ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

Президент США Вильсон выразил глубокое удовлетворение тем, что «русским самим была предоставлена возможность ре­шать свои внутренние дела» (90). Государственный секретарь Лэнсинг, официальный американский антикоммунист того вре­мени, покорно вторил своему шефу в начале 1920 года: «Мы сде­лали все, что было в наших силах в этой невозможной ситуа­ции, вызванной неумением Колчака создать боеспособную армию» (91).

Внешне лидеры морских держав были помешаны сложив­шейся в результате весьма своеобразной геополитической си­туацией, так как перспектива столкновения с антизападной коммунистической диктатурой, утвердившейся на территории, в шестьдесят раз превосходящей территорию германского рей­ха, вызывала у союзников меньшую тревогу, чем притязания нем­цев в Центральной Европе. Действительно, в декабре 1918 года Ллойд Джордж уверял кабинет министров в том, что большевистская Россия ни в коем случае не представляет [для Англии] такой угрозы, «как старая Российская империя с ее агрессив­ными лидерами и многомиллионными армиями» (92), а годом позже он снова, совершенно откровенно, разбил последние надежды сопротивлявшихся белых, заявив, что воссоздание гре­зившейся Колчаку и Деникину «единой и неделимой России» от­нюдь не соответствует «высшим интересам» Британии (98).

Для того чтобы их не обвинили в циничном равнодушии, со­юзники оправдывались тем, что поставили белым тонны и тон­ны военного снаряжения и потратили на Белое движение мил­лионы и миллионы долларов, хотя общеизвестно, что сам Черчилль находил такие заявления «большим преувеличением, поскольку британская помощь состояла главным образом из из­лишков, оставшихся после Первой мировой войны, бесполез­ных для Британии и не имевших практически никакой денеж­ной ценности» (94).

Можно с большой долей вероятности предположить, что получателями настоящей помощи союзников, как подозревали многие, были вовсе не белые, но, вопреки всем геополитиче­ским выкладкам, именно красные.

Объем западной помощи большевикам точно неизвестен, хо­тя, например, в начале 1918 года было достаточно ясно, что Со­единенные Штаты выделяли фонды для большевистской России на приобретение вооружения и военного снаряжения через дель­ца с Уолл-стрит Рэймонда Робинса, для которого Троцкий был «величайшим евреем после Иисуса» (95).

Значительное количество контрактов, концессий и лицен­зий, выданных ленинской империей американским фирмам во время Гражданской войны и непосредственно после ее оконча­ния, служит неопровержимой уликой, свидетельствующей о финансовой поддержке большевизма западными союзниками с самого начала: 25 миллионов долларов советских комиссион­ных американским промышленникам за период с июля 1919-го по январь 1920-го (96), не говоря о концессии на добычу асбес­та, выданную Арманду Хаммеру в 1921 году (97), и о договоре аренды, заключенном на шестидесятилетний срок (начиная с 1920 года) с Фрэнком Вандерлипом*

* Председатель правления нью-йоркского «Нэшнл сити банк».

и его консорциумом, пре­дусматривавшем эксплуатацию месторождений угля и нефти, а также осуществление рыболовства в северо-сибирском регио­не площадью 600 тысяч квадратных километров («Frankfurter Zeitung», 21 ноября 1920 года) (98).

Наконец, в 1933 году советское правительство, после внима­тельного «прочтения американских документов», отказалось от «любых и всяких претензий... на возмещение ущерба, якобы причиненного Соединенными Штатами Советскому Союзу их участием в [сибирской] военной интервенции» (99); по не впол­не понятным причинам красным потребовалось целых трина­дцать лет, чтобы официально признать, что генерал Грейвс явился в Сибирь за тем, чтобы помогать, а не мешать им.

Никогда эти страны не показывали себя с худшей стороны, чем это сделали союзники в России в период между7 1917 и 1920 годами. Среди прочего их усилия всегда были направ­лены на то, чтобы скомпрометировать врагов большевизма и укрепить позиции коммунистов. Этот фактор настолько ва­жен, что, я думаю, большевики едва ли смогли бы победить в России, если бы западные правительства не привели их к этому своим злонамеренным вмешательством... Все воен­ные экспедиции были не чем иным, как отвлекающим поли­тическим шоу, имевшим сложное и темное происхождение... в том, что касалось их мотиваций и множества соображений, не имевших ничего общего с желанием свергнуть советскую власть по идеологическим причинам (100).

