Дьявол Сент-Круа - Станислас-Андре Стееман

— Отец мой, — пробормотал лихорадочный голос, изменившийся настолько, что кюре перестал узнавать его, — я та, кого они ищут…

— Та — кто?.. Объяснитесь яснее, дитя мое. Я плохо вас понимаю.

Установилась тишина, и коленопреклонненый силуэт у исповедальни показался вдруг еще более согбенным, словно собирался с силами.

— Отец мой, — наконец произнесла фигура, — я обвиняю себя в преждевременном окончании четырех человеческих жизней…

XXIII. Тропа на кладбище

— Это было бы очень грустно, Себ, для окончания придуманного вами романа о нынешних событиях, — прошептал заместитель королевского прокурора, беря протянутый инспектором список.

А тот ответил:

— Конечно, это было бы очень грустно.

Но Анон даже не услышал его. Он внимательно просматривал составленный полицейским перечень фамилий.

— Я вижу здесь двадцать одно имя, — произнес он некоторое время спустя. — Понятно, Себ, что это ни в коей мере не результат отбора? Вы включили в него лишь имена узнанных вами в церкви людей?

— Именно так.

— Значит, я не должен заключать из него, что вы подозреваете людей вроде нотариуса Косса и его супруги, — их фамилии я вижу в списке?

— Вы знаете, господин Анон, я подозреваю всю деревню и в особенности женщин… Но, конечно же, нотариуса и его жену не больше, чем остальных. Скорее, меньше. Разве рядом с их фамилией нет крестика и цифр?

— Да, — подтвердил заместитель королевского прокурора. — Крестик и три цифры. Что это значит?

— Крестик, — пояснил Себ, — обозначает алиби. Количество цифр соответствует количеству алиби, а сами цифры означают убийства. Так, в случае семьи Косс вы видите: X 1, 3, 4. Соответственно, эта пара удовлетворительным образом объяснила мне, чем они занимались в те ночи, когда были совершены первое, третье и четвертое убийства. А, предоставив мне доказательства своей невиновности в этих трех преступлениях, они тем самым доказывают, что невиновны и в двух остальных.

— Почему?

— Но разве речь идет не о серии? В таком случае, признанный невиновным в одном убийстве в равной степени признается невиновным в других… Это, кстати, существенно облегчает дело: дайте мне два алиби, и я объявлю о невиновности!

— Два?.. Значит, одного недостаточно?

— Это зависит…

— Но от чего?

— Скажем, я настаиваю на двух из предосторожности, из кропотливости, из страха, что первое не выдержит более глубокой проверки.

— Пусть так, — согласился Анон. — Но вы что-то скрываете от меня, Себ.

Он вновь взглянул на список.

— Итак, супруги Косс ни при чем, трижды ни при чем. Я полагаю, вы проверили или поручили проверить все предоставленные алиби?

— Естественно. Итак, что до семьи Косс…

— Нет, нет, — испугался Анон. — Оставьте… Это нас заведет слишком далеко.

Он положил на стол следующий список:

Г-жа Прего X 1, 2, 3, 4, 5

Бертильда Прего то же

Ивонна Прего то же

Доктор Хие Эдме Хие

Оливье Маскаре X 3, 4

Г-н и г-жа Моль X 2, 3, 4, 5

Г-н Бине

Г-н Дермюль X 2, 3, 4, 5

Г-жа Лабар X 1

Старая Эстелль

Г-жа Пети-Аве X 1, 2, 3, 4, 5

Луиза Боске то же

Г-н Верспрее X 1, 2

Дикманс X 2, 3, 4

Г-жа Гитер

Г-н Лепомм X 1, 2, 3, 4, 5

— А что значит, — спросил заместитель королевского прокурора, — отсутствие крестика и цифр рядом с именем?

— Только то, — ответил инспектор, — что данную особу я не расспрашивал.

— Вы мне только что сказали, что учитель Маскаре вне подозрений… Почему?

— У меня с ним состоялась продолжительная беседа. Он попробовал сыграть в полицейского-любителя в ту самую ночь, когда убили Гвидо. Мы провели вместе некоторое время, пока убивали цыгана… Вот вам, если не ошибаюсь, надежное алиби. Кроме того, — с улыбкой добавил Себ, — если временами кажется, что у учителя «не все дома», так это только оттого, что он влюблен.

— Вижу, — заметил Анон, — что вы вычеркнули из вашего списка — по причине смерти — имя Пеллериана. По-моему, вы могли бы вычеркнуть и еще некоторых.

— Да? Кого?

— В частности, госпожу Гитер, вдову одной из жертв, галантерейщицу Пети-Аве и ее служанку Луизу Боске, которые обнаружили первого убитого и…

— Бога ради, остановитесь! — добродушно взмолился Себ. — Так начав, вы уничтожите весь мой список. Вы…

В этот момент дверь в кабинет поддалась под действием некоего снаряда… Это был Эрали.

