Расцвет русского могущества - Иван Забелин

«Это будет матерь городам русским!» Вот первое слово, какое сказал Олег, севши в Киеве княжить. Многое, что летописец приписывает деяниям Олега, по всему вероятию, принадлежит собственно, тому воззрению или созерцанию о давней старине, какое еще сохранялось даже и во время составления первой летописи. Поэтому и вложенное в уста Олега понятие о городе-матери отзывается еще античной древностью и, быть может, составляет даже прямое ее наследство для Киева как древнейшего и первоначального города в Русской земле. Птолемей упоминает о городе-матери, Митрополе, в устье Днепра, неподалеку от Ольвии. Это город загадочный, настоящее место которого почти невозможно определить. Его имя, во всяком случае, служит намеком, что такой город существовал где-либо на Днепре, а потому и киевское предание о городе-матери, хотя бы и не о самом Киеве, а о каком-либо другом городе, может уходить в глубокую древность[89]. Кроме того, понятие о матери могло относиться к самому кормильцу Днепру и связывалось с мифами скифов, у которых первый человек рожден был от Зевса и дочери реки Днепра.

На Балтийском поморье, в земле лютичей-велетов, тоже существовал город-мать: это Щетин, по всему вероятию, древнейший из тамошних городов. Могло случиться, что варяги-славяне принесли и в Киев свое балтийское предание о городе-матери как о начальном и главном городе всей земли; поэтому слова Олега могут обозначать, что теперь, с поселением здесь старших варягов из Новгорода, главным и старейшим их гнездом будет уже не Новгород, а Киев, ибо все это старейшее гнездо, Новгород, теперь совсем переселилось на киевское место.

Идея о городе-матери могла возникнуть, конечно, у тех людей, у которых существовали города-дети, прямо происходившие от известного города-матери. Детство русских городов прямо уже обозначается именем Новгорода, по понятиям XIII века старейшего города во всей Русской земле. Все это роднит русские старые идеи с идеями античных черноморских греков, точно так же развивавших свои колонии и вначале вполне зависевших от своих митрополий, матерей-городов.

Поселившиеся в Матери русских городов варяги, славяне и прочие, кто ни пришел, все стали прозываться русью. Для безопасности нового княжения Олег начал ставить города, вероятно, по окраинам тогдашней Киевской области. Сюда же, в Киев, он перевел и новгородские дани, постановив их платить от славян, т. е. от самого Новгорода, от кривичей из Смоленска и от мери из Ростова. О чуди и веси Олеговы уставы не упоминают и тем дают понятие, что дань этих областей входила в состав словенской или новгородской дани. Олег успокоил и заморских варягов, постановив платить им от года до года 300 гривен, для мира, и эта дань исправно выплачивалась до смерти Ярослава, т. е. до тех пор, когда славяне-варяги от борьбы с немцами и сами стали уже бессильны. Быть может, это была дань старая, установленная еще по случаю призвания князей.

Устроившись таким образом с Севером, Олег начал воевать с соседями Киева, от которых поляне с давних лет терпели тесноту и обиды. В первое лето Олег примучил древлян, обложив их данью по черной куне (от дыма или хозяйства). На второе победил северян и возложил на них дань легкую, дабы не платили хазарам. «Я, хазарам недруг, а вам, – промолвил победитель, – чего еще (желать) – дань легкая!» На третье лето Олег спросил радимичей: «Кому дань даете?» И те отвечали: «Хазарам». «Не давайте хазарам, но мне давайте», – порешил Олег. Радимичи стали платить по щлягу[90], как платили хазарам.

Таким образом Олегово владение, или первоначальное русское владение, простиралось от Новгорода до Киева и обнимало больше всего восточную сторону греческого пути по Днепру; на западе были покорены только соседи Киева, древляне. О дреговичах, живших между Припятью и Двиной, летопись не говорит ни слова. По ее показанию, там, в Турове, и у западных кривичей, в Полоцке, жили особые варяги, по-видимому, независимые от Олега. Точно так же независимыми оставались уличи на Нижнем Днепре и тиверцы на Нижнем Днестре. С теми и другими Олег держал рать, т. е. воевал, добиваясь, вероятно, свободного и чистого пути в Царьград по Днепру и по самому морю.

По рассказу Фотия, все эти дела, т. е. покорение Киеву окрестной страны, должны были случиться еще до 866 года. Очевидно, что летопись, помня существенные обстоятельства своей старины, приписывает времени Олега все деяния, какие случились при Аскольде или вообще при поколении, от которого происходил сам Олег. Видимо, что вся слава того поколения, как и слава Аскольда, скрылась в имени одного Олега. Он действительно мог воспользоваться с особой мудростью всеми подвигами своих отцов и, идя по их направлению, совершил свой собственный подвиг, переселил Новгород в Киев, т. е. связал оба конца греческого пути в один узел, установил порядок в данях, установил правило и порядок в сношениях с греками.

