Десантура - Алексей Ивакин

«Наверно при коммунизме будут жить, на планеты летать, этот как его… Марс!»

Ерунда же какая в башку придёт! Какие, нафиг, ариели с аэлитами?

Работай, сержант, работай!

Через десять минут радист Васенин передал, наконец-то, радиограмму. Прямым текстом. Не морзянкой. И, наконец-то, получив подтверждение о приеме, поджег бумагу и улегся рядом с лейтенантом. Спиной к нему. И толкнув его локтем, чтобы подвинулся. Тот хмыкнул чего-то. Васенин же бездумно стал смотреть на маленький огонечек, протягивая к нему капающую кровь с указательного пальца. Хорошо, что правой руки, кстати. Вот если бы тогда не левую оторвало. Чего бы тогда сержант Васенин делал бы? Или вон снайпер тогда Мишку. В лоб. Убил. Между бровей. Так же и лежит там, в сугробе. Вернуться бы… Похоронить бы.

И сержант Васенин стал вылизывал кусочки кожи, застрявшие между зубов. Жрать хотелось очень.

Этой же ночью «Бостоны» транспортной авиации Северо-Западного фронта сбросили тюки с продовольствием и боеприпасами в темноту демянских болот. Прямо на позиции немцев…

Ещё раз мимо, мимо…

17

— Таким образом, Вы, подполковник, утверждаете, что не принимали участие в разработке операции?

— Никак нет, герр обер-лейтенант. Перед атакой бригадами, вернее моей бригадой и остатками бригады Гринёва, деревни Добросли, в наше расположение прибыл представитель штаба фронта полковник Латыпов. Формально для проведения инспекции, фактически же он стал руководить соединением.

— Расскажите подробнее о Латыпове.

— А что о нем рассказывать? Полковник и полковник. Смелый, решительный, властный. Оперативник. Вместе с ним прибыли так же майоры Решетняк и Степанчиков. Первый — разведчик, второй — авиатор.

— То есть, Николай Ефимович, Вас, фактически отстранили от командования бригадой? Я правильно понимаю Ваши слова? — сказал фон Вальдерзее. — И как вы оцениваете это ммм… положение вещёй.

«Все-таки фриц не по-русски фразы строит, не по-русски…»

— А как тут можно оценить? — ответил Тарасов. — Майор Гринёв фактически сорвал всю операцию. Не смог пробиться через Полометь. Батальон его вышёл к нам фактически безоружным. Винтовки и автоматы. Да и то — не у всех. При этом батальон неизвестно где шатался. Двое суток! За это время гитлеровцы… То есть ваша разведка уже нащупала наш лагерь и стала блокировать его. ещё немного, задержись мы ещё на сутки — нам было бы не вырваться из кольца. Так и сдохли бы на болотах. Прибытие представителей штаба фронта расставило все по своим местам. Мы начали действовать, но вы уже были готовы. А ведь сила десантника — в скорости и неожиданности. Действия же соединения стали предсказуемы… К сожалению… Это не учли ни Ватутин, ни Латыпов, ни, тем более, Гринёв.

— Господин подполковник, а ведь Гринёв не так уж и виноват… — внимательно посмотрел на Тарасова обер-лейтенант.

За время вынужденного ожидания Гринёвской бригады на основной базе саперы выстроили штабной шалаш.

Здоровущий, укрытый сверху парашютным шёлком. С легкой руки разведчика Малеева шалаш стали называть шёлковым. Так и прижилось. В этом «шёлковом шалаше» дневал и ночевал мозговой центр бригады.

После принятия радиограммы из штаба о прибытии полковника Латыпова ждали темноты. Координаторы должны были прыгнуть на парашютах.

И вот уже стремительно темнело. Синее мартовское небо сиреневело, затем чернело, и только красный закат кровавил на западе. «Опять мороз будет» — тоскливо подумал военврач третьего ранга Леонид Живаго. — «Опять помороженные будут. Днем все тает, ночью льдом схватывает. Просушиться бы… Да где? В Малом Опуево только сотню самых тяжелых оставили. А всю ораву только в Демянске можно разместить по домам. А его сначала взять надо. Что там начальство думает?»

Живаго докуривал самокрутку, свернутую из табачной пыли, пополам с прошлогодними листьями. Огонек обжег распухшие пальцы, тогда доктор достал из кармана спички. Взял две палочки и зажал окурочек ими. И снова затянулся.

А из «шёлкового шалаша» вылетел с матом кто-то невысокого роста. В сумерках военврач не разглядел — кто это. Но по голосу догадался — комбриг. И Живаго поспешил удалиться — Тарасов был горяч в гневе.

А потому врач не увидел, что за Тарасовым вышёл Мачихин.

— На, комиссар, читай!

