Сергий Радонежский. Личность и эпоха - Константин Александрович Аверьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Речь в данном отрывке идет о видном московском боярине Алексее Петровиче Хвосте. Историки связывают его убийство с борьбой внутри столичного боярства за пост московского тысяцкого, являвшегося по сути начальником городского ополчения. Как известно, при Иване Калите московским тысяцким был Протасий Вельяминов, которого сменил на этом посту его сын Василий. Последний умер в промежуток между 1347 и 1356 гг. и должность тысяцкого стала предметом соперничества, в котором Вельяминовых одолел Алексей Петрович Хвост. Однако эта победа стоила ему жизни.
«Летописцы, – отмечает академик С. Б. Веселовский, – рассказывают об этом крупном московском событии как-то сбивчиво, загадочно, с недомолвками. Одни говорят, что Алексей Петрович был убит „боярскою думою“, то есть боярским заговором, другие выражаются менее определенно: „всех общею думою… яко же Андрей Боголюбивый от Кучко-вичь, тако и сий от своея дружины пострада“.[271] Убийство было действительно „дивно“, т. к. вообще у бояр было обыкновение никуда не выходить без сопровождения вооруженных слуг, а здесь был покинут своей дружиной и убит не кто иной, как главнокомандующий Москвы и Московского княжения. Явно, что Алексей Петрович был предан и убит своими слугами, подкупленными его врагами из боярской среды. Последующие события показывают, что убийство было совершено не „всех общею думою“, а боярской партией, которая встретила отпор со стороны третьей партии, настолько сильной, что эта последняя не позволила заговорщикам воспользоваться плодами своего преступления и поставила их под угрозу возмездия. Если они не были наказаны немедленно, то только потому, что великий князь был в это время в Орде».[272]
После известия об убийстве Алексея Хвоста Рогожский летописец продолжает: «тое же зимы по последьнемоу поути болшии бояре московьскые того ради оубииства отъехаша на Рязань съ женами и зъ детьми». Никоновская летопись уточняет причину этого – «бысть мятежь велий на Москве того ради убийства». Из сообщения Рогожского летописца, помещенного под 6866 г. (1357/58), становятся известны имена отъехавших бояр: «прииде князь велики Иванъ Ивановичъ изъ Орды, а што бояре были на Рязани Михаило, зять его Василеи Васильевичъ, а тех въ Орде принялъ». Речь в данном случае идет о Василии Васильевиче Вельяминове и его тесте Михаиле Александровиче.[273] Отсюда выясняется, что в деле убийства Алексея Хвоста были замешаны Вельяминовы, не смирившиеся с тем, что важнейший пост московского тысяцкого ушел из их рода.
Во всех этих событиях для нас наиболее важным представляется то, что именно с Вельяминовыми был самым тесным образом связан Стефан. Мы помним, что Епифаний Премудрый, рассказывая о переселении родителей преподобного в Радонеж, замечает, что во многом это стало возможно благодаря родоначальнику Вельяминовых Протасию.[274] Связь семейства Кирилла с Вельяминовыми продолжалась и позднее. Московский Богоявленский монастырь, куда пришел в 1345 г. Стефан, являлся родовым богомольем этого рода.[275] По прямому свидетельству агиографа, Стефан был духовным отцом Василия Васильевича Вельяминова и его брата Федора Воронца. Собственно, это обстоятельство сыграло роль в том, что он смог стать игуменом Богоявленского монастыря.[276]
Учитывая эти обстоятельства, становится вполне понятно, что в сложившейся в феврале 1356 г. обстановке вслед за Василием Васильевичем Вельяминовым, бежавшим в Рязань, должен был покинуть Москву и его духовный отец Стефан. Епифаний, описывая прибытие старшего брата преподобного в Троицу, сообщает, что первым делом, войдя в церковь, тот велел Сергию постричь своего малолетнего сына. Из анализа тогдашней ситуации нетрудно понять, что на этот поступок Стефана подвиг страх за судьбу отпрыска, который мог пострадать в перипетиях политической борьбы. Впервые мысль о том, что возвращение Стефана в Троицкий монастырь и пострижение его сына были связаны с политической борьбой внутри московского боярства в середине 1350-х гг., была высказана Р. Г. Скрынниковым.[277]
У нас имеется возможность довольно точно определить время появления Стефана в Троицкой обители. Очевидно, что сын Стефана получил свое новое имя – Феодор – по тому святому, память которого пришлась на день его пострижения. Это подтверждает и дошедшее до нас «Житие» самого Феодора, в котором говорится следующее: «Святый Сергий постриже его месяца апреля в 20 день, на память преподобного Феодора Трихины, и наречено бысть имя его в монашеском чине Феодор; так обо тогда нарицаху имена не с имени, но в онь же день, аще котораго святаго память прилучашеся в то время, нарицаху постригающее ему имя. Бе же святый тогда возрастом 12 лет, егда прият монашеский образ…»[278] Таким образом, выясняется, что, после того как «большие бояре московские» покинули примерно через месяц после убийства Алексея Петровича Хвоста («по последнему» санному пути) столицу, ее вынужден был оставить и Стефан, а пострижение своего племянника Сергий провел 20 апреля 1356 г.
После рассказа о приходе в Троицкий монастырь Стефана и его сына Епифаний делает небольшое отступление и в главке «О изобиловании потребныхъ» рассказывает, что «егда начинашеся строити место то», то есть Троицкий монастырь, все окрестности вокруг представляли собой безлюдную местность: «не бе тогда окрестъ места того ни селъ близ, ни дворов». Так продолжалось, по подсчету агиографа, на протяжении примерно 15 лет: «лет, яко, мню, множае пяты на десяти».[279]
Но затем ситуация резко изменилась. В середине XIV в. вместе с укреплением власти московских князей Москва приобретает значение общепризнанного политического центра Северо-Восточной Руси. Во многом это было связано с экономическими факторами. Татарское нашествие более чем на два столетия остановило расселение славян в восточном и юго-восточном направлениях. Среднее и нижнее течение Оки надолго стало тем пределом, за которым мирный труд земледельца подвергался опасности разорения со стороны кочевников. Под постоянной военной угрозой население отхлынуло к северу от Оки, в пределы Московского княжества, и стало заселять обойденные первыми поселенцами дремучие леса на водоразделах рек.
Это подтверждает и Епифаний: «Въ днех княжениа князя великого Ивана, сына Иваня, брата же Симионя, тогда начаша приходити христиане, и объходити сквозе вся лесы оны, и възлюбиша жити ту». Освоение прежде пустынных мест сопровождалось активной вырубкой лесов, в результате чего возникли «поля чиста многа».
Распашка новых земель в значительной мере способствовала укреплению Москвы, и неудивительно, что князья, привлекая новых людей, всяческими льготами поощряли заселение пустых земель. Вслед за ними ту же политику вели и бояре, и монастыри. Не стала исключением и Троицкая обитель. Нет сомнений, что решающую роль в привлечении новых поселенцев сыграли средства, принесенные в обитель Симоном и старшим братом Сергия Стефаном. Приходившие крестьяне
