История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

Как обычно власти изобрели противоядие, чтобы раз рядить общественное волнение. 23 августа, когда мрач ные настроения достигли апогея, Москва кишела слуха ми, исходившими, повидимому, из официальных источ ников, что союзники форсировали Дарданеллы. Днем одна из московских газет вышла с большим заголовком: «Официальное сообщение: Дарданеллы взяты». Затем следовало подробное описание бомбардировки проливов с полным перечислением потерь и перечислением назва ний судов. По получении этих известий большая толпа собралась на улицах. Народ становился на колени на Тверском бульваре благодарить Бога за славную победу. Началась манифестация перед генеральным консульст вом. Напрасно я старался разъяснить толпе, что известие ложное. «Официальное сообщение!», — кричали газетчи ки, и голос мой тонул в криках «ура». Позже, вечером толпа стала буйствовать, и около памятника Скобелеву произошла демонстрация против полиции, которая кон чилась, как обычно, атакой конных жандармов.

Следующий день был днем всеобщего разочарования по поводу ложного известия. Я вместе с моим ФранДУ3" ским коллегой отправился к полицмейстеру с требова нием привлечения к ответственности издателя и редакто ров, опубликовавших это известие. Он принял нас с обычной чиновной елейностью. Он уже предаосхитил наше негодование и закрыл газету до конца войны, мы выразили ему свою благодарность. Я был весьма удив

лен. обнаружив после этого заявления, что газета продол жает вьстоднть. изменив свое название: «Вечерние ново сти» на «Вечернюю газету». Во всех других отношениях она была идентичной со своей предшествеииицей. Заго ловки и шрифт были те же. Вчерашний, провинившийся редактор, подписал сегодняшнюю передовицу. Я выру гался и махнул рукой на полицию. Позже мне удалось узнать, что утка о победе была выпушена по уговору с полицией, чтобы дать выход общему возбуждению. Я никогда не претендовал на знание психологии царской полиции. Однако я решительно отказываюсь поверить в ее мение работать и честность. Страшная «охранах» из повести Сетона Мерримееа, была мифом, пугавшим ско рее страшным своим именем, чем своей осведомлен ностью. Это было учреждение, которым управляли тупи цы и пройдохи, причем на 10 тупиц приходился один пройдоха. С наступлением осени приближавшаяся траге дия России все больше угнетала меня. Предстояли собы тия похуже падения Варшавы. Но та же слабость харак тера, делающая русских неспособными к длительному усилию, притупляла их пессимизм. Ни один из москвичей не умел долго предаваться отчаянию. И действительно, когда удар следовал за ударом, местный патриотизм воспрянул опять, и, если в Петербурге мало кто верил в русскую победу, Москва провозгласила лозунг, что война { не может быть выиграна, пока не будет устранено из I столицы влияние темных элементов. Этот момент кладет начало первой из многих резолюций, требующих образо вания Кабинета национальной обороны, или обществен ного доверия. Вначале эти требования были сравнитель но умеренными. Москва была готова принять законных царских министров, а именно таких людей, как Криво шеий. Сазонов, Самарин, Щербатов и другие, которые ве были связаны с политическими партиями в Думе. На этой стадии царь мог бы довольно легко, не выходя за пределы обычного круга, из которого он выбирал своих советников, сформировать новый кабинет, удовлетворяв ший общественное мнение. Если б он своевременно дал шестидюймовую реформу, царь мог бы спасти те ярды, которые разочарованная страна спустя некоторое время взяла силой. Те, однако, кто стоял ближе к нему, видели вещи в ином свете. Они говорили ему, что любая уступка была бы истолкована как слабость и что аппетит ва реформы только разыграйся бы. Это было самым ве

не

отразимым аргументом, и поэтому тем, кто боил» старался для дела русской победы, царь ответшГо^ ском Думы, отставкой Великого князя Николая Hm^Z вича. отставкой Самарина, Щербатова ■ Дж^ижоисжого трек министров, которые в этот момент были нанботее популярны в Москве.

Роспуск Думы вызвал обычные забастовки и проте сты. Но принятие на себя Верховного командования са мим царем было первым верстовым столбом по дороге на Голгофу. Это была наиболее роковая из многих оши бок несчастного Николая II. потому что в качестве глав нокомандующего он нес в глазах народа личную ответст венность за длинный ряд поражений, которые теперь стали совершенно неизбежными благодаря технической отсталости России.

