Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания - Леонид Аринштейн

– Всё, что ли, или я еще сюда вернусь?

– Вернешься… Если очень повезет, может, и вернешься…

Мрачный юмор дежурного дошел до Ларьки, когда, миновав академический двор и бесконечные переходы, они остановились у двери с многообещающей табличкой: «Оперуполномоченный ОКР СМЕРШ»[14].

– Нам разве сюда?

Вместо ответа дежурный нажал какую-то кнопку, дверь отворилась; за нею оказалась довольно просторная комната с пятью или шестью стульями у стены и солдатом с винтовкой. В глубине была еще одна дверь, обитая черным дермантином, за которой, вероятно, и находился тот, к кому его привели.

– Там? – Дежурный посмотрел на солдата.

– Та-ма.

Дежурный осторожно приоткрыл дермантиновую дверь:

– Разрешите, товарищ гвардии майор?

– Входите.

Они вошли, и Ларька увидел стоявшего у окна высокого черноволосого майора в полевых погонах с голубыми, как у летчиков, просветами.

– Товарищ гвардии майор, по Вашему приказанию арестованный… доставлен.

– Благодарю. Подождите, пожалуйста, в приемной.

Ларька хотел было выскользнуть вместе с дежурным, но майор, заметив его движение, добавил:

– Вы останьтесь. – Он подошел к столу, который, как успел заметить Ларька, был пуст: лишь коробка «Казбека» и стеклянная пепельница… Кроме стола, в кабинете был еще маленький столик, стулья и два огромных сейфа, в которых, вероятно, находилось все то, чего не было на столе. Портрет Берии завершал облик этого далеко не самого приятного интерьера.

– Майор Державец, – представился хозяин кабинета.

Ларька назвал себя.

– Вы на каком фронте были? – спросил майор. – Вы садитесь. – Он показал на стул.

– На 2-м Белорусском.

– Да? Я тоже попал сюда с Белорусского: за месяц до победы получил осколок в плечо… Потом сюда. А Вы до конца?

– Так точно. Даже дольше. Только оттуда.

– Кем служили?

– Командир взвода. Одно время командир роты…

– И так и остались младшим лейтенантом? Как это получилось?

– Не знаю… Наверное, недолго был на фронте…

– Сколько «недолго»?

– С июня сорок четвертого.

– Все время в одной части?

– Так точно.

– Назовите полк, дивизию, армию.

Ларька назвал.

– А орден за что?

– За выполнение боевых заданий…

– Я не формулировку. За что именно?

– Честно говоря, не знаю…

– Ничего достойного не совершили? Скромничаете?

– Нет. Я сейчас объясню: меня представляли к награде трижды. Например, я со своим взводом, находясь в боевом охранении, своевременно обнаружил засаду немцев, вступил в бой и тем предотвратил серьезные потери в батальоне… Это было на льду Мазурских озер, и меня представили к ордену Александра Невского. Другой раз мы зашли в тыл немцам… Ну тоже было конкретное дело: представили к «Отечественной»… Ни того ни другого я не получил… А «Звездочку»… действительно не знаю за что.

– Ну, на три представления один орден – это нормально. Я свой первый получил с пятого или шестого захода. Так что не обижайтесь.

– Я не обижаюсь. Вообще мог без головы остаться.

– Не обижаетесь: с чего же Вы тогда избили начальника курса?

– При чем тут… Начальник курса не имеет отношения к моим наградам.

– Ошибаетесь. Начальник есть начальник. Обида на начальника вчерашнего переносится на начальника сегодняшнего. А вот вчерашние Ваши начальники в Вас действительно не разобрались. Пишут: дисциплинированный, требовательный к себе… А этот «требовательный к себе» только что не в первый день в Академии избивает начальника курса с правами командира полка…

– Это у Котюни-то права командира полка? – Ларика, как всегда, заинтересовала самая несущественная для него лично деталь. – Да он и на роту не тянет. Тыловая крыса… белобрыса…

– Отставить, младший лейтенант! Не забывайте, где Вы находитесь! Откуда у Вас к нему столько злости? Вот Вам лист бумаги, напишите объяснение с указанием мотивов избиения.

– Да я его не избивал.

– Не избивали? Так, слегка погладили кулачком? Мы с Вами уже установили, что Вы его избили, а Вы вдруг начинаете отпираться! Вы же младший лейтенант, а не дитё младшего возраста.

– Мы с Вами установили? Мы же говорили совсем о другом. Если Вас интересует, как было дело, пожалуйста, могу написать. Только никто его не избивал. Я спал… – И Ларька в очередной раз рассказал о злосчастном происшествии с Котюней. Державец выслушал, а когда тот кончил, совершенно не по делу – так, по крайней мере, показалось Ларьке – спросил, где его отец.

– В Лигнице, с госпиталем. Он начмед[15]. Это где-то в Силезии.

– А с доктором Джанелидзе он давно знаком?

– Не знаю. По-моему, они не знакомы.

– Два известных врача – и не знают друг друга?

– Я не говорю, что не знают. Я сказал, что лично они, по-моему, не знакомы. Джанелидзе – хирург, отец – невропатолог.

– Откуда же вы знаете, что Джанелидзе – хирург?

– Ну как откуда… Оттуда же, что Чкалов – летчик, Стаханов – шахтер, Шмидт – полярник…

– А как давно Вы знакомы с капитаном Джанелидзе?

– Впервые увидел его накануне экзамена по физике. Дней десять назад.

– После чего он пришел навестить Вас на гауптвахте…

– Он дежурил по Академии…

– И много к Вам приходило других дежурных по Академии?

Ларька промолчал.

– Ну, хорошо. Тогда последний вопрос. Только подумайте и ответьте точно: Вы видели Джанелидзе в то утро, когда случилась эта… драка?

Ларька почувствовал какой-то подвох. Хотя скорее не подвох, а подсказку: майор явно предупреждал его о чем-то для него очень важном, Джанелидзе ведь хотел за него вступиться… Может быть, он сказал, что был свидетелем той утренней сцены? Поэтому он ответил с несвойственной ему осторожностью:

– Вы знаете, все произошло так внезапно, и я был так взбудоражен, что не берусь точно сказать. Помню, в помещение заходили какие-то люди, но кто именно… – Ларька пожал плечами.

– Значит, представили к «Александру Невскому» и не дали? – Ларька уже отметил, что уследить за ходом мысли оперуполномоченного ему не дано. – Так вот, товарищ младший лейтенант, отправляйтесь-ка к себе на гауптвахту и считайте, что сегодня Вы сполна получили… за Мазурские озера. Больше у Вас охранной грамоты нет: сорветесь – приплюсуем и сегодняшние пять лет.

Майор государственной безопасности Виктор Трофимович Державец не первый день служил в органах и потому отлично знал, что отдельная личность представляет для органов интерес не сама по с себе, а лишь как элемент – то есть своей принадлежностью или связью о общественными группами, представляющими в данный момент опасность для государства и в силу этого подлежащих ликвидации или нейтрализации.