На границе света - Керстин Гир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смущённо потупилась:
– Да. Без проблем, – пробормотала я. («Меня и уговаривать не надо, лишь бы он позвонил».) – Если он захочет.
Госпожа фон Аренсбург решительно замотала головой:
– Нет и ещё раз нет, так не пойдёт. Мы его заставим. Потому что он сам сейчас не понимает, что именно ему нужно.
«Но он попросил меня оставить ему номер телефона и обязательно позвонит!» А затем я вдруг подумала о том, что мама Квинна знает его гораздо лучше, чем я.
– Наш проект будет иметь успех, только если сможем применить тактику «застать врасплох», – заключила она. – Ты просто должна вот так же, как сегодня, появиться у нас.
Я с сомнением посмотрела на неё. Такой нездоровой моя влюблённость всё-таки не была.
– Но я так не могу. Это будет неестественно и… слишком навязчиво с моей стороны. Лучше уж…
– Само собой разумеется, ты получишь денежное вознаграждение, – перебила меня госпожа фон Аренсбург.
«Что-о-о?»
– Считай, что это твоя работа, – продолжила она. – Работа, на которой требуется быть неестественной и навязчивой. Я плачу шестнадцать евро в час.
Этот день становился всё более странным.
– Вы хотите платить мне деньги за то, что я буду проводить время с Квинном? – Я чуть не рассмеялась. Но намерения госпожи фон Аренсбург были самыми серьёзными, это читалось по её решительному выражению лица.
«Шестнадцать евро в час!»
У меня в голове заработал калькулятор. Всего четыре часа в неделю, и можно заработать больше двухсот пятидесяти евро в месяц. Я могла бы отложить на учёбу по обмену или на курсы вождения, которые мои родители не хотели оплачивать. Мне давали деньги на карманные расходы, но их не хватало, чтобы что-нибудь накопить. Из-за церковных поручений, которыми меня постоянно нагружали родители, времени на настоящую подработку у меня не оставалось. Какое-то время тётушка Беренике платила мне и Юли, чтобы мы сидели с её младшими детьми, но, когда об этом узнала мама, она закатила своей сестре жуткий семейный скандал: якобы тётушка попрала моральные устои и нарочно пытается соблазнить меня материальными благами.
«Нельзя платить деньги за то, что делаешь добро членам своей семьи», – сказала тогда мама. А тётушка Беренике обозвала её чванливой кошёлкой. В ответ мама целых две недели не разрешала мне встречаться с Юли. И только после того как тётушка Беренике извинилась и пообещала никогда больше не давать мне деньги и таким образом не соблазнять материальными благами, мама сняла свой запрет. Наверное, за доброе дело, которое делаешь соседям, тоже нельзя было брать деньги, но, если я никому об этом не расскажу, чванливая кошёлка ничего не узнает.
– По понедельникам и пятницам я обычно помогала госпоже Якоб, – стала размышлять я вслух. – Её уже нет в живых, поэтому у меня появилось несколько часов свободного времени.
«К тому же моё семейство наверняка очень скоро придумает мне взамен другое поручение. Как и всегда».
– Вот почему ты так хорошо умеешь управляться с инвалидной коляской. – Госпожа фон Аренсбург снова мне улыбнулась. – Ну что ж, всё складывается замечательно. Квинн записан на несколько занятий по физиотерапии после обеда. Но ты можешь, например, сопровождать его по понедельникам во время похода к психотерапевту. Ты точно разбираешься, как затащить эту штуку в трамвай, и главное – как её потом оттуда выкатить. Я сегодня утром так с этим намучилась. – Она тяжело вздохнула. – Считаю, у нас получился отличный план. Так Квинн будет чувствовать, что я хоть ненадолго оставляю его в покое, а я буду знать, что он не один, а с тобой. Ну что, договорились? – Она протянула мне руку. – Но о деньгах никто не должен знать, он должен думать, что ты делаешь это добровольно, по собственному желанию. Я ничего не скажу даже своему мужу. Альберт тут же проболтается, я его знаю.
Я медленно кивнула.
Такой соблазн. Может, Квинн и позвонил бы, когда ему понадобилась бы моя помощь, а может быть, и нет. И в таком случае совсем неплохо, что можно просто прийти. Чтобы помочь его маме. И заработать денег. Что бы там Квинн обо мне ни думал. Ведь если быть честной, он и так считал меня странной и навязчивой.
Я торжественно пожала руку госпоже фон Аренсбург:
– Договорились. Но в моей семье тоже никто не должен узнать, что вы мне за это платите.
Мама Квинна заговорщицки подмигнула:
– Не волнуйся! Твоя мама и так со мной не общается с тех самых пор, когда на утреннике в младшей школе она случайно услышала, как я говорила другой маме, что её пирог на вкус ничем не отличается от церковной просвирки. Я очень сожалею, честное слово.
Кстати, довольно точное описание маминых пирогов. Они часто получались у неё совершенно безвкусными. И это в лучшем случае.
– Отлично. Тогда я приду в понедельник в три, – сказала я.
* * *
Мне так хотелось пропустить сегодняшний ужин и поскорее рассказать Юли обо всех удивительных событиях этого дня, но для моих родителей присутствие всей семьи за ужином было непреложным правилом. Все, включая Матиаса, студента из Уругвая, который у нас жил, должны были собираться за столом и общаться.
За последние годы я прошла несколько стадий отношений со своей семьёй. Моя «бунтующая натура», как выражались мои родители, проявилась ещё в детском саду, когда я отказывалась надевать колготки или играть с Луизой.
В восемь лет я стала причиной общинного раздора, когда первая из семейства Мартинов сообщила, что не собираюсь в будущем становиться миссионеркой. Единственным, кто проявил ко мне понимание, был пастор Петерс, который тогда успокоил прихожан и моих родителей.
Когда мне исполнилось двенадцать, я наконец попробовала осуществить отчаянный переворот, потому что всё, что я чувствовала, думала, делала, всё, во что верила, в глазах моей мамы было плохим, недостойным, неправильным. Я писала длинные обличающие письма, в слезах вступала в словесные поединки с мамой. А потом стала старше. И не без гордости заметила, что вышла из этого тупика.
Я, несмотря ни на что, любила своих родителей. Мой папа был удивительно мудрым и чутким, особенно когда удавалось поговорить с ним с глазу на глаз. И у мамы хватало хороших качеств. Главная проблема состояла в том, что у меня сформировались совершенно другие принципы, другой взгляд на жизнь, а родители ни за что не хотели это принять. Вместо того чтобы радоваться идеально воспитанной дочери