Отставка Самарина и Джунковского явилась косвен ным следствием одного эпизода, молчаливым свидете лем которого я был сам. В один летний вечер я имсси с несколькими англичанами был в «Яре», самом роскош ном ночном ресторане Москвы. Пока мы в главном зале смотрели программу, в одном из соседних кабинетов поднялся сильный шум. Дикие женские крики, ругань мужчин, звон разбитых стаканов, хлопание дверьми сли лись в адский хор. Лакеи бросились наверх. Метрдотель послал за полицией, которая всегда дежурила в больших ресторанах. Полиция суетилась, лакея чесали затылки в совещались. Причиной беспорядка оказался пьяный скан даливший Распутин; ни полиция, ни администрация не осме_тнвались вывести его. Городовой позвонил участко вому надзирателю, тот полицмейстеру. Полишлеистер позвонил Джунковскому, который был товарищем мини стра внутренних дел и начальником всей полиции Джун ковский, бывший генерал и человек с характером, отдал распоряжение арестовать Распутина, который, в сущно сти, не был даже священником, а самым обыкновенным гражданином После того как он в продолжение лму* часов мешал всем веселиться, его увели ■ ближайший полицейский участок; по дороге он вьлгрнкнвал руга тельства и угрозы. На следующее утро его выпустили по распоряжению свыше. В тот же день он выехал в |*стер бург. И в течение двадцати четырех часов Джунковский получил отставку. Отставка Самарина, последовавшая позже, произвела очень тяжелое впечатление Диорялнт^ человек с прекрасной репутацией, он был ооер

прокурором святейшего Синода и одним из лучших пред. ставителей своего класса. Его можно было обвинить в чем угодно, но не в отсутствии глубоко консервативных взглядов или преданности императору. Однако каждый либерал и социалист уважал его как честного человека, и тот факт, что император пожертвовал одним из своих самых верных слуг ради такого субъекта, как Распутин, был воспринят почти всеми в Москве как абсолютное доказательство бездарности царя. «Долой самодержа вие», — кричали либералы. Но даже среди реакционеров были такие, которые говорили: «Если вы хотите, чтобы самодержавие процветало, дайте нам хорошего само держца». Это был единственный случай, когда Распутин встретился на моем пути. Однако время от времени я видел следы зверя в доме Челнокова, где городской голова показывал мне коротенькие напечатанные запи сочки, в которых просили устроить предъявителя сего на теплое местечко в Союзе городов. Записки были подписа ны безграмотными каракулями «Г. Р.» — Григорий Рас путин. Записочки неизменно выбрасывались стойким Челноковым. С наступлением зимы, а она была ранней в 1915 году, на фронте установилось затишье, а в связи с этим затишье и на политическом горизонте.

Мы с женой обедали в гостях шесть раз в неделю. Почти каждый день у нас к завтраку бывали гости — английские офицеры, генералы, адмиралы, полковники, проезжающие через Москву на пути в штабы различных русских армий. Раз в неделю жена принимала. Благодаря врожденному такту ей удавалось на этих приемах соеди нять волков с ягнятами. Она особенно была довольна, когда ей удавалось заполучить одного или двух социалистов.

Тем не менее приходили все — от коменданта Крем ля, губернатора, полицмейстера и генералов Московско го военного округа (далеко не все генералы были хорошо расположены к правительству и местным властям) до московских миллионеров, балерин, артистов и писателей, а также робких и отчасти неуклюжих политиков левого крыла. Насколько я припоминаю, на этих приемах не было никаких схваток, хотя в одном случае Саша Кро поткина, дочь старого анархиста князя Кропоткина, едва не подралась с графиней Клейнмихель по поводу отсутст вия военного духа в С.Петербурге. Это смешение раз личных групп москвичей было также полезно им, как и

яам. Были разрушены перегородки, на которые до сих пор никто не покушался. Благодаря этому мы располага ли самой разносторонней информацией.

Весьма оригинальным путем, когда был убит мой брат Норман в Лоосе, мне пришлось убедиться что среди русских есть такие, сердца которых устремлены к победе. Известие о смерти я получил в начале октября Мы были на прогулке за городом и обедали в «Эрмита же». Жена отправилась домой переменить ботинки. Там она застала телеграмму и позвонила мне в ресторан.

Впервые случилось, что о смерти любимого человека я узнал без всякого предупреждения. Я не выдержал и тут же в телефонной будке горько заплакал. Я рассказал своим русским друзьям, что случилось, и поехал домой. На следующее утро почти все московские газеты собо лезновали о моем брате и о потерях, которые понесли шотландские войска. В течение ряда дней я получал соболезнующие письма от русских всех классов и состоя ний. Приходили многие такие, которых я ранее'никогда не видел. Большинство из них кончало выражением уве ренности в окончательной победе союзников.