Американский историк и дипломат Джордж Ф. Кеннан, подобно многим своим соотечественникам, оказался в некоторой степени не в состоянии осознать, что явилось заранее спланированным методом решения первого уравнения евразийской проблемы: то есть создание в России фантомного режима, враждебного Гер­мании. Современники оказались в большинстве своем не в силах понять, что белые мастодонты были самым естественным обра­зом обречены — этого требовало недопущение евразийского объ­ятия, и все пресловутые союзнические отвлекающие шоу были лишь следствием заранее обдуманной и тщательно подготовлен­ной мировой бойни. Разыгрывая осторожную политику интер­венции, правительства Британии. Франции и Соединенных Штатов вводили в заблуждение общественность своих стран, внушая ей, что они действительно навлекли на себя ненависть ком­мунистов, выступив на стороне врагов своих врагов (то есть на стороне белых), тогда как в действительности они занимались исключительно тем, что все это время обманывали белых. Таким образом, упрек в том, что союзники «показали себя с наихудшей стороны», вылился в неучтивый отказ признать великолепно ис­полненный маневр, обошедшийся всего в пятьсот жизней, но позволивший избавиться в центральном регионе от мощной силы потенциальных русских союзников юнкерской Германии с восточной стороны евразийской разделительной линии. Если не считать отвратительной мясорубки братоубийственной Граж­данской войны в России, стоившей около 10 миллионов душ, опе­рация западных союзников увенчалась блестящим успехом — так что в этом отношении западные державы скорее показали себя с наилучшей стороны.

Мирный договор, оказавшийся слишком жестким

«Четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона, опубликованные в за­ключительном периоде войны, в январе 1918 года, были лишь предварительным наброском послевоенного устройства мира; в этом проекте рассматривалось «восстановление» подвергших­ся вторжениям территорий и содержались уверения воевавших сторон в том, что не будет «аннексий, контрибуций и каратель­ных мер».

5 ноября 1918 года американская позиция была более по­дробно разъяснена в ноте, направленной германскому прави­тельству государственным секретарем США Лэнсингом, соглас­но которой Германия должна была уплатить «компенсацию за ' ущерб, причиненный гражданскому населению... союзных го­сударств и его собственности... агрессивными действиями на суше, в море и в воздухе» (101). На этих условиях немцы подпи­сали соглашение о перемирии.

Тем временем 6 февраля 1919 года в Веймаре, вдали от временных берлинских неурядиц, собралась Национальная ассамблея, и пять дней спустя новорожденная республиканская Германия получила своего первого президента — социалиста Фридриха Эберта.

Вскоре начались ожесточенные споры о «репарациях». Ес­ли под «ущербом» понимать только порчу имущества и собст­венности, то Франция, на территории которой имели место наиболее сильные опустошения и разрушения, имела право за­явить претензии на большую часть возмещений и компенса­ций. Для того чтобы хоть немного склонить чашу весов в поль­зу Британии, Ян Сматс, питомец милнеровского «Детского сада»*

* См. выше.

и представитель Южной Африки на парижских перего­ворах, нашел лазейку в ноте Лэнсинга: цитируя слова статьи, согласно которой «Германия признавалась ответственной за весь ущерб, причиненный гражданским лицам», он умело склонил Вильсона к тому, чтобы включить в счет репараций денежные пособия и выплаты семьям солдат, а также пенсии для вдов и сирот.

Экономист Джон Мэйнард Кейнс, представлявший в Верса­ле Британское казначейство, подсчитал, что назначение этих выплат не только нарушило переговорные пункты Вильсона, но и в два с половиной раза превосходило денежное выражение общего ущерба, причиненного на Западном фронте. Добавив к первоначальному переводу наличных средств в сумме 5 милли­ардов долларов, ожидавшемуся к маю 1921 года, дополнитель­ные выплаты (25 миллиардов долларов) и компенсации за вы­званные войной разрушения (10 миллиардов долларов). Кейнс оценил репарационную нагрузку в 40 миллиардов долларов: эта сумма в три раза превосходила весь предвоенный годовой до­ход германского рейха и находилась за всякими пределами пла­тежеспособности побежденной Германии (102). Кейнс не скры­вал своего негодования — представленные суммы были откровенно абсурдными.