Возмездие - Нуребэк Элизабет

— Эта история с Алексом развивалась как-то очень быстро, — произносит Микаэла. — Ты обнаруживаешь, что любовь всей твоей жизни изменяет тебе, в тот же день мы хороним маму, а вскоре ты знакомишься с новым мужчиной. Ты сама-то понимала, чего хочешь?

Алекс давал мне подтверждение, а не требовал его от меня. Он заставил вспомнить, что такое, когда тебя видят, когда тебя желают. Он вернул мне веру в будущее, но я не уверена, что Микаэла в состоянии это понять.

— Момент, вероятно, был не самый удачный, — отвечаю я. — Но разве тебе самой не случалось влюбляться и забывать обо всем на свете?

— Влюбляться и забывать обо всем на свете… — эхом отвечает Микаэла и поднимается. Стоит, смотрит в окно, обняв себя руками. — Как долго вы встречались?

— Все то лето мы провели вместе. А почему ты спрашиваешь?

— У меня сложилось впечатление, что вы встречались всего пару раз. Ты уверена, что Алекс относился к этому так же серьезно, как и ты?

— Он сказал, что никогда и ни к кому не испытывал столь сильных чувств, — тихо произношу я. — Что я — любовь всей его жизни.

Микаэла ходит взад-вперед по комнате передо мной.

— Но разве можно так быстро забыть человека? Ты только что сказала, что размышляла, не принять ли обратно Симона.

— Не знаю, насколько это было бы возможно, — вздыхаю я. — Разве я могла бы снова ему доверять?

— Тогда зачем ты пригласила его на вечеринку? — спрашивает Микаэла. — Ведь там был Алекс. Не понимаю тебя, Линда. Особенно учитывая тот факт, что незадолго перед тем ты угрожала Симону.

Коллегу из моей школы вызывают для дачи свидетельских показаний.

— Насколько я понимаю, во вторник, тринадцатого сентября, произошел некий инцидент, — говорит прокурор. — Вы не могли бы рассказать нам, что вы помните об этом происшествии?

— Мы с Линдой закончили работу одновременно и вышли из школы вместе с еще одной нашей коллегой, — говорит она и косится на меня. — Симон ждал внизу у лестницы.

— Вы слышали, что он сказал Линде?

— Он сказал, что хочет только поговорить с ней.

Она поясняет, что Симон всегда вел себя воспитанно. И на этот раз тоже — держался спокойно, говорил тихо. Вовсе не был сердит или возмущен. Я же буквально вышла из себя. Внезапно я ударила его кулаком по лицу. Кровь из его разбитой губы закапала на куртку, а я закричала, что если он не оставит меня в покое, то я его убью.

Остальные были шокированы. Я вела себя совершенно несдержанно, показалась им сумасшедшей. Конечно же они слышали разговоры об интрижке Симона, но моя реакция показалась им совершенно безумной. Они испугались, увидев меня такой.

— Вы видели Линду Андерссон в таком состоянии раньше? — спрашивает прокурор.

— Никогда. Я была очень удивлена, буквально не узнавала ее. Хотя, конечно, ей пришлось тяжело и до того, пока болела Кэти.

— Она произнесла именно эти слова: «иначе я тебя убью»?

Коллега смотрит в стол:

— Да.

— Спасибо, у меня больше вопросов нет.

— Честно говоря, я вообще не очень это помню, — говорю я. — Ты как никто знаешь, что мы с Симоном могли сцепиться и начать орать друг на друга.

Я вижу, что Микаэла не удовлетворена моим ответом.

— Само собой, я не имела в виду, что собираюсь убить Симона, — продолжаю я. — Все ведь в запальчивости когда-нибудь роняли такие слова?

— Да, но не всех вскоре после этого задерживали за убийство.

Она наливает себе стакан воды, отпивает глоток. Повисает долгая пауза.

— Ты такая бледная, — говорю я через некоторое время. — С тобой все в порядке?

— Немного устала, — отвечает она, убирая волосы со лба.

Тут я замечаю, что на пальце у нее красивое блестящее кольцо и понимаю с болью в сердце — о жизни Микаэлы мне ничего не известно. Взглянув на часы, она говорит, что должна идти:

— Но я скоро приеду снова.

