То есть теперь-то я знаю, что это был Вадик. То есть Тараскин.

— То есть Вадим Иванович Тараскин! — в один голос гаркнули мы с Иркой.

— Он самый. Я Катьку поздравляю, в щечку целую, а на ушко шепчу: «Что такое?! Кто этот мужик?!» А она молчит загадочно, и под фатой видно, что улыбается, как Джоконда, фата-то просвечивает, а губы у Катьки ярко накрашены. Так и не сказала мне ничего.

— Неужто невеста всю церемонию молчала? — недоверчиво спросила Ирка.

— Молчала! А что ей? Она вообще такая — молчальница. Сказала только главное свое слово «Да!», да и то тихо, сдавленным голосом, видно, все-таки волновалась.

На этом волнующий рассказ закончился. Дмитрий с Александром нас покинули. Дина и Семендяев пошли ночевать в большой дом, а Зинуля напросилась остаться в нашем флигеле. Ясное дело, бедной женщине невмоготу было спать одной в большой кровати, которую она делила с Курихиным. Теперь Андрей Петрович делил одно помещение с Тимофеем Тимофеевичем Проценко. Тела убитых перенесли со двора в холодный гараж, для чего пришлось безжалостно выгнать под навес симпатичный желтый ратрак.

В одной комнате улегся Колян, в другой устроились Ирка и Зинуля, в третьей на просторном диване уже спал Масяня, и я легла там же. Малыш мирно посапывал, а мне не спалось. Поворочавшись с боку на бок, я встала, вышла в холл и застукала там Ирку. Она нервно шарила в большом холодильнике.

— Руки вверх! — подкравшись к подруге сзади и ткнув ее пальцем в бок, сказала я.

— Е-м-м-м… — очень по-семендяевски отреагировала Ирка.

Она уронила на пол большое зеленое яблоко и кинулась его догонять. Бугристый плод катился по затейливой кривой, и подруга настигла его не сразу.

— Ты решила на сон грядущий покушать фруктов? — доброжелательно поинтересовалась я.

Подруга сердито посмотрела на меня, подошла к холодильнику, положила яблоко и решительно взяла с полки палку колбасы:

— Фрукты не помогут, нужно средство посильнее. Очень уж я разволновалась!

Ирка весьма оригинально практикует метод древнегреческих мореплавателей, которые усмиряли волнение вод, выливая на них масло из бочек. Подруга использует продовольственные запасы для успокоения своих разгулявшихся нервов. Меня эта ее манера просто умиляет. Я опустилась в кресло и с улыбкой наблюдала за тем, как Ирка ожесточенно рубит колбасу на порционные куски.

— Вот дела! — подруга проглотила один кружок «Докторской», как успокаивающую таблетку, надкусила второй кусок и только после этого тоже присела. — Что творится! Страсти кипят, как лапша в кастрюле! Ну чем не индийское кино? Отвергнутый Тим убивает тирана-отца своей возлюбленной и стреляется сам! А ты еще клянешь телевизионные мелодрамы за нежизненность сюжетов!

— А ты говорила, что Катька никого не сможет воспламенить! — напомнила я. — Еще как воспламенила! Но меня другое поражает. Смотри, как странно вышло: Катька в конце концов послушалась папеньку и вышла не за красивого голодранца Тима, а за состоятельного господина Тараскина. Казалось бы, благоразумие проявила! А последствия получились — хуже некуда.

Нервно запихиваясь «Докторской», мы немного пофилософствовали о превратностях человеческих судеб. За беседой умяли полбатона антистрессовой колбасы и разошлись по своим комнатам, но мне по-прежнему не спалось, даже бутерброды не оказали обычного снотворного действия.

Соврешенно непонятно, почему Тим убил Андрея Петровича? На мой взгляд, логичнее было бы пристрелить счастливого соперника или изменщицу Катерину, а то и обоих. Одной пулей! Дождаться, когда новобрачные уединятся в опочивальне, залезть с пистолетом в зубах на подоконник и в кульминационный момент пальнуть в счастливую парочку!

Этот трагедийный сценарий привиделся мне уже в полудреме, а потом я спала, и в мозгу моем суетливо, как вспугнутые золотые рыбки в темном аквариуме, метались обрывки разных фраз. «Парень белый, чистый, бритый и перегаром не воняет!»— надтреснутым старушечьим голосом с рекламным завыванием бубнила одна рыбка. «Серфингистские штаны во все стороны равны!»— беззаботно напевала другая, отбивая такт плавниками. «Спортсмен, красавец, комсомолец!»— с интонациями аукциониста возвещала третья. А четвертая рыбка, самая большая и симпатичная, круглая, как шоколадная бомбошка в золотой фольге, заламывала плавники и восторженно ужасалась: «Страсти кипят, как лапша в кастрюле!»

— Ирка! — пробормотала я и села в постели.

Рядом заворочался потревоженный малыш. Я успокоила его, выбралась из постели и пошла будить подругу.

— Нет, спасибо, не надо добавки, — сонно пробормотала она, когда я потрясла ее за плечо.

— Надо! — твердо сказала я и ущипнула ее за ухо.

— Ой! — Ирка отклеила голову от подушки, проморгалась и с негодованием воззрилась на меня. — В чем дело?

— Ирка, я кое-что поняла! — радостно прошептала я.

— Неужто смысл жизни? — съязвила подруга.

— Скорее, смысл смерти! Вылезай из кровати, пойдем в холл, я тебе расскажу.

— А это не подождет до утра? — пыталась сопротивляться она.

— Я не подожду! Мне обязательно нужно с кем-нибудь поделиться! — я ухватила подружку за пижамный рукав и вытащила ее в холл.

— Поделилась бы с господом, в молитве, а мне дала поспать! — ворчала Ирка.

— Дорогая, ты меня послушай, и спать тебе сразу же расхочется! — пообещала я.

— Неужели? — подруга отчаянно зевнула. — Ну, слушаю.

— Катька не собиралась выходить за Тараскина! — объявила я. — Она хотела стать женой Тима!

— И где тут новость? — буркнула Ирка. — Катька не хотела за Тараскина, хотела за Тима. Потом передумала и не захотела за Тима, захотела за Тараскина.

— Правильно, но в какой момент она передумала, ты знаешь?

— А это важно?

— Может, и не важно, но очень странно! Потому что еще за два часа до церемонии бракосочетания Катькиным женихом был Тим!

Ирка посмотрела на меня томным взглядом коровы, безмерно утомленной долгим днем пребывания на пастбище, под палящим солнцем, в пряной духоте летнего луга. Потом она переступила ногами и с коровьей тоской во взоре покосилась на дверь своей спальни. Я поняла, что с объяснениями нужно поспешить, и заторопилась:

— Смотри, что получается. Катькино бракосочетание в загсе состоялось в субботу, в пятнадцать часов. За два часа до этого она сбежала от меня в травмпункте. Ушла, как сказала травмированная бабка, с белым, чистым, бритым и трезвым парнем. Он был белым! Ты понимаешь, что это значит?

— Что он не был ни негром, ни китайцем?

— Что он был блондином! — Я показательно взлохматила свои волосы, в настоящий момент имеющие красивый платиновый оттенок. — А Тараскин-то брюнет!

— А Тим-то блондин! — встрепенулась подруга.

Чувствовалось, что ей уже интересно.

— Во-первых, Тим — блондин, во-вторых, к нему гораздо лучше, чем к сорокалетнему Тараскину, подходит слово «парень», — я стала загибать пальцы. — А в-третьих, очень похоже, что это его трусы снял старик Васильич!