Стальная хватка империи - Васильев Сергей Александрович

Присутствующие не шевельнули ни единым мускулом на сосредоточенных лицах. Даже те, кто сомневался в том, что малый ход «Севастополя» был вызван именно попаданием торпеды, а не плохим качеством изготовления машин броненосца. Свара перед лицом императора допустима, если она проводится стремительно и не оставляет противнику шанса на парирование удара, подобно высверку меча в иай-дзюцу. Сейчас явно не тот случай.

– В настоящее время эскадра Макарова с его кораблями второго класса не сможет угрожать священным берегам Японии, даже соединившись с эскадрой Иессена. Более того, отряд воинов тэнно, – тут адмирал коротко поклонился, – высадился на вражеский берег на острове близ Владивостока и привел к молчанию русские береговые батареи.

То, что всего через двадцать минут после атаки экипажей миноносцев, вылетевших на камни, бронированные башни возобновили огонь и даже добились пары попаданий по японским кораблям, тоже осталось за кадром и не было прокомментировано.

– Еще одна батарея, – продолжил Ямамото, – разбита крейсерами Четвертого боевого отряда. Таким образом, в настоящий момент оборона Владивостока значительно ослаблена, и в ближайшее время может быть проведена высадка в заливе Данвиру[28].

– Хватит ли у флота сил, Ямамото-сан? – с разрешения императора очень вежливо поинтересовался маркиз Ито Хиробуми, почитаемый многими как излишне осторожный, хотя и проницательный муж, последовательно выступавший против недружественных акций в отношении северных гайдзинов.

– Хотя корабли «Фудзи» и «Токива» более не могут участвовать в усмирении русских, наших семи броненосцев будет достаточно…

– Семи? – поднял бровь Ито.

– Экипажи «Микасы», «Ясимы», «Хатсусе», «Танго»[29] и двух броненосцев второго класса «Якумо» и «Ивате» нуждаются в отдыхе и пополнении, – пояснил адмирал, – а сами корабли – в исправлении незначительных повреждений.

Маркиз Ито поднял вторую бровь. Император прекрасно знал этот жест и мог догадаться: «незначительные повреждения» означали, что доки Сасебо и Нагасаки переполнены искалеченными кораблями. Слава Аматэрасу, потери в экипажах, пусть и тяжелые, были не стопроцентными, как в случае с «Фудзи» и «Токивой». Опытные моряки были намного важнее кораблей…

– Если мне не изменяет память, вполне боеспособными можно считать десять броненосцев из восемнадцати?

– Броненосцы второго класса «Идзумо», «Асама» и «Адзума» направлены в пролив Цугару для несения боевого дозора, тогда как «Сикисима», «Асахи» и пять броненосцев типа «Канопус» будут обеспечивать высадку далеко за пределами русских береговых батарей. Они же смогут перехватить эскадру Макарова, когда она пойдет на помощь Владивостоку и будет обнаружена дозорным отрядом.

Ито мысленно поставил еще одну зарубку. Беспокойство о якобы «приведенных к молчанию» батареях было явной ошибкой.

– Но достаточно ли будет этих сил? – усомнился он. – В конце концов, у господина Макарова пять броненосцев…

– Согласно полученным от наших союзников сведениям, три из пяти броненосцев Макарова лишились половины и без того слабой средней артиллерии. Количество их шестидюймовок в бортовом залпе вдвое, а то и того меньше, чем у наших броненосцев второго класса. А их новые, но крайне неудачные германские орудия уступают нашим восьмидюймовкам, – пояснил Ямамото. – Некоторую опасность представляет только вооруженный двенадцатидюймовками «Ретвизан», но, по сообщениям разведки, его скорострельность с использованием новых снарядов удручающе низка. Адмирал Камимура имеет приказ обнаружить корабли Макарова и дать возможность броненосцам Того перехватить их.

– А почему вы уверены, что Макаров пойдет именно через Цугару?

