Полина - Александр Дюма

Войдя в залу, я очень удивилась: думала найти там Горация, но его не было и даже стол был накрыт на один куверт.

— Граф не возвращался? — спросила я.

Малаец отвечал мне знаками отрицания.

— Нет? — пробормотала я, изумленная.

— Нет! — повторил он опять жестом.

Я упала в кресло: граф не возвращался!.. Однако я видела его: он подходил к моей кровати, поднимал мои занавеси через час после того, как эти три человека… Но те трое не были ли это граф и его друзья: Гораций, Генрих и Макс, похитившие женщину?.. Они одни в самом деле могли иметь ключ от парка и войти так свободно, не будучи ни видимы, ни беспокоимы никем; нет сомнения, это так. Вот почему граф не хотел, чтобы я приехала в замок; вот почему принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было устроено прежде моего приезда; теперь оно исполнено. Граф не любит меня более, он любит другую, и эта женщина в замке — в павильоне, без сомнения!

Да. И граф, чтобы увериться, что я ничего не видела, ничего не слышала, что не подозреваю его, взошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял мои занавеси и, уверясь, что я сплю, возвратился к своей новой любви. Все было для меня так ясно и точно, как будто я сама видела. В минуту ревность моя осветила темноту, проникла сквозь стены; мне не оставалось ничего более узнавать: я вышла, мне становилось душно.

Я направилась к тополевой аллее, достигла дубового леса, увидела павильон и обошла его вокруг; он был заперт и казался необитаем, как и накануне. Возвратясь в замок, я вошла в свою комнату, бросилась в кресло, в котором в прошедшую ночь провела столько ужасных часов, и удивлялась своему страху!.. Это была тень, тьма или скорее отсутствие бурной страсти, которая таким образом ослабила мое сердце.

Я провела часть дня, прохаживаясь по своей комнате, отворяя и затворяя окно и ожидая вечера с таким же нетерпением, с каким страхом накануне видела его приближение. Пришли доложить мне, что обед готов. Я сошла и увидела опять один прибор, а подле него письмо. Узнав руку Горация, я поспешно разломала печать.

Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней; но он не мог возвратиться: с него взяли слово прежде моего приезда, и он должен был сдержать его, как бы дорого оно ему ни стоило. Я смяла письмо в руках, не прочитав его до конца, и бросила в камин; потом принудила себя есть, чтобы отвратить подозрения малайца, и, окончив обед, возвратилась в свою комнату.

Вчерашнее приказание мое не было забыто: я нашла большой огонь; но в этот вечер не он занимал меня. Я хотела составить себе план и села, чтобы поразмышлять. Что касается вчерашнего страха, он был совершенно забыт.

Граф Гораций и друзья его (потому что это были они) вошли в ворота и пронесли эту женщину к павильону; потом граф взошел потаенной лестницей, чтобы увериться, хорошо ли я спала и не слышала ли или не видела ли чего-нибудь. Итак, мне остается только сойти по лестнице; в свою очередь я пройду той же самой дорогой именно туда, откуда он приходил. Я решила следовать этому плану.

Часы показывали только четверть девятого; я подошла к ставням; они не были заперты. Без сомнения, нечего видеть в эту ночь, потому что не приняли мер вчерашней предосторожности; я отворила окно.

Ночь была бурна; я слышала отдаленные раскаты грома и шум моря, разбивавшегося о берег. В моем сердце была буря ужаснее бури природы, мысли роились в голове мрачнее и теснее волн океана. Два часа прошли, а я не сделала ни одного движения.

Наконец мне показалось, что время уже наступило: я не слышала никакого шума в замке; тот самый дождь, который в вечер с 27 на 28 сентября принудил вас искать убежище в развалинах, начал лить как из ведра; я подставила на минуту голову под небесную воду, потом закрыла окно и притворила ставни.

Я вышла из комнаты и сделала несколько шагов. В замке все было тихо; малаец, без сомнения, спал или прислуживал своему господину. Я воротилась назад и заперла дверь засовами; в это время пробило десять часов с половиной; на дворе слышны были только вопли урагана, и шум его помогал мне скрывать тот, который сама я могла сделать; я взяла свечу и подошла к двери, ведущей в библиотеку, — она была заперта ключом.

Меня видели там утром: боялись, чтобы я не открыла лестницы, и заперли мне выход. К счастью, граф показал мне другой.

Я прошла позади своей постели, отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.

Я шла твердыми шагами, не размышляя, к потаенной двери; вынула том, скрывавший пуговичку, надавила ее, и дверь отворилась.

Лестница представляла тесный проход для одной особы; я сошла по ней три этажа, прислушиваясь, но все было тихо.

На третьем этаже я нашла вторую дверь; она была не заперта; при первой попытке отворить ее она подалась.

Я очутилась под сводом, углублявшимся по прямой линии. Пройдя его в пять минут, нашла третью дверь и отворила ее также без труда (она выходила на другую лестницу, подобную первой, но имевшую только два этажа). На последнем я увидела железную дверь, отворила ее немного и услышала голоса. Тогда я погасила свою свечу, поставила ее на последней ступени и проскользнула в отверстие, сделанное в камине и закрытое плитой. Отодвинувши ее немного, я очутилась в химической лаборатории, очень слабо освещенной: свет соседней комнаты проникал в этот кабинет только сквозь круглое отверстие, помещенное над дверью и закрытое небольшими занавесками. Что касается окон, то они были так плотно затворены, что даже днем ни один луч света не мог туда проникнуть.

Я не ошиблась, сказав, что мне послышались голоса. В соседней комнате разговор был шумный; я узнала голоса графа и друзей его. Подвинув кресло к двери, я стала на него, и взоры мои устремились в другую комнату.

Граф Гораций, Макс и Генрих сидели за столом; однако ж оргия подходила к концу. Малаец служил им, стоя позади графа. Каждый из пирующих был одет в голубую блузу с охотничьим ножом на поясе и имел подле себя по паре пистолетов. Гораций встал, как будто желая уйти.

— Уже? — спросил его Макс.

— Что же мне здесь делать? — сказал ему Гораций.

— Пей! — сказал Генрих, наливая ему стакан.

— Прекрасное удовольствие пить с вами; после третьей бутылки вы уже пьяны. Станем играть!

— Я не мошенник, чтобы обыгрывать вас, когда вы не в состоянии защищать своих денег, — сказал граф, пожимая плечами и отворачиваясь.

— Так поволочись за нашей прекрасной англичанкой; твой слуга принял меры, чтобы она не была жестока. Клянусь честью, вот славный малый. Возьми, мой милый.

Макс дал малайцу горсть золота.

— Великодушен, как вор! — сказал граф.