На холодном фронте - Константин Коничев

В числе поднявших руки бойцов был и мой связной Сергей Петрович.

— Эх, Борода, и ты туда! — пошутил кто-то среди бойцов. — Да куда ты. старый, небось и грести не умеешь.

— Не у тебя ли учиться прикажешь? — огрызнулся связной и из-под каски сердито сверкнул глазами на товарища. Подойдя ко мне, он взмолился:

— Товарищ капитан, договоритесь с майором, будьте сочувственным к старому служаке; дозвольте мне первому в этом месте пробороздить Свирь. Я уже и мысочек на том берегу облюбовал, где вылезти.

— А не страшно, Петрович?

— Чего страшиться, товарищ капитан, теперь не то время, чтобы страшиться. В начале войны всякому нелегко было умирать. А теперь ясно: победа за победой. Россия матушка спасена. И смерть не страшна! Если убьют, подберите и похороните на том берегу. Разрешите, товарищ капитан?

Чеботарев, слышавший этот разговор, подошел и, поцеловав троекратно Сергея Петровича, сказал — Ладно! Поезжай счастливо!

Мы проследили, как он садился в лодку, как надевал весла на деревянные уключины и как бойцы усаживали к бортам лодки набитые сеном чучела.

Это было в ночь на двадцать второе июня, в ночь трехлетия Отечественной войны. В зеркальной поверхности Свири отражались холмистые лесные берега. Из заводи на речной простор вынырнула лодка. Широкими взмахами весел Сергей Петрович выровнял ее и устремил к облюбованному мысочку правого берега. Махнув рукой в сторону оставшихся на своем берегу товарищей, он крикнул: — За советскую Родину! За Сталина! — и с удвоенной силой стал нажимать на весла.

— Хорошие у нас люди! — проговорил Чеботарев, — Умеют бесстрашно жертвовать собой. Не только твой Борода — и любой бы из них в батальоне согласился на подвиг. При людях на таком деле разве страшна смерть…

Не успел Сергей Петрович добраться до средины реки, как из-за валежника с того берега затявкали минометы. Мины взрывались по сторонам лодки, поднимая водяные столбы. Однако, она продолжала двигаться вперед. Все ближе и ближе был желанный берег. Мины ложились уже позади лодки. Старый солдат неуязвимый сидел в лодке и, не оборачиваясь, работал веслами, насколько хватало сил в его крепких плотничьих руках. Быстрым течением лодку относило в сторону, Сергей Петрович, видимо, примечал это и, чтобы взять точное направление, опускал на время левое весло, работал одним правым. Еще несколько взмахов, и берег достигнут. Он вышел на песчаный мысочек, снял с головы каску, зачерпнул воды, выпил несколько глотков и втащил лодку вместе с чучелами на отлогий берег.

— Молодец! Что ж он будет дальше делать? — обратился подошедший к нам начальник штаба, видя как Сергей Петрович, оставив лодку, скрылся в прибрежных кустах.

— Он догадается обследовать берег и дождется нас. Я считаю, что сила минометного огня со стороны противника не очень значительна, сделаем рывок, и, там!..

— Я тоже так смотрю, — ответил начштаба, — нужно передать соседним батальонам слева и справа, чтобы они немедленно, одновременно с нами форсировали реку…

Между тем, Сергей Петрович, — как он потом мне рассказал, — забрался в финскую траншею и, держа наготове автомат, отправился путешествовать по разрушенным лабиринтам окопов. Десятками валялись там трупы финских солдат: почерневшие, скорчившиеся, лежащие ничком и врастяжку. Сергей Петрович перешагивал через них, осторожно пробираясь дальше; ему хотелось знать, где же, наконец, кто-нибудь живой, оставшийся после наших артиллерийских обстрелов и налетов авиации. Никого живого пока он не увидел. Все вокруг было сметено, перебито. Пройдя от берега метров триста в глубь финской обороны, он оказался перед закрытой дверью дзота. Прислушался. Там кто-то уцелел. Прикладом автомата он постучал в дверь три раза. Тяжелая, низкая дверь бесшумно раскрылась перед ним. И, вероятно, ни один из шести живых финнов, ошалевших от частых взрывов тяжелых снарядов, отупевших от порохового смрада, не принял Сергея Петровича за первого русского солдата, проникшего сюда. Тот финн, который открыл дверь и пропустил его в дзот, снова спокойно сел на скамеечку. Другие также сидели, ничего, видимо, не понимая, пришибленные. «Живые мертвецы» — подумал Сергей Петрович.

— Ну, что, завоеватели! До Урала-то далеконько не дотянули! — насмешливо сказал Сергей Петрович, наведя автомат на финнов.