Глава III. Устройство сношений с греками

Славный поход Олега на Царьград. Договоры с греками. Черты общественного и политического быта первой Руси. Заслуги Олега. Дела Игоря. Очищение Запорожья и Каспийские походы. Печенеги. Злосчастный поход Игоря на Царьград. Новый поход и договор с греками. Новый Каспийский поход. Погибель Игоря у древлян

Наша летопись рассказывает о большом и славном походе Олега на Царьград, о котором византийские хроники вовсе не упоминают, не дают даже и намека о чем-либо похожем на такое предприятие со стороны Руси. Был или нет такой поход, это лучше всего раскроет рассказ самой летописи.

В 25-е лето своего княжения, собравши множество варягов, славян, чуди, кривичей, мери, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов (волынян), тиверцев, собравши все, что прозывалось у греков Великой Скифией, прибавляет летопись, Олег пошел на Царьград в кораблях и на конях. Кораблей числом было 2 тысячи, в каждом по 40 человек, всего 80 тысяч; да по берегу шла конница.

Эти цифры велики, но не совсем баснословны, если мы их сравним с древнейшими цифрами подобных же походов. Великий Митридат на войну против римлян собрал в той же Великой Скифии 190 тысяч пехоты и 16 тысяч конных. Историк Зосим рассказывает, что в середине III века скифы в окрестностях Днестра собрали 6 тысяч кораблей и посадили в них 320 тысяч войска для набега на те же византийские страны, принадлежавшие тогда римлянам.

Вот что рассказывали киевляне о походе Олега спустя лет полтораста: он подошел к самому Царьграду; греки затворили город железными цепями, заперли и городскую пазуху, или гавань. Олег вылез на берег, повелел и корабли выволочить на берег и стал воевать около города. Многие палаты разбил, многие церкви пожег, многое убийство сотворил грекам, одних посекал, других мучил, иных расстреливал, иных в море кидал, и всякое злодейство русь творила грекам, как обыкновенно бывает на войне. Выволокши на берег корабли, Олег велел поставить их на колеса. Ветер был попутный, с поля. Подняли паруса и посуху, как по морю, поехали на кораблях, как на возах, под самый город. Увидевши такую беду, греки перепугались и выслали к Олегу с покорным словом: «Не погубляй город; дадим тебе дань, как ты пожелаешь». Олег остановил поход. Греки, по обычаю, вынесли ему угощение, яства и вино; но мудрый вождь не принял угощения, ибо знал, что оно непременно с отравой. С ужасом греки воскликнули: «Это не Олег, это сам святой Димитрий, посланный на нас от Бога!»[91] И заповедал Олег взять с греков дань на 2 тысячи кораблей по 12 гривен на человека, а в корабле по 40 человек. Греки соглашались на все и просили только мира. Отступив немного от города, Олег послал к царям послов творить мир. Утвердил сказанную дань по 12 гривен на ключ (на уключину, на каждое весло) и потом постановил давать уклады на русские города: первое на Киев, также на Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и на прочие города, где сидели князья под рукой Олега.

Брать дань было делом обычным у каждого победителя, и Олег не затем поднимался в поход. Главное, что сказали его послы грекам, заключалось в следующем:

«Да приходят русь-послы в Царьград и берут посольское (хлебное, столовый запас) сколько хотят; а придут которые гости (купцы), пусть берут месячину на полгода: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи, и да творят им мовь (баню), сколько хотят. А пойдут русь домой, пусть берут у вашего царя на дорогу брашно (съестной запас), якори, канаты, паруса, сколько надобно».

Чего же так страшились греки и чего требует грозный победитель, эта варварская, свирепая, кровожадная русь, как обыкновенно называли ее греки; эта норманнская разбойная русь, как ее описывали историки? Она больше ничего не требует, как только одного: чтобы в Царьграде принимали ее как доброго гостя. Она просит права приходить в город, просит при этом хорошего угощения и именно для купцов-гостей, по крайней мере на целые полгода; просит, чтоб вдоволь можно было париться в бане, ибо для доброго и далекого гостя это было первое угощение; наконец, просит, чтобы, как пойдет домой, ее отпускали, как всякого доброго гостя, давали бы съестное и все, что надобно заезжему человеку на дальний путь. Значит, все существенное заключалось только в том, что русь желала проживать в Царьграде со всеми правами доброго гостя, как понимала эти права по русскому обычаю. Народные предания, хотя и украшают события небывалыми обстоятельствами, расписывают их небывалыми красками, но всегда очень верно изображают основную их идею, так сказать, их существо. Такова вообще работа народного поэтического творчества.