Эфириус. Восхождение - Анастасия Княжева

Представь, какой для него будет стресс, если мы ему сообщим правду. Что, если он снова попадёт в больницу? Тогда под угрозой окажется Майя и их ребёнок!

– Ладно, уговорила. Но Лизу я должен предупредить. Она хмурая, необщительная, но на неё можно рассчитывать.

– Хорошо, – нехотя согласилась я. – Но только после того, как мы расскажем обо всём Максу, Тиму и Йелло. А до того часа никому из девчонок ни слова. Договорились?

Даниэль неохотно кивнул, а я от волнения бросилась ему на шею, прижалась щекой к груди:

– Спасибо! Надеюсь, мы правильно поступаем?.. Я так боюсь ошибиться…

Ответить он ничего не успел, потому что в этот момент в нашу небольшую укромную комнату, освещённую сальной лампой, проскользнула госпожа Мариам.

– Кх-кх, надеюсь, не помешала, – деликатно сказала она, и я отстранилась от Даниэля. – Морт с Бокасом закончили делать зрителям инъекции сыворотки правды. Её действие продлится два с половиной часа. Я засекла время и, если собрание начнёт затягиваться, вас сразу же потороплю. Ну что, Кара, готовы?

Я улыбнулась, стараясь скрыть свой мандраж, но вышло неважно.

– Практически… – пробормотала чуть слышно: голос от нервов сел. – Дориан, вы на сто процентов уверены в своих людях? Я должна знать, что они нас не сдадут…

Госпожа Мариам подошла ближе. Окинула внимательным взглядом мои руки, скрещенные на груди, опущенный подбородок и негромко сказала:

– Кара, я ведь рассказывала вам про хрустальную бумагу? Те, кто после вашего выступления решат присоединиться к нашему Делу, впишут кровью свои имена в общий список. Она предупредит нас об измене. А если кто-то захочет пойти на попятную, то сможет принять пилюлю забвения. Но не думаю, что это потребуется: мои люди проверенные. Они должны согласиться.

– Да, но…– замялась я, подбирая вежливые формулировки. – А что, если кто-то из слушателей пускай не сейчас, а, к примеру, через неделю, месяц, а может, и два, переметнётся на сторону Штольцберга и предаст нас?

– Тогда мы об этом сразу узнаем и вывезем вас и ваших друзей из Либрума, – невозмутимо парировала она. – Я ведь уже вам показывала, моя дорогая, как меняется состав крови в случае лжи. Каждый подлый, жестокий поступок трансформирует нас. Не всегда снаружи, но обязательно изнутри. Сыворотка истины усилит этот процесс, а моя модификация хрустальной бумаги позволит сохранить надписи кровью, так сказать, в естественном виде.

– Всё это очень похоже на магию, – задумчиво произнёс Даниэль.

– Конечно! – согласилась с ним Дориан. – Ведь, как говорил ещё Артур Кларк, любая высоко развитая технология практически от неё неотличима! Ну что, мои дорогие, я сумела развеять ваши сомнения?

Мы с Даниэлем переглянулись, и я несмело кивнула.

– Ну вот и отлично! Тогда, Кара, можете выходить через минуту. Даниэль, идите за мной.

Госпожа Мариам, шелестя длинной юбкой, выскользнула в коридор, но дверь прикрывать не стала.

– Я буду рядом, – коротко шепнул Даниэль и ободряюще сжал мою руку. – Если понадобится помощь – дай знать.

– Обязательно, – уже бодрее сказала я. – Только ты не вздумай снимать маску или называть настоящее имя! Лучше вообще ни с кем не говори, пока мы не поймём, как обстоят дела!

– И ты не зевай, – усмехнулся друг, и его пальцы отпустили мои. – Удачи!

Дориан с Даниэлем ушли. Звук удалявшихся шагов постепенно становился всё тише. Я сделала глубокий вдох, распрямила спину, вскинула подбородок повыше и направилась тоже к выходу. Что ж, время пришло.

Было странно стоять в просторной тускло освещённой комнате перед всеми собравшимися там людьми. Кроме Даниэля, Дориан, Бокаса, Морта и нескольких их подчинённых с оружием, там собралось примерно с десяток писателей. Они сидели на невысоких стульях, облачённые в тёмную простую одежду, чёрные плащи с большими капюшонами и в маски, хранившие тайну их пола, достатка и рода занятий.

Идеальные зрители.

Молчаливые, неподвижные, сливавшиеся со стенами, словно безжизненные манекены. И обезличенные.

– Здравствуйте, меня зовут Кара Грант… – начала с рядового приветствия и дальше перешла к описанию своей истории.

Я боялась, что эмоции снова возьмут верх над разумом и я не смогу спокойно рассказать слушателям про то, что творится с писателями на рудниках, но… мой голос звучал на удивление ровно, а слова слетали с губ с той же лёгкостью, с какой эфириус вытекал из приоткрытого рта Томми.

– Мой друг умер в тот день, его тело зарыли в безымянной могиле. А меня отпустили спустя двое суток. Но когда я вернулась обратно в Пантеон, его недописанный портрет уже украшал стены храма творцов.

Мой голос умолк, а расфокусированный взгляд, смотрящий в прошлое, снова сделался ясным и обратился к зрителям.

Они были бледны и напряжены. И даже тусклое освещение комнаты не могло скрыть их испуга. Ещё бы. Близость неминуемой смерти каждого из них буквально витала в воздухе.

– Но подождите… – выпалила взволнованно какая-то женщина. – Кара, вы уверены, что правильно поняли то, что увидели? – Кое-кто из присутствующих согласно закивал.

Я готовилась к этому вопросу: отрицание – известный защитный механизм… Но всё-таки напряглась: к такому нельзя было подготовиться.

– Верить мне или нет – это ваш выбор. Но я убеждена в каждом произнесённом мной слове в той же мере, как и в варварском отношении к писателям на рудниках, – ответила я и стала спиной к зрителям.

Медленно расстегнула пуговицы чёрной шёлковой блузки, скинула её, демонстрируя уродливые шрамы от ударов плетью, которыми была исполосована моя кожа. Послышались удивлённые всхлипы, нервные вздохи, какие-то шорохи, шепотки, но я ещё с минуту продолжала неподвижно стоять. Потом надела рубашку, застегнулась и повернулась обратно к слушателям.

– Когда я была на рудниках, то часто думала о том, почему писателей там так истязают. Здоровых сильных рабов экономически держать выгодней, чем больных и заморенных. От них больше пользы. Но правда в том, что мы не нужны властям ФФЗ. Точнее, нужны, но исключительно ради эфириуса. Поэтому нас не лечили, а подлечивали, почти не кормили, но и от голода или жажды не позволяли умереть. Всему свой черёд и своя процедура.

Внезапно мой взгляд скользнул по лицу Даниэля. Его губы были плотно сжаты, а в серо-зелёных глазах пылала злость. Шрамы. Он и не знал об их существовании. Я всегда одевала закрытую одежду. А слова… Одно дело услышать о том, что кого-то истязали, а другое – увидеть последствия этого. Во втором случае эмоциональный отклик намного ярче.

Писатели позадавали мне ещё пару вопросов, я ответила на них, как смогла, а потом случилось неожиданное. Они стали друг за другом, по цепочке, снимать свои маски.

С удивлением, возбуждением я узнавала знакомые лица