Кровь и золото погон - Сергей Дмитриевич Трифонов

Он был красив, с холёным лицом и руками, идеальным пробором в русых волосах, лёгким ароматом французского парфюма. Его голос был низким, приятным, в меру властным.

— От имени командования Особого Псковского Добровольческого корпуса рад вас приветствовать, господа! Прошу ко мне. — Ротмистр указал на отворенную дверь и, прихватив с собой доставленные документы, последовал за Павловским и Гуторовым.

Ротмистром оказался Владимир Германович фон-Розенберг, офицер Генерального штаба, командовавший на фронте эскадроном знаменитого гвардейского Кирасирского полка, участвовавший в Петрограде в деятельности монархической организации Н. Е. Маркова 2-го. Именно его, сорокапятилетнего офицера, обладавшего боевым опытом, отличными навыками штабной работы и дипломата, вместе с двумя другими офицерами генерал Н. Н. Юденич направил во Псков для налаживания контактов с немцами и организации сборных пунктов для офицеров в целях формирования Белой армии на Северо-Западе России.

Усадив в своём кабинете офицеров в кресла, он приказал подать кофе. По тому, как он строил беседу, стало понятно, с Павловским и Гуторовым он заочно знаком, видимо, с подачи полковника Каменцева.

Пока голодные офицеры поглощали принесённые денщиком ароматный кофе и пирожные, фон Розенберг бегло просмотрел документы, наполнил рюмки коньяком. Затем поднялся и со скорбью произнёс:

— Господа! Вчера на линии разграничения германских и красных войск при организации прорыва на нашу сторону офицерского отряда в бою погиб полковник Аркадий Семёнович Каменцев. Пусть земля ему будет пухом. Царство ему небесное.

Выпили стоя, не чокаясь. А затем с Павловским что-то произошло. Вначале задрожала рука с пустой рюмкой, потом озноб охватил всё тело. Он упал в кресло, поджал колени, его затрясло, заколотило, словно в малярийной лихорадке. Испарина покрыла его небритое бледное лицо. Фон Розенберг немедленно вызвал врача и санитаров. Павловского унесли в ванную комнату, помыли, переодели в чистое бельё и, влив в него полный стакан коньяка, уложили в тёплую постель, накрыв поверх ватного одеяла большим овчинным тулупом.

Он долго не мог уснуть. Перед глазами возник щеголеватый ротмистр Каменцев, устраивавший вновь прибывшего в гусарский полк корнета Павловского. Затем Восточная Пруссия. Они с подполковником Каменцевым, прискакавшим под пулями сообщить ему о назначении Павловского командиром эскадрона, сидят и курят под тёплым дождём. Госпиталь в Петрограде. Полковник Каменцев навещает его, Павловского, поздравляет с производством в новый чин и советует не спешить на фронт. Квартира Каменцевых на Васильевском острове, ласковый голос хозяйки, нервный, задёрганный полковник… Последняя встреча с Каменцевым, старшим товарищем, лучшим и надёжным другом… Павловский понимал, он потерял не просто самого надёжного друга и наставника, из его жизни вырвали всё лучшее и яркое прежнее, вырвали надежду, оставив грязное, кровавое, жалкое настоящее и мутное, безрадостное будущее. В злобе и отчаянии его накрыл тяжёлый, мрачный сон.

Павловский проспал без малого трое суток. Проснулся здоровым и бодрым. В комнате, напротив его кровати, облачённый в новенький мундир с золотыми погонами подпоручика, сидел Гуторов. На его высоких лаковых сапогах (явно офицерских, с германского склада) играли отблески весенних солнечных лучиков, проникавших сквозь тюлевые занавески. Гуторов встал и, разведя руки, радостно воскликнул:

— Ну, наконец-то! Мы уж с фон Розенбергом подумали, что наш медведь весну с зимой перепутал. С добрым утром, господин ротмистр! Ваша одежда в шкафу. После завтрака нас ждут. Поторапливайтесь.