— Я буду очень рада, если тебе захочется приехать. Несмотря ни на что.

— Я захочу.

— Спасибо, — отвечаю я. — Это много для меня значит.

— Не надо благодарности, Линда.

Ее слова трогают меня, я обнимаю ее. Мне так хочется, чтобы отношения между нами снова наладились.

Тюремная библиотека — то место, где мне комфортнее всего. Когда я вхожу в дверь, кажется, что я покидаю Бископсберг, попадая в другой мир. Здесь уютно, все так разительно отличается от длинных голых коридоров со стальными дверями, бронированными стеклами и лампами дневного света под потолком. Тиковые стеллажи приятных округлых очертаний в стиле пятидесятых, пара потертых кожаных кресел у окна. Пожилая дама, работающая тут, постоянно ищет свои очки, хотя они висят у нее на красном шнурке на шее. В четыре часа, когда она открывается, я обычно стою под дверью и ухожу последней.

Взяв книгу, я иду, чтобы сесть и почитать, когда замечаю Дарью с развернутой газетой.

— Тут о тебе написали, — произносит она, поднимая глаза. — После нескольких лет сестра Солнечной девочки приезжает навестить ее в учреждении. Хочешь почитать?

Я кидаю на нее взгляд, ясно показывающий мое мнение по поводу вопроса, иду и сажусь в кресло в стороне.

— Тебя ведь проверяли по седьмому параграфу, — произносит Дарья после паузы. — Неужели не нашли никаких отклонений?

Не удостоив ее ответом, я утыкаюсь в книгу. Пытаюсь читать, но не могу сосредоточиться.

Мой адвокат Лукас Франке объяснил мне, что цель обследования — выяснить, нужна ли полномасштабная психиатрическая экспертиза.

— В этом случае тебя приговорят к лечению, — сказал он. — В смысле — если сочтут виновной.

Беседа с психиатром из Судебно-психиатрического управления заняла не больше часа. За это время я успела рассказать обо всем. От детства, Семьи и подружек до взрослой жизни. Об учебе на музыкального педагога, о работе и отношениях с коллегами, о друзьях и личной жизни. Само собой, он спрашивал о состоянии моего психического здоровья. Случались ли у меня приступы страха или депрессии. Возникали ли у меня галлюцинации или иные переживания, никак не связанные с реальностью. Такого со мной не бывало. Судя по выписке из моей медицинской карты, я никогда не обращалась за психиатрической помощью. В заключении для суда было написано, что психиатр не подозревает у меня серьезных психических нарушений — ни в момент совершения преступления, ни в момент обследования.

— То, что ты так и не призналась в содеянном, свидетельствует о том, что у тебя либо пограничное, либо нарциссическое расстройство личности, — упорствует Дарья, и слышно, какое удовольствие ей все это доставляет. — В статье про это написано. Может быть, тебе стоит почитать? Весьма интересно.

Я продолжаю сидеть, уставившись в книгу, в надежде, что ей надоест. Но она не успокаивается.

— Тебе уже удалось убедить Королеву в своей невиновности?

Подняв голову, я встречаюсь глазами с Дарьей.

— Что я тебе сделала? — спрашиваю я. — Похоже, ты очень на меня сердита.

Она отбрасывает газету:

— Ты такая милая и добрая, пока другой не начнет сомневаться в какой-нибудь мельчайшей детали твоего рассказа, тут ты настраиваешь себя против человека и становишься сущей злыдней. Хотя другой относился к тебе по-человечески.

— Мне очень жаль, если я вызвала у тебя разочарование, — отвечаю я. — Но что тебе на самом деле известно обо мне? Что заставляет тебя думать, что ты меня знаешь?

— Я знаю, что ты лжешь. Если человек невиновен, он не пытается смыть с себя кровь. На все, что говорит против тебя, у тебя тут же находятся объяснения. Подозреваю, что и с ножом то же самое.

— С ножом? — переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что имеет в виду Дарья. Однако мне непонятно, почему она обвиняет меня.

— Всего за несколько дней до убийства ты купила нож, которым потом убили твоего мужа.

— Об этом тоже написано в газете? — спрашиваю я. — Может быть, не стоит верить всему, что там пишут?