Казна Наполеона - Александр Арсаньев

Еще бы!

Итак, я уверился, что положение Варвары Николаевны еще более критическое, чем я думал. Я практически не сомневался, что она проговорилась о том, что видела, Демьяну Ермолаевичу. Можно было, конечно, на некоторое время поселить ее у меня, но я не был уверен, что Варвара Николаевна примет мое предложение, потому как ей не позволит ее врожденная щепетильность. И предчувствие меня не обмануло. Как только карета влетела в очередную яму, и нас порядочно тряхнуло, Варя открыла глаза, обвела нас непонимающим взглядом сонных, а потому еще мутных глаз и слегка отстранилась от Кинрю, удивленная тем, что ее голова со светлыми локонами покоится на его крепко сбитом, мускулистом плече. Тогда я решил вернуться к нашему разговору.

— Уважаемая Варвара Николаевна, — обратился я к ней. — Вы не согласились бы до определенной поры пожить у меня в особняке, пока все не утрясется?

Варенька задумалась, по ее лицу было заметно, что она колеблется. Краска то приливала, то отливала от ее бледных щек, от чего я только уверился в том, что она испытывает ко мне некоторые чувства, которые считает неприличными в своем положении и с которыми ведет внутреннюю упорную борьбу.

Варенька затрясла головой, словно сопротивляясь наваждению, и, одолев влекущее искушение, произнесла:

— По-моему, это будет неуместно, — она развела руками. — Я компрометирую вас, Яков Андреевич. Да это и неприлично, в конце концов! Я же вам не родственница. Неужели нет никакой другой возможности? — поинтересовалась Варенька. -Вы же говорили, что я какое-то время могла бы пожить у вашей кузины, — она вопросительно посмотрела на меня. — Я ее не стесню?

— Разумеется, нет! Только, конечно, придется предупредить ее заранее, — ответил я, отлично понимая, что взваливаю на себя новые проблемы. Божена Зизевская относилась ко мне прекрасно и никогда мне не отказывала, но личностью она все же была довольно своеобразной, поэтому я старался просьбами ее без особой на то нужды не одолевать и к помощи ее прибегал только в крайнем случае. Однако я полагал, что это как раз тот случай.

Мира была несказанно рада нашему возвращению и вся сияла от счастья, напрочь позабыв о своей обиде, но на пораженную ее видом Варю она косилась с подозрением, интуитивно ревнуя ее ко мне. Тем не менее Мира успела свыкнуться с тем образом жизни, который я вел, и понимала, что мне неспроста взбрело в голову привести в свой дом молодую женщину. Она ждала объяснений, но не подавала виду, так как считала, что отчитываться я перед нею не обязан.

Варя впервые отведала пряные блюда индийской кухни и отправилась спать на второй этаж, в отведенную ей просторную спальню.

Тогда разговорился Кинрю:

— Яков Андреевич, вы полагаете, вам удастся договориться с Боженой? — С моей кузиной он был немного знаком, и они друг друга невзлюбили с первого взгляда.

— Она просвещенная женщина, знакомая с теориями французских энциклопедистов, Кинрю, и будет рада приютить у себя несчастную, сбежавшую от мужа-тирана.

По-моему, мои слова его нисколько не убедили. Я и сам-то не до конца верил в то, о чем говорил. Божена Феликсовна была особой весьма и весьма своенравной, иначе говоря — человеком настроения. Если Варвара Николаевна ей понравится, она для нее все сделает, ну а уж если не приглянется… Придется мне тогда для Вареньки иной подходящий приют подыскивать.

Особняк Божены Феликсовны Зизевской рапологался неподалеку от Адмиралтейства, в аристократическом районе Петербурга и выходил двумя флигелями на Гороховую улицу. Я отправился к ней прямо на следующее же утро в собственном экипаже и при параде, дабы сделать ей приятное, ибо она всегда любила видеть во мне этакого светского франта.

Сестра моего отца, Софья Романовна Кольцова вышла замуж семнадцати лет от роду за польского дворянина и уехала вместе с ним в Варшаву, где у молодой четы и родилась единственная дочка Божена. Вскоре супруги вместе с ребенком переехали в Петербург, где и приобрели этот особняк. Девушке едва исполнилось восемнадцать, как моя дрожайшая тетушка Софья умерла от чахотки, а отец, как человек военный, отправился сражаться в Иран, где и пал смертью героя где-то к северу от реки Аракс, кажется, в районе Дербентского ханства.

Божена Зизевская сызмальства