Барьер трёх минут - Яан Раннап

В седле сидит тонкая фигурка в серой шапочке с козырьком, но Сильви почти не замечает всадника. Она видит только лошадь.

Полосатые ворота всё ближе. Теперь лошадь действительно превращается в птицу. Передние ноги она поджимает под себя, задние вытягиваются, становятся длинными-длинными. Хвост, словно струя дыма, вырвавшаяся из дюзеля реактивного самолёта. Шея лошади гордо выгнута, грива развевается, в больших карих глазах сверкает солнце.

Сильви и не замечает, что выпустила спортивную сумку из рук. Дом, отец, мать, краснолицый тренер, завтрашние уроки, назначенная на вечер встреча с соседкой по парте — всё это перестаёт существовать. Остаётся лишь гордое чёрное животное и на нём в седле хрупкая девчонка. И стук копыт, и какой-то одновременно знакомый и чуждый запах, который сохранился в её смутных летних воспоминаниях о первых годах жизни в деревне.

Однако девчонка на лошади не такая уж и хрупкая. Когда она соскакивает с седла, Сильви удаётся рассмотреть её получше. Это вообще не девчонка. Чёрную лошадь держит под узды маленькая изящная женщина, лет примерно тридцати.

— Ногу, Гордон, ногу, — властно требует она.

И это требование пробуждает у Сильви воспоминания. Неожиданно в памяти Сильви всплывает большой наполненный бренчанием железа двор, угарный запах горящих углей, брезентовые фартуки и мужчина с тяжёлым молотом. «Гордон», — повторяет Сильви про себя. Кличка лошади, связанная со звяканьем железа и мужчиной с молотом, звучала гораздо будничнее, но вспомнить её Сильви никак не может.

Сильви осторожно приближается к чёрному Гордону.

Очевидно, нога у него в порядке. Одобрительно похлопав коня по шее, маленькая женщина снова поднимается в седло.

Сильви теперь совсем близко от них. Не уезжайте ещё, просят её глаза. Подождите, я хочу спросить. Но она ничего не спрашивает. Вопрос ещё затаён. Он где-то глубоко, Сильви скорее догадывается, чем знает о его существовании. Сейчас она только смотрит. Не отрывая глаз. И счастливая безмолвная улыбка, дрожащая на её губах, не имеет ничего общего с теми, заученными.

Гордон заметил Сильви. Конь поворачивает голову, чтобы получше видеть её. По его шелковистой спине пробегает дрожь. Так скользят волны по поверхности пруда, если бросишь туда камень. Влажно поблёскивающий чёрный нос лошади легонько вздрагивает. Ещё одно давнее воспоминание выплывает откуда-то. Нежное прикосновение мягких губ, собирающих хлебные корочки с маленьких ладоней.

Теперь и всадница заметила Сильви. Она привыкла к восхищённым взорам. Раскрасневшееся от волнения лицо Сильви её не удивляет. Однако носок сапога, сунутый уже было в стремя, отходит назад. Всаднице кажется, что она знает, чего хочет девочка. Если такая малость может доставить человеку радость — почему бы и нет? Похлопать коня по шее всадница и раньше разрешала. Сегодня она позволяет даже больше.

— Подержи его немного, — слышит Сильви глухой голос, и вот уже уздечка сунута ей в руку.

Издали доносятся цокающие шаги. Пегие, каурые и мышастые головы покачиваются вверх-вниз по другую сторону ёлочек живой изгороди. Мальчишки в шапочках с козырьками и две девушки, примерно такие же, как Сильви, качаются в том же ритме. Новая группа прибыла на тренировку, понимает Сильви, глядя, как хозяйка Гордона поправляет ворота и барьеры.

Гордон выгибает шею. Он тоже следит за действиями хозяйки.

И вдруг Сильви чувствует, что ей самой хочется устанавливать эти препятствия. Ей хочется быть на месте маленькой женщины, хочется, чтобы большие карие глаза коня ловили её взгляд, провожали её всюду.

— Гордон, Гордон, — шепчет Сильви, протягивая руку к шее коня. Гордон ничем не выдаёт, что слышит её шёпот. Он вытягивает морду лишь заслышав, как начинает шуршать обёртка леденцов.

Когда хозяйка возвращается обратно, Сильви почёсывает за ухом лошади.

— Мы с Гордоном уже познакомились, — говорит она. — Я спросила, не сбросит ли он меня, если я поеду на нём верхом.

Изящная женщина нахмурилась. Она не понимает, шутит девчонка или говорит всерьёз. Если всерьёз, то надо бы охладить её пыл. Пока что нет возможности принять ни одного новичка. Группы заполнены, лошади загружены до предела. Разговор о новом приёме любителей верховой езды будет лишь осенью. И тогда их соберётся по десять, да какой там по десять, по пятнадцать, по двадцать на одно место. Даже институты не могут похвалиться таким большим приёмным конкурсом, какой бывает в их маленькой школе верховой езды. Всё это тренер могла бы сказать, если бы захотела. Но ей не хочется.