Тарасов сунул Мачихину клочок бумаги:

«Выполнение задачи вы недопустимо затянули. Будете отвечать лично, Тарасов и Мачихин. 19.03.42 Курочкин»

— Мда… — буркнул гигант Мачихин. — Можно подумать мы до этого заочно отвечали…

— Ты, Ильич, подумай, а? Сначала этот придурок прорваться не может, затем шляется неизвестно где, мы людей теряем, скоро уже полбригады поморозится, а теперь мы ещё и затянули? — когда Тарасов кипятился речь его становилась сбивчивой.

— Язык у тебя за головой не поспевает, Ефимыч!

— Расстрелять бы этого Гринёва, к чертовой матери!

Мачихин покачал головой:

— Ох, и кипяток ты Ефимыч, ох, и кипяток… Теперь понимаю, за что тебя арестовали в тридцать восьмом…

Тарасов прищурился и напрягся.

— За язык твой несдержаный, вот за что. Болтал бы меньше, думал бы больше…

— А ты меня, Ильич, не учи и не лечи! И Родина и партия меня простили. И доверили бригаду, и в тыл к немцам послали. А если бы не простили, разве доверили бы? — зло сказал подполковник.

Мачихин успокаивающе похлопал Тарасова по плечу и загудел басом:

— Ишь как ты казенно заговорил-то… Родина простила, партия доверила… Теперь нам это прощение и доверие снова заслужить надо!

— Прости, Ильич… Погорячился… — Тарасов быстро отходил от вспышек гнева, случавшихся с ним все чаще и чаще.

Мачихин только хотел предложить Тарасову вернуться в штаб, как в небо над Невьим Мхом взлётели три красные ракеты. А с севера накатывался неспешный гул тяжелых самолётов.

— Тэбешки! Никак Латыпов со товарищи прибыл? Не ошиблись координатами, надо же!

Тарасов и Мачихин побежали к аэродрому. Если так можно назвать расчищенную полосу в полторы сотни метров шириной и восемьсот метров длиной. Руками, расчищенную, между прочим, помороженными руками саперов, комендачей и всех, остальных, кто боевое дежурство не нес. В том числе, и легкораненые. Сначала раскидали снег, а затем, накинув веревки на бревна, волокли их по взлётно-посадочной полосе, утрамбовывая снег. Адская работа! Зато сейчас «ушки» садятся легко, и даже особо смелые пилоты на «тэбешках» умудряются приземляться на пятачок.

Но сегодня пилоты этих трёх самолётов не рискнули. Два из них снизились до ста метров и вниз полетели грузовые контейнеры, с привязанными оранжевыми лентами. А третий кружил поодаль. Когда транспортники «отбомбились» — третий зашёл чуть выше. И над базой бригады раскрылись три парашюта. Хорошо, что ночь была безветренной…

А через час началось совещание комсостава соединения.

— Доложите обстановку, Тарасов! — с места в карьер взял Латыпов.

— На данный момент бригада потеряла пятьсот девять человек обмороженными ранеными. Из них эвакуации требуют двести тридцать семь человек. Убитых и пропавших без вести около трёхсот…

— Что значит «около», подполковник? У вас, что учет потерь не ведется?

— Точный подсчет пока невозможен, товарищ полковник! Бригада постоянно ведет боевые действия и потери несем ежечасно. И больше всего от холода и голода. Пятьсот раненых было на утро. Сейчас я не могу сказать, сколько из них переживет эту ночь и сколько к ним прибавится к утру.

— Значит вы уже потеряли треть бригады, Тарасов! Бесполезно и бесцельно! Почему не обеспечиваете себя продуктами, как было запланировано штабом фронта? От вас только слезные радиограммы о помощи! У вас тут благородные девицы или советские десантники?

Тарасов опять начал закипать, но смог сдержаться. Лишь зло крикнул:

— Адъютант! Шашлыка принеси. Три порции. Гостям. Они с дороги устали! И чай организуй!

— Ну вот — шашлыком балуетесь, товарищ подполковник! — засмеялся Латыпов, но тут же посерьезнел. — Почему срываете график операции?

— Из-за этого… — кивнул Тарасов на побагровевшего Гринёва. — С ним только в городки играть. Воевать Гринёв не умеет. Бригаду свою проср…

— Выбирай выражения, Тарасов! — вскочил Гринёв и стукнул кулаком по столу.

— А ты лучше мне объясни, где вы шлялись? И почему за твое разгильдяйство должны отвечать мы? — Тарасов тоже вскочил.

Злыми взглядами два комбрига буравили друг друга. Первым отвел взгляд, все же, Гринёв:

— Я не обязан перед тобой отчитываться!

Тарасов заорал на него:

— А ты перед моими бойцами лучше отчитайся, сволота!

— Что?? — взревел Гринёв и схватился за кобуру.

Назревавшей драке помешал Латыпов: