Ричард Длинные Руки — вице-принц - Гай Орловский

Лиутгарда посмотрела на меня с удивлением.

— Правда? А я и не знала…

— Ваше высочество, — сказал я таинственным голосом, — есть такие тайны, которые короли не доверяют даже сыновьям… Норберт, мы не успеем до ночи добраться к городу, да и не нужно, полагаю.

Он понял, повернулся к своим.

— Развести костры!.. Приготовиться к ночлегу.

Ужинали сухим вяленым мясом, рыбой и хлебом, но оживление внес Бобик, что с удовольствием притащил большого оленя и трех гусей.

Пока их потрошили и свежевали, один из десятников, Алан, таинственным голосом рассказывал, как однажды из их леса вышла ожившая мумия, что хватала крестьян и душила, пока ее не догадались поджечь. А так как вся обмотана высохшими за тысячи лет полосками ткани, то те вспыхнули подобно факелу, и от мумии остались только обугленные кости среди пепла.

Один из воинов презрительно фыркнул.

— Подумаешь, мумия ожила!.. Ну и что?.. Мумий для того и замумиёвывают, чтобы они потом размумиевились и вышли на прогулки, или что там у них вместо прогулок.

— А что вместо? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Например, вернулись к прежним обязанностям.

— Каким, например?

Алан подумал, поскреб себя за ухом.

— Если учитывать, что, судя по отложениям песка, пять тысяч лет назад здесь была полноводная река, они могли ловить крокодилов.

Я спросил с раздражением:

— А что, эти мумии в самом деле оживают?

Алан посмотрел на меня с укором.

— Как будто вы не знаете!.. Конечно нет. Если верить рассказам, то все они оживают, хотя вообще-то на самом деле это полнейший вздор и народные суеверия.

Я сказал с облегчением:

— Слава Богу! Хоть здесь здравый смысл.

— На самом деле, — сказал он, — оживает только примерно каждая десятая из всех захороненных. Правда, хоронили их многовато… я бы даже сказал, массово.

— Господи, — сказал я.

Лиутгарда сидит у костра вместе со всеми в ряду, багровые отблески играют на ее одухотворенном лице и красиво подсвечивают грудь, делая ее таинственной, зовущей и в то же время недостижимой, как раз то, что так нужно мужчинам: якобы близкое совершенство, но одновременно и бесконечно далекое.

А я, глядя на нее, невольно вспомнил сэра Филдса, который сказал, что женщины для него как слоны: смотреть на них — удовольствие, но свой слон ему ни к чему.

Однако же смотреть — да, и я смотрел с не меньшим удовольствием, чем воины Норберта.

Среди всадников, прибывших с Норбертом, я снова заметил того с серебряным крестом на шее, подошел к нему и попросил благословения.

Он быстро перекрестил меня, я тут же поинтересовался:

— Святой отец, но разве церковь не запрещает духовным лицам садиться на коней? Насколько помню, вам можно только на осликов и мулов…

Он коротко усмехнулся.

— Я не священник, а монах. Брат Вангардий. К тому же я только послушник.

— Давно? — спросил я.

— Восемь лет.

— Многовато, — заметил я.

— В послушничестве есть свои преимущества, — пояснил он. — Например, могу не только садиться верхом на коня, но и принимать участие в сражении. Но вас интересует не это, верно?.. Чем ваша душа отягощена?

Я пробормотал:

— А вы как думаете? Для политика чтить религию выгодно, но следовать ее учению гибельно. Это аксиома, но как быть мне? Я и благородный рыцарь, но и правитель… который, как вы понимаете, не может позволить себе благородство, иначе погубит королевство!

Он сказал мягко:

— Смысл веры не в том, чтобы поселиться на небесах, а в том, чтобы поселить небеса в себе. И если вы, принц, стараетесь небеса приблизить к земле, вам простится многое.

— Смотря как стараюсь, — пробормотал я. — А то гореть мне в аду.

— Папа призвал очистить мир от ереси огнем и мечом, — сказал он обнадеживающе, — что вы и делаете со всей страстью и верой в сердце!

— Папа, — пробормотал я с тоской, — всего лишь папа…

Он воззрился на меня в великом изумлении.

— Ваше высочество?

— Папа непогрешим, — сказал я медленно, — или погрешим?

Он ахнул.

— Думать иначе… кощунство!

— Разве? — спросил я. — Как известно, папа, как и любой христианин, может совершать грехи и тоже нуждается в исповеди и покаянии. У него есть свой духовник, что есть правильно…

Он пробормотал:

— Да, но… что говорит папа, то говорит сама Церковь!