За его спиной на лестничной площадке маячили бургомистр Бине, инспектор Кардо и двое полицейских.

— Это потрясающе! Неслыханно! — кричал судебный следователь, приближаясь к заместителю королевского прокурора и Себу.

Первого из них он схватил за руку.

— Я только что с виллы Прего. Я перевернул комнату покойного Пеллериана… И что я нашел?!

Он выхватил из кармана письмо.

— Вот!

— Что это? — спросил Себ.

Судебный следователь гневно поднял указательный палец:

— Это причина, сударь, по которой пятая жертва дьявола Сент-Круа покинула этой ночью свой дом, несмотря на наш запрет… Читайте!..

Себ и заместитель королевского прокурора склонились над письмом. Они прочли:

«Юбер!

Мне хотелось бы вас увидеть. Я сожалею о вчерашней сцене, будьте сегодня незадолго до 12 ночи на Центральной улице рядом с лавкой г-жи Пети-Аве. Я могу легко выйти ночью, так, что отец ничего не заметит. Приходите».

— И это подписано! — вскричал Эрали. — Это подписано — Эдме!

Он повернулся к инспектору.

— Ну, что вы думаете об этом письме, Сорож?

— Хотя в этой записке, — ответил инспектор, — нет ни одного слова, содержащего букву «о» после буквы «п» (что послужило бы неоспоримым доказательством), я могу утверждать, что она написана «другом», пославшим нам анонимное письмо…

— То есть, — заключил Анон, — лично дьяволом Сент-Круа!

Итак, оно было здесь, совсем близко, по другую сторону деревянной решетки, чудовище, уже пять ночей терроризировавшее всю деревню, это его сдавленное горячее дыхание, дыхание животного, чувствовал кюре Рокюс на своих руках…

Священник отпрянул, будто перед воплощением злого духа, и торопливо перекрестился. Однако, прислонившись к стенке исповедальни, он подавил свой ничтожный человеческий страх и, говоря себе, что находящаяся здесь является, несмотря ни на что, созданием Божьим, заставил себя сосредоточиться на ее ужасных признаниях.

Теперь, когда главные слова были произнесены, женщина без стыда, без рисовки, словно о посторонних вещах, рассказывала бесцветным голосом, как и почему она убила:

— Отец мой, ад внутри меня. Поймите меня: я думаю, я сумасшедшая. Это очевидно, я сумасшедшая!.. Я говорю это себе, повторяю весь день, а когда наступает ночь, начинаю думать, что была сумасшедшей весь день и что самое время убить кого-нибудь, чтобы все встало на свои места…

— Несчастное дитя! — прошептал священник.

Он чувствовал, как пот выступил у него на лбу, а руки и ноги заледенели.

— Всю жизнь, отец мой, инстинкт толкал меня ко злу, на убийство*.. Но я боролась изо всех сил, я сопротивлялась… Вплоть до того дня…

Женщина спрятала лицо в ладони и смолкла. Кюре Рокюс увидел, как конвульсивно вздрагивают ее плечи. Она плачет?

Нет. Ее глаза, вновь обращенные на священника, были сухи.

— Я задушила господина Гитера, — снова раздался монотонный голос, — потому что он был столпом кафе. В мире всегда будет слишком много людей, подобных ему. Я взяла его бумажник, чтобы его жена не воспользовалась пагубными деньгами, выигранными в карты… Вы понимаете?

— Да, — дрожащим голосом прошептал кюре, — я понимаю.

— Я убила мясника Жюля Виерса, — продолжала грешница, — потому что он сам великий убийца. У него все было красным. Он был палач… Он брал кровь своих жертв и давал пить людям… Даже мне, когда я болела, пришлось пить ее… Потом я пошла узнать судьбу у Гвидо, цыгана и, уходя от него, унесла, спрятав под пальто, крепкую линейку и шелковый платок… Но мясник был настороже… Затаившись, как мышь в норе, он не хотел выходить… Я кричала и звала на помощь, словно на меня напали, и он открыл дверь лавки, вышел на улицу с секачом в руке…

У женщины вырвался смешок, больше похожий на рыдание:

— Зверь!.. Но я напала на него сзади, как учили меня когда-то, я обвязала платок вокруг его мощной красной шеи и несколько раз повернула линейку, пока все не было кончено… Однако Гвидо заподозрил меня, в день своей смерти он встретил меня на дороге и заявил, что лишь от него зависит, выдать ли меня. Впрочем, он не хотел принимать решения, не поговорив со мной, и назначил мне свидание на следующее утро…

Снова послышался надтреснутый смех.