Удар судьбы - Андрей Посняков

— Ну вот, как Кызгырлы.

Бритоголовый надсмотрщик долго упирался, говорил что не дело правоверному мусульманину ублажать музыкой каких-то там христиан, да и вообще — недостойное занятие — для кого-то играть, иное дело — для собственного благолепия или для какой-нибудь пэри.

— Будет тебе пэри! — засмеялся Лешка. — Госпожа Гюльнуз устроит?

Надсмотрщик зыркнул глазами:

— Не пачкай светлое имя молодой хозяйки своим поганым языком, гнусный ишак!

— На ишака обижаться не буду, — выслушав перевод, бестрепетно промолвил Лешка. — Вообще, я на дураков редко обижаюсь. Да-да, так ему и передай — дурачина ты, скажи, почтеннейший господин Кызгырлы, не понимаешь своего счастья и счастья молодой госпожи Гюльнуз. Не поможешь нам, так и будешь до конца жизни своей хвосты коровам крутить, не дождавшись никакой осязаемой благодарности от скупого Ичибея. А если поможешь… — Лешка улыбнулся. — Ты только представь себе! Трехэтажный особняк со всякими там фронтонами и прочими красивыми штуками, кованые решетки, бассейн, подземный гараж на три «мерина». И — посреди всего этого великолепия ты — в белых шальварах! А вокруг слуги — так и суетятся, так и бегают — что для вас сделать, господин Кызгырлы, будет исполнено, господин Кызгырлы? Разрешите бегом? А из окна… нет, с лоджии… посматривает молодая вдова — старик Гвидо уж к этому времени помрет — и так, улыбаясь, говорит — о, достойнейший Кызгырлы, скажите шоферу — мы едем сегодня в боулинг!

Кызгырлы даже глаза прикрыл — до того заслушался! И в самом деле… Чем коровам хвосты крутить… В белых шальварах!

— Ладно, — сказал он. — Я согласен. Домру только надо купить.

С раннего утра они уселись в харчевне, из распахнутых окон которой хорошо просматривался дом престарелого синьора Сильвестри. Почти точно такой, как и представлял себе Лешка — трехэтажный, с красивостями. Правда, ограда была не кованая, а из камня, да и виднелся лишь верхний этаж, но тем не менее особняк производил впечатление. Весьма, весьма производил.

— Эй, почтеннейший! — Владос подозвал хозяина. — Что, слуги синьора Сильвестри часто к тебе захаживают?

— Каждый день, — важно кивнул хозяин — высокий горбоносый грек или армянин. — Вот и сейчас заглянут, прежде чем идти на рынок… А, вот и они!

В харчевню вошли двое угрюмых молодцов и, не глядя по сторонам, молча направились к дальнему столу. Лешка быстро нагнулся и подсунул им под ноги длинный гриф домры.

Один из парней чуть было не споткнулся:

— Черт побери! Это еще что тут?

— Ах вы, разбойники! — визгливо возмутился грек. — Сломали наш инструмент! Вы за это заплатите, негодяи! Непременно заплатите!

— Но, но, ты потише! — оглядываясь по сторонам, произнес слуга. — Вы вообще, кто такие?

— Ха! Ты не знаешь, кто мы такие, деревенщина? Мы знаменитые артисты из… из…

— Из Сан-Ремо!

— Да, из Италии! Здесь случайно, проездом из Константинополя в Лондон. А ты нам весь инструмент перепортил, пес худой! Давай, плати триста дирхемов!

— Сколько?! — слуги возмущенно переглянулись.

— Ну, двести пятьдесят. Домра-то — из красной египетской сосны! Чего шушукаетесь, злодеи? Ждете, когда мы позовем стражу?

Парни явно озадачились — уж никак не ожидали такого напора.

— Стража, эй, стража! — выглянув в дверь, заорал Лешка.

Слуги посмотрели в его сторону с явным страхом.

— О, вряд ли вы удержите этого господина! — нагнетал обстановку Владос.

А Кызгырлы ничего не говорил, лишь дико вращал глазами и время от времени хватался за заткнутый за пояс кинжал.

— Одно может вас спасти от позора, — неожиданно сбавил обороты грек. — У нас сейчас есть время, и мы б с удовольствием развлекли почтеннейшую публику в каком-нибудь богатом доме. У вас есть такой на примете, голодранцы?

Парни снова переглянулись, на этот раз — радостно.

— Есть, есть! — закричали они хором. — Наш господин, почтеннейший синьор Гвидо Сильвестри будет рад видеть вас, уважаемые господа музыканты!

Немного подождав внизу, в довольно-таки узком зале, приятели, а следом за ними — и Кызгырлы, поднялись по крутой лестнице на второй этаж, где их уже с нетерпением дожидался хозяин дома, пресловутый Гвидо Сильвестри — сухонький старичок с белой реденькой бородкой и обширной лысиной, на которую он тут же надел тюрбан. На шее старичка, поверх длинной бархатной куртки, сияла толстенная золотая цепь, кривые подагрические ноги смешно обтягивали модные штаны – чулки — левая штанина (или чулочина) была в желто-синюю полоску, правая — в красно-белую клетку. Острые носы башмаков загибались вверх так круто, что их приходилось привязывать к щиколотке тонкими серебряными цепочками.

— Однако, — удивленно покачал головой Лешка. — Ну и лыжи! Интересно, как он в них ходит?

— Приветствуем тебя, о почтеннейший! — с поклоном произнес Владос.

Лешка тоже вежливо кивнул, а Кызгырлы — дурачина — так и стоял со своей домрой, как пень.

— Ты странно говоришь, — вместо ответа проскрипел старик. — Слуги сказали, что вы — итальянские музыканты. Но вы никакие не итальянцы, — он зло прищурился. — Обманщики!

— Мы никого не обманывали! — гордо заверил грек. — Разве ж мы говорили твоим слугам, что итальянцы? Нет! Мы только сказали, что мы из Италии, но ведь не каждый, кто там живет, итальянец.

— Мудро ты рассуждаешь, парень, — Гвидо Сильвестри покачал головой. — В каком же городе вы жили?

— В Неаполе!

— В Неаполе? Так вот откуда твой странный говор! — губы старика презрительно скривились. — Неаполь — никакая не Италия! Так, деревня… Ну и что вы будете петь?

— Песни, почтеннейший синьор!

— Я понимаю, что не молитвы. Ну, что стоите? Пойте, раз уж пришли, а я послушаю.

Лешка вышел вперед и, обернувшись к Кызгырлы, махнул рукой:

— Играй!

— Не могу, одна струна сорвана! — через Владоса предупредил надсмотрщик, надо сказать — довольно запоздало.

— Ну и что? — усмехнулся юноша. — Играй на оставшихся двух!

— На двух? Хмм… А что играть-то?

— Да все, что хочешь. Бренчи себе на одной ноте — трям-брям, трям-брям — ну, как на «Фабрике звезд».

— Йэх, — совсем как бригадир Михалыч вздохнул Кызгырлы и, сев по-турецки на пол, ударил по струнам.

— Жанна из тех королев, — громко запел Лешка, — что любит роскошь и ночь!

Хотя слушателей было мало — старик и несколько слуг — юноша даже несколько волновался, все ж таки он пел со сцены второй раз в жизни. Первый раз было лет пять назад, в оздоровительном лагере, и тогда вышло неплохо, а значит — и сейчас получится.

— Слышишь, Жанна-а-а!

— В этой грустной песне поется о девушке, которая искала себе жениха, — усевшись рядом с хозяином дома, бесстрастно «переводил» Владос (над «переводом» друзья думали почти всю ночь). — Ей не нужны были молодые дурачки — слишком уж они глупы…

— О, да-да, очень верно подмечено, — закивал старик.

— И не нужны были бедняки — ибо они тоже не отличаются особым умом.

— То так!

— А вот люди опытные, уже пожившие — совсем другое дело!

— Вот-вот! И что, что эта девушка, нашла она своего жениха?

— А вот об этом — следующая песня!

Я свободе-е-ен,

Словно птица в небесах!

— О, как прекрасны белые пальцы Гюльнуз!

Я свободен,

Я забыл, что значит страх…

— Как строен ее стан! Как черны брови! Уши ее — словно морские раковины, а глаза — словно звезды. Лицо — как молодая луна. И лицо это печально. Скучает Гюльнуз у себя в далекой горной деревне. Хоть отец ее и богач, но… Несчастная девушка так мечтает жить в красивом доме, в большом и шумном городе!

— Гюльнуз… постой-постой! Я, кажется, о ней слышал!

— Мы тоже бывали у нее в гостях, и эти все песни — о ней.

Холодное тело к воде я поднес…

— Однажды к Гюльнуз прислал сватов молодой джигит Джульбарсы…

И в лодку ее положил…

— Молод и глуп этот Джульбарсы, — решила Гюльнуз. — Вот, если б он был опытным и богатым. И бархатный костюм его украшала бы золотая цепь…

— О-о-о! какие хорошие песни!

— И ночью он бы не лез со всякими глупостями, а спокойно б себе спал…

— У-у-у! Как верно замечено!

— У молодых ведь одна похоть на уме. Как им верить?

— Вот именно!

— Иное дело — пожилые, солидные люди — истинная надежда и опора для молодой неопытной девушки.

Лешка уже заколебался петь, уж и слова позабыл, начал все песни по новой… А хитрый грек все болтал, болтал, болтал…

Хозяин до того расчувствовался, что даже оставил гостей на обед. И, надо сказать, обед был более чем приличный — Гвидо Сильвестри не поскупился.

— О, Гюльнуз, Гюльнуз, — потягивая из серебряного кубка вино, качал головою старик. — Как бы я хотел помочь этой чудесной девушке!