История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

Если имеется какаялибо особенность его характера, которую я должен подчеркнуть, то это его бодрость как физическая, так и моральная. Физически он не знал значе ния слова «страх». Морально — он полностью торжест вовал над тем, что я считал естественной склонностью к линии наименьшего сопротивления, и становился без ма лейшего колебания лицом к лицу с положениями и бе седами, которые внушали ему отвращение.

Со мной он был неизменно добр. Вследствие незначи тельности моего положения я мог видеть людей, с кото рыми ни он, ни другие члены его персонала не могли встретиться. Таким образом, я был в состоянии давать ему сведения, которые, если они только были достовер ны, представляли для него некоторую ценность. Многие послы, получая обычно такую информацию, включали ее, когда это требовалось, в свои собственные депеши. Это не было свойственно сэру Джорджу. Он не только всячески поощрял меня как в письмах, так и в личных беседах, но и посылал мои доклады в Англию в Мини стерство иностранных дел, часто сопровождая нескольки ми словами одобрения. В результате я приобрел в Лондо не полное доверие к своей работе, и во многих случаях получал личные • одобрительные письма сэра Эдварда Грея. Я немного возгордился. Я стал более люто сра жаться с департаментом личного состава за расширение канцелярии и увеличение ставок. Но к сэру Джорджу я был преисполнен благодарности и уважения, всегда должно было бы сопровождать благодарность.

из

Впоследствии я лишился его благосклонности, заняв по сле большевистской революции позицию против интер венции. Но, за исключением лорда Мильнера, из всех людей, с которыми мне приходилось работать, ни один не внушал мне такого чувства любви и преклонения, как он, и я рад, что успел перед его смертью помириться с ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я вернулся в Москву довольный своим приемом у посла, ободренный его просьбой оставаться с ним в тесном контакте и приезжать в С.Петербург, как только будет нужно обсудить какойнибудь важный вопрос. Я ничего никому не сказал о своем визите; но грозный Александр не был столь скромен, и вскоре я обнаружил, что в глазах чиновников и политиков мой престиж значи тельно вырос. Повидимому, из уст Александра история пошла дальше и в главных комитетах Всероссийского земского союза и Союза городов широко стало известно, что Его Превосходительство, исполняющий обязанности британского генерального консула (Александр всегда до

(бавлял исполняющий обязанности) регулярно ездит в С.Петербург совещаться, а может быть, и давать совет Его Высокопревосходительству (в России послы велича лись Их Высокопревосходительством) британскому послу.

В течение лета 1915 года я укрепил свою дружбу с Михаилом Челноковым, московским городским головой, бывшим товарищем председателя Государственной ду мы. Челноков — великолепный образец московского куп ца — седобородый, патриархальный, широкоплечий, не смотря на свою хромоту выглядел мужественнее боль шинства своих соотечественников. Хотя он был на двад цать лет старше меня, мы стали близкими друзьями, и через него я не только познакомился со всеми московски ми политическими деятелями — с князем Львовым, Васи лием Маклаковым, Мануйловым, Кокошкиным и многи ми другими, но также получил экземпляры многочислен ных секретных резолюций, вынесенных такими организа циями, как Московская городская дума, Земский союз, главой которого являлся князь Львов и Союз городов, душой которого являлся сам Челноков. Иногда я даже

имел возможность получать в Москве из этого же источ ника экземпляры секретных резолюций, вынесенных ка детской партией в С.Петербурге или такие документы как письмо Родзянко премьеру, и раньше всех доставлять их нашему посольству в С.Петербурге. Эти мелкие успе хи, естественно, увеличили мою репутацию откапывате ля новостей. Через Земский союз и Союз городов я приносил коекакую пользу военному ведомству. Земский союз и Союз городов, несмотря на препятствия, которые им чинило правительство, больше всего напоминали на ше Министерство снабжения. От князя Львова и Челно кова я регулярно получал последние цифры по военной продукции.

В течение двух с половиной месяцев отсутствия Бейли, я основательно окопался в Москве. Я получил благодар ность министра иностранных дел. Я был persona grata для военных кругов в Москве. Посол прислал за мной. В конце июля должен был вернуться Бейли. Я чувствовал, что он будет доволен, и я буду удовлетворен, зная, что хорошо сделал свою работу. Казалось, все шло хорошо.