— Гордон никого не сбрасывает, — говорит она сухо, вставляет носок сапога в стремя и — хоп! — вдруг оказывается в седле.

Тренировка всадников начинается, как и все тренировки. И здесь в программе разминка. Конечно, больше для лошадей, чем для седоков. Вокруг плаца идёт утрамбованная дорожка. Один за другим всадники в жокейских шапочках переводят своих лошадей на рысь. И тогда у Сильви возникает впечатление, что крутится карусель, которая катает двух девчонок и шестерых парней. Карусель, на которую ей не попасть.

Как выясняется, она не единственная, кто вот так переживает, наблюдая за тренировкой конников.

Позади присевшей под деревом Сильви раздаётся лёгкое покашливание, треск сухой ветки. Сильви бросает быстрый взгляд через плечо. Ничего, что могло бы вызвать интерес. Мальчишка — недомерок, меньше метра.

Мальчишка подходит поближе с уверенностью десятилетнего мужчины. Клетчатая рубашка с измятым воротником, грязные руки и ногти в трауре. Но он нисколько не смущается. На такие мелочи он просто не обращает внимания. И на Сильви тоже. Симпатичные овальные ямочки на щеках, светлые завитки волос возле ушей и нежная матовая от загара кожа лица — всего этого он попросту не видит. На месте Сильви могла быть Брижитт Бардо или Софи Лорен, мальчишка всё равно смотрел бы, не отрываясь, только на лошадей. Каурые, гнедые, пегие, чалые рысят мимо. Взгляд мальчишки успевает погладить каждую из них по гриве и похлопать по шее.

Мальчишка и лошади явно старые знакомые.

— Слышь, Регар вчера прихрамывал! — кричит мальчишка галифе, восседающим на гнедой лошади.

— Крокус боится щекотки, придерживай шпоры! — слышит другой всадник. А третий узнаёт, что только тупица может править Темпом, дёргая за узду.

— Ногами, ногами, посыл ногами! — Получает инструкцию этот тупица.

Выбрасывая из-под копыт землю, мимо проносится Гордон. Сильви не может удержаться, чтобы не съязвить:

— Почему ты её не учишь? — И показывает на тренера.

Но мальчишка неуязвим. Он начинает радостно хихикать. Мысль о поучениях тренеру кажется ему жутко смешной. Сильви смотрит на растянувшийся в улыбке до ушей рот с дыркой между зубами. Враждебность к мальчишке-всезнайке рассеивается. Сильви вдруг кажется, что они старые знакомые. Словно они с одного двора.

А дети с одного двора должны, конечно, знать друг друга лучше.

— Ты тоже ездишь верхом? — роняет вопрос Сильви. И добавляет уже совсем непринуждённо:

— Как тебя зовут?

Сильви возвращается на свою улицу, когда солнце опустилось уже довольно низко. Сильви знает, что её ждут. Знает и то, что предстоит серьёзный разговор, но почему-то это её сейчас не волнует.

Снова всплывают далёкие воспоминания. Большие мягкие губы дотрагиваются до ладони. Сквозь вечерние сумерки доносится знакомое ржание. С топотом появляются в луче света длинноногие тени.

Затем их вдруг сменяют угольно-чёрные глаза Гордона, несколько сот мальчишек и девчонок, толпящихся у двери школы верховой езды, звонкие удары подкованных копыт о препятствия и мальчишка с хриплым голосом. «В первый раз меня подвела пара по математике, — говорит новый знакомый шепелявя. — А в следующий сентябрь случилось, что как раз во время приёмных испытаний я заболел». Теперь он ждёт начала третьей осени, а пока кружит вокруг конюшен и конкурного поля. Школа школой. Но тому, кто всегда готов чистить щёткой лошадь, скоблить полы или таскать мешки с овсом, достаётся иногда и без школы посидеть в седле.

Понуро, словно крепостная, шагает Сильви к дому. Шлёп да шлёп бьёт по икрам спортивная сумка. Камень на сердце становится всё тяжелее.

Так чего же она в самом-то деле теперь хочет? Ещё раз переметнуться из одного вида спорта в другой? Забросить шиповки куда подальше и ухватиться за стремя?

Она придумывает себе лошадь, представляет себя в галифе и жокейской шапочке с большим козырьком. Но на этом её фантазия кончается. В седле она себя не видит. У того, кто сидит в седле, клетчатая рубашка с измятым воротником, грязные пальцы и ногти с траурной каймой.

Фьють, фьють — сечёт Сильви сумкой воздух так, что шнур сумки обрывается. Ей жалко себя до слёз.

Неужели из-за того, что ей никогда не приходилось ждать своей лошади?