– Потому что он распускал слухи именно об этом маршруте. Русский адмирал умен и понимает, что ни мы, ни англичане не клюнем на одну и ту же уловку дважды, а в Монтевидео ему удалось с помощью таких слухов обмануть наших уважаемых союзников. В Жемчужной гавани он повторил тот же прием (его офицеры говорили именно о Цугару), а значит, он так и сделает.

Император коротко кивнул, давая понять, что доклад моряков окончен, и выжидательно посмотрел на маршала японской армии Ивао Ояма.

– Войска божественного тэнно, – поклонившись доложил начальник Генерального штаба, – еще третьего дня подняли флаг Восходящего солнца – Кёкудзицуки – над Порт-Артуром, а сегодня, потеряв на марше всего двести семьдесят человек личного состава убитыми и ранеными, выходят к предместьям Мукдена. Передовые разведочные отряды, совершив обходной маневр по рекам Ляохэ, Сунгари и Нэньцзян, скрытно вышли к Харбину и Цицикару…

Внезапный шум, пробежавший по рядам офицеров и чиновников, как ветер по камышам, означал внезапное и абсолютно неплановое появление в приемной какого-то раздражителя.

– Ваше императорское величество! Делегат связи со срочной депешей от адмирала Того! Морское сражение в проливе Цугару! Погиб адмирал Камимура…

16 апреля 1902 года. Москва.

Ставка Верховного главнокомандования

Последний докладчик удалился, когда московское небо стало уже светлеть. Есть пара часов, чтобы присесть, спокойно раскурить трубку и собраться с мыслями, анализируя сделанное за день, сверяя его с главной целью своего так неожиданно и своеобразно исполненного последнего желания.

Несколько шагов к окну. Короткий взгляд на утренний весенний город. Хорошо получилось со связью: из Иркутска до Москвы добивает, а до Питера – никак. Этим удалось обосновать перенос Ставки в Первопрестольную. Здесь, в Кремле, он занял в здании Сената тот же кабинет, что и в прошлой своей жизни, как бы подчеркивая для себя преемственность не законченной в 1953-м работы. Такие же деревянные панели, такая же массивная мебель, тяжелые шторы, письменный прибор на столе и даже ковровые дорожки… Те же проблемы и задачи…

Советскую партноменклатуру он знал как свои пять пальцев. Сам, своими руками создавал ее, чтобы потом смертельно воевать с этим големом, не имеющим ни стыда, ни совести, ни идей, ни принципов – только голый инстинкт самосохранения и размножения. Ах, как хорошо умеет делиться почкованием бюрократия! Глазом не успеешь моргнуть, а вместо одного стола уже стоит четыре, вместо одного кабинета – восемь. Только отвернулся – главки, управления, подотделы уже не влезают в многоэтажное здание… Как там у Гоголя: «И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!»

Правильно в 1941-м он сказал в сердцах про советских чиновников: «Подлая, проклятая каста!» Она такая и есть… Точнее, для него – была. А царская бюрократия… В прошлой жизни он смотрел на нее только сквозь прорезь прицела, как на некую неодушевленную серую биомассу, безусловно подлежащую уничтожению. В своем новом обличье, познакомившись с ней детально и плотно, он удивился схожести двух, казалось бы, антагонистических государственных аппаратов!

Советские и царские чиновники оказались братьями-близнецами. Другая риторика, другие портреты в кабинетах, но те же поведенческие инстинкты и те же интересы – пристроить в тепло собственную задницу, обложиться бумажками, найти, на кого спихнуть работу и ответственность. Что под имперским, что под красным знаменем – бюрократия оставалась верна себе в любом виде. Медленно, как гигантский удав, скручиваясь вокруг тела государства, она неумолимо подчиняла себе функции власти, одинаково эффективно подменяя собой любую политическую базу – что самодержавие, что диктатуру пролетариата…

Император не заметил, как погасла трубка. Покачал головой, вытряхнул полусгоревший табак и опять задумался, забыв вскрыть свежую, ласкающую пальцы глянцевой упаковкой, габаевскую продукцию.

– Где они ошиблись, революционеры-марксисты, такие смелые и незашоренные? Когда, снося все старое и обрыдлое, заложили в фундамент абсолютно нового государства это старорежимное семя?