Однако наступил новый кризис. События на русском фронте шли из рук вон плохо. Отступления из Галиции и от Карпат отразились не сильно на Москве, если не считать увеличения числа раненых; иначе обстоял вопрос с наступлением на Варшаву. Неделями в Москву лился поток польских беженцев. 19 июня пришла телеграмма от Грова, извещающая меня, что Варшава эвакуируется и что оставшиеся там члены британской колонии выезжа ют немедленно в Москву. Три дня спустя он приехал; в тот же день я получил телеграмму от Бейли, сообщаю щую, что он назначен генеральным консулом в Нью Йорк и возвращается в Москву уложить свои вещи. Я ничего не имел против Грова. Если тут и было честолю бие, то я его не сознавал. Но я должен признаться, что этот двойной удар привел меня в замешательство. Если Бейли едет в НьюЙорк, совершенно очевидно, что Гров займет его место в Москве. Говоря откровенно, мне вовсе не хотелось вернуться после Бейли к режиму Грова.

30 июля приехал Бейли, имея в своем кармане пакет с сюрпризом. Все мои опасения кончились. Гров должен был быть переведен в Гельсингфорс. Я же оставлен во главе московского генерального консульства, ьеили со общил мне, что вслед за его назначением в ньюиорк министерство назначило нового генерального консула в

Москве. Однако сэр Джордж Бьюкенен запротестовал, заявив, что я проделал неоценимую работу и было бы ошибкой тормозить мою деятельность, подчинив началь нику, который не мог так хорошо знать ситуацию, как я. Бейли сказал мне с неподдельной радостью, что Мини стерство иностранных дел очень довольно мною. Я по пытался сделать равнодушное лицо. Хотя я ровно ничего не предпринимал для удовлетворения своих собственных притязаний, тем не менее у меня были угрызения совести по поводу Грова, которому предстояло горькое разоча рование. Но в глубине души я ликовал. Еще не достигнув двадцати восьми, я уже собственными заслугами постав лен во главе одного из наиболее важных генеральных консульств во время войны. Некоторое количество са момнения хорошо в молодом человеке. Если не считать честолюбцев и разбойников, оно скоро улетучивается.

Около недели я неотступно был с Бейли, помогая ему разобраться в делах, организуя его прощальные обеды и принимая от него генеральное консульство. Английский клуб устроил ему блестящие проводы; мы в свою очередь организовали официальный прием в генеральном кон сульстве, на котором каждый обменивался с Бейли по дарками. Я получил массивный портсигар, который хра ню поныне.

Речь Александра явилась довольно тяжелым испыта нием для присутствующих, открыв последние шлюзы глубокого душевного волнения даже у Бейли (мои секре тарши обе плакали, и только старый клерк Фриц, латыш, был невозмутим). В лирических тонах он указывал на Бейли и меня как на два блестящих примера для русских, каким должен быть чиновник и заявил о своем твердом намерении покинуть Москву, если я уеду. Напыщенность речи Александра была как раз хорошим тормозом для моих словоточивых желез. Все же я был полон печали в связи с отъездом Бейли. Он был для меня скорее отцом, чем начальником. Он был сама доброта во время болезни моей жены. То что он был мне предан и искренне хотел моего продвижения, хотя он снисходительно относился к моей беспечности, не помешало мне, однако, черпать прекрасные советы из запаса его мудрости. Я терял не только друга, но союзника, в подлинном смысле слова, единственного союзника в городе с двумя миллионами жителей. Увы! Больше я его никогда не видал.

Его совет, состоящий главным образом из одного

поучения соблюдать одиннадцатую заповедь, пока я со стою на службе, упал на бесплодную почву

Падение Варшавы было трагическим завершением не удачной летней кампании 1915 года. Это был удар кото рого нельзя было скрыть даже от масс и который совер шенно естественно усилил пессимизм и разговоры о ми ре. Люди типа Челнокова и Львова были довольно креп ки; их корни уходили в землю. Но зато политиканы были возбуждены, их нервность распространилась, как влаж ный туман, и охватила половину населения. Ужасные слухи о том, что русские сражаются в окопах, вооружен ные одними палками, просочились с фронта в тыл. Ни пожилой человек, ни молодой новобранец не испытывали ни малейшего расположения идти на убой; в промышлен ных центрах, как ИвановоВознесенск, вспыхнули анти правительственные забастовки, сопровождавшиеся в не скольких случаях стрельбой.