— Сдавайтесь! — Казалось, что они только этого и ждали. Покорно подняв руки, оставив оружие в дзоте, один за другим финны вышли из мрачного помещения и, подгоняемые Сергеем Петровичем, подались к берегу реки. Здесь они прикурнули в воронке, а Сергей Петрович, опираясь на автомат, стоял около них, махал каской и восторженно кричал во весь голос:

— Братцы! Путь свободен!.. Вперед!..

Голос его, уверенный и громкий, раскатисто перенесся за реку к своим.

Взвилась зеленая ракета — сигнал к наступлению. В тот же миг врассыпную от берега оторвались десятки, сотни лодок, плотов с бойцами, и все это устремилось через реку, туда, где в глубине изуродованного леса притаились готовые бежать дальше лахтари, где на мысочке у лодки стоял бородатый человек с автоматом и радостно приветствовал наступающих.

Учащенный минометный огонь противника не помешал переправиться. Первые группы бойцов стремительно бросились на берег и стали углубляться в лес, расширять плацдарм. Плоты и лодки отвалили обратно за очередными подразделениями.

Кисельников на плоту за три рейса перевез тридцать пять человек, другие тоже не меньше. Ночь прошла без сна, и никто этого не заметил; не чувствовали люди ни утомления, ни усталости.

Саперы быстро возвели понтонный мост. По нему двинулись автомашины с людьми и техникой.

Днем мы опять пошли вперед. Саперам работы было больше всех. Они пробирались впереди вездесущих и всюду проникающих автоматчиков, обеспечивали безопасность движения войск. То там, то тут дощечки, прибитые к деревьям, предупреждали:

«Дорога расчищена от мин по двадцать метров в обе стороны. Саперы лейтенанта Садовникова».

Появились первые группы пленных финнов. На ходу, под деревьями, я допрашивал их через переводчика, узнавал о расположении дальнейших укреплений, о намерениях врага, попутно интересовался впечатлениями финских солдат. У себя в записной книжке отмечал:

«Солдат пулеметной роты Сусминен Эйно рассказал следующее:

— „Артподготовка русских 21 июня произвела исключительно сильное действие на наше моральное состояние. Один молодой солдат из нашей роты чуть не сошел с ума. Он плакал и рвался в тыл. Даже командир пулеметного взвода прапорщик Антилла настолько расстроился, что не мог управлять боем“».

Финны говорили: «С превосходящими силами драться не будем, надо удирать».

«Когда нам сообщили, — говорил один из пленных, — что русские начали форсировать Свирь, все отделение убежало, а я остался. Затем русские подошли, я поднял руки и крикнул: „Русс, сдаюсь“».

«Солдаты того же подразделения Хуопонеи Унто, Пелконен Ээро и другие сравнивают удары нашей артиллерии с землетрясением, с адом и считают чудом, что они как-то остались в живых. Многие ругают Маннергейма, Рюти и Таннера, обзывая их безумными холопами явно помешанного Гитлера…»

Вечером командир дивизии генерал-майор созвал короткое совещание командиров полков и батальонов. Комдив был в приподнятом настроении. Его дивизии была объявлена благодарность в приказе товарища Сталина. Как и многие нынешние участники Свирского прорыва, комдив изведал горесть и досаду отступления сорок первого года и потому сейчас особенно близко принимал к сердцу радость первой крупной победы на Карельском фронте.

Он торжественно зачитал приказ Сталина, затем сел за походный столик, завел беседу:

— Друзья мои, — обратился он душевно и просто к командирам, — первый и решительный шаг нами сделан. Сделан не плохо. Подготовка не пропала даром. Свирь нам открыла пути в глубь финской обороны. И мы будем шагать дальше вперед неудержимо. Мы не позволим финнам держаться на промежуточных укрепленных рубежах. Там, где это необходимо, будем брать в лоб, прямиком, а там, где возможно, — применим маневр, обход с тыла. Не всегда можно верить картам; а главное, не надо пугаться трудных переходов по болотам, по лесам. Кое-кто из вас помнит, как в сорок первом мы отходили от самой границы до Свири и Ошты. И все же и тогда против нескольких финских полков под Пелелахой три дня и три ночи дрался один наш батальон. С боем финны отбивали у нас каждую пядь земли: от Суоярви до Петрозаводска они двигались два месяца. От Поросозера до Медвежки — два месяца: от Питкяранты до Свири около двух месяцев, и так далее. После этого они около трех лет строили запасные рубежи, узлы сопротивления, не жалея ни железа, ни стали, ни бетона. И несмотря на это, мы будем двигаться максимальными темпами, обходя и преодолевая все и всяческие препятствия. Все, что будет мешать на пути нашего продвижения, — полетит к чорту!..