Побрившись, умывшись и наскоро выпив принесённый кофе, Павловский открыл платяной шкаф и обнаружил в нём новый с иголочки мундир с золотыми погонами ротмистра, без звёздочек, с одним малиновым просветом.

— Гуторов, — с удивлением и ноткой недовольства спросил Павловский, — почему погоны на мундире чужие, я ещё пока штабс-ротмистр? Да и вы, как мне помнится, до недавнего времени в прапорщиках ходили?

Гуторов улыбнулся, ответил с загадкой:

— Обо всём узнаем у фон Розенберга. Я сам понятия не имею.

2

В просторном кабинете, украшенном портретами каких-то военных в форме эпохи Екатерины Великой, за старинной работы чайным столиком сидели трое: ротмистр фон Розенберг, ещё один ротмистр в такой же форме гвардейских кирасир, с красивой шевелюрой густых чёрных волос и ухоженными усами, и худощавый, бритый наголо, безусый пехотный полковник лет сорока.

Павловский с Гуторовым по уставу доложили о своём прибытии. Оба ротмистра поднялись из-за стола, и фон Розенберг представил:

— Полковник, барон фон Людинкгаузен-Вольф Николай Евгеньевич. — Полковник чуть наклонил голову.

— Ротмистр Гоштовт Георгий Адамович, мой однополчанин и друг. Прошу к столу, господа.

В кабинет бесшумно вошёл унтер-офицер в белом фартуке с подносом. На столике появились тарелки с холодной говядиной, сыром, солёными рыжиками, сливочным маслом, лимоном, завёрнутые в льняные салфетки четыре набора вилок и ножей. Унтер кинул взгляд на фон Розенберга и после одобрительного кивка выставил запотевший графин с водкой и рюмки. На широком подоконнике урчал и пыхтел вёдерный медный самовар. Унтер так же бесшумно покинул кабинет.

Фон Розенберг разлил по рюмкам водку, встал и сдержанно произнёс:

— За полковника Каменцева, господа.

Выпили стоя, молча, не чокаясь. Зазвенели вилки и ножи, офицеры раскладывали закуску. Фон Розенберг тут же вновь наполнил рюмки.

— За Россию, господа!

Ротмистр Гоштовт дополнил:

— И за новые чины наших боевых товарищей!

Закусив, Гоштовт раскрыл секрет нежданного чинопроизводства:

— Видите ли, господа, — он обратился к Павловскому и Гуторову, — господин полковник и мы с ротмистром фон Розенбергом представляем во Пскове штаб вновь формируемого Добровольческого Северного корпуса и действуем от имени и по поручению генерал-лейтенанта Николая Николаевича Юденича. Мы изучили ваши документы, в том числе послужные списки, навели дополнительные справки, ознакомились с рекомендательными письмами полковника Каменцева и выяснили, что и вы, Сергей Эдуардович, и вы, Иван Иванович, еще в прошлом году за отличия в боях под Ригой были представлены к очередным чинам. Но… — он многозначительно развёл руками, — фронт рухнул, штабы развалились… Мы, уполномоченные вышестоящим командованием осуществлять административно-организационные функции, в том числе в чинопроизводстве до полковника включительно, имеем честь сообщить вам, что штабс-ротмистр Павловский произведён в очередной чин ротмистра, а прапорщик Гуторов — в чин подпоручика, о чём сделаны соответствующие записи в ваших послужных списках.

Павловский и Гуторов вскочили и хором гаркнули согласно новым требованиям:

— Служу России!

В ходе непринуждённой беседы, затянувшейся часа на два, Павловский и Гуторов узнали о том, что германское командование крайне подозрительно относилось к русским офицерам, обращавшимся с просьбами разрешить на оккупированной немцами территории формирование российских воинских частей для борьбы с большевистским режимом. Помимо общей враждебности немцев к русским, их боязни русских генералов и офицеров (ещё были свежи в памяти недавние поражения в Восточной Пруссии, Польше, Галиции), была и другая причина: немцы боялись, что ненавидевшая большевиков и в определенной степени авантюристично