Я перекрестился, произнес торжественно:

— Непогрешим только Всевышний, брат Вангардий. Только он, и никто более.

Он поперхнулся и замолчал, но весь его вид показывал, что не согласен, авторитет папы должен быть неколебим. Я подумал, что такие папы, как Борджия, Бенедикт IX, Иоанн XII да и куча других, куда уж непогрешимее, а когда умер непогрешимый папа Николай, оказалось, что его богатейшая библиотека почти целиком состояла из языческих рукописей, но в ней не было ни Библии, ни Евангелия.

— Сэр Ричард, — произнес он наконец тихо, — я понимаю ваши сомнения. Иногда королю приходится идти на преступления… большие преступления!.. чтобы другие не страдали. Такова цена власти. Да, вот так идти на преступление ради любви… и не к женщине, ни одна женщина того не стоит, но ради страны и своего народа, за которого отвечаешь, раз уж взялись им править. Успокойте свою душу, вернитесь к костру, выпейте вина для удобства.

— Вернемся, — согласился я, — а то я слишком разумничался.

Глава 3

У костра воины, осмелев, расспрашивают Лиутгарду о жизни в Бриттии, ее обычаях и особенностях. Когда я сел рядом с нею, брат Вангардий взял у одного и передал мне бурдюк с вином.

Вино кислое и слабое, но вообще-то мужчины не перебирают, а те, кто высокопарно говорит о своем умении разбираться в винах, — не мужчины.

Я сделал два больших глотка, один воин поинтересовался:

— Ваше высочество, а что нам делать, когда погоним Мунтвига?

— До этого еще далеко, — ответил я честно, — но, когда это случится, помните о своей высокой духовности и человечности! Это значит, не бойтесь слишком отяготить себя гуманностью! Потому уничтожайте только противников, а простых тружеников всего лишь грабьте, но не убивайте, им еще предстоит платить нам налоги.

— А женщин?

Он не уточнил, но вопрос понятен, я сказал державно:

— Господь велел плодиться и размножаться, а кто я против Господа? Вот и брат Вангардий подтвердит.

В сторону брата Вангардия повернулись головы. Он вздохнул и развел руками.

— Увы, его высочество прав… После каждой войны земля скудеет людьми, потому ее надо населять, населять… И если вы помогаете этому Божьему завету, то Господь вас простит за некоторые неизбежные мелочные и пустяковые грешки.

Они сразу повеселели и довольно задвигались, все-таки мы честные люди и жаждем делать все по закону. Но, если по закону не удается, тогда да, но с тяжелым сердцем, понимая, что поступаем неправильно.

— Самые угодные Господу люди, — сказал брат Вангардий, — мирные люди. Вот все говорят по неразумению, что среди животных лев — высшее, а осел — низшее; но осел, ношу таскающий, поистине лучше, чем лев, людей раздирающий!

— Но все-таки царь зверей лев, — напомнил я.

— Увы, — ответил он со вздохом, — мир несовершенен. Вот вы какую молитву читаете чаще всего?

Я подумал, ответил честно:

— Господи, помоги мне стать тем, кем считает меня мой пес!

Он посмотрел с уважением.

— Вы ставите перед собой очень высокие требования, ваше высочество. И хотя вам никогда не стать таким совершенством, каким считает вас Бобик, но вы должны стремиться.

Воины устраивались на ночь, какой бы она ни была короткой, но поспать успеть можно. Я услышал сердитые голоса за спиной, но не обращал внимания, пока не услышал звук затрещины.

Оглянувшись, увидел, как один рухнул на спину, а второй постоял над ним, сжимая кулаки, затем развернулся и ушел к дальнему костру.

Упавший медленно поднялся, ощупал щеку, я узнал десятника Мела Твердонога. Когда он медленно вытащил из ножен меч, я насторожился и готовился вмешаться, однако он просто написал острым концом на земле «Алан ударил меня», затем бросил меч в ножны и сел, обхватив руками голову.

Норберт перехватил мой взгляд.

— Пустяки, — сказал он равнодушно. — Между ними уже несколько дней что-то назревало. Помирятся.

Двое воинов набросали на землю мелких веток и пучки травы, сверху застелили плащом, я приготовился лечь, но слуха коснулись далекие шаги, четко вычленившись из обычного нашего шума, где голоса, вздохи, треск веток в костре и сопение тех, кто успел заснуть, сливается в единое целое.

Норберт сразу насторожился.

— Ваше высочество?

— Кто-то идет сюда, — сказал я тихо.

Он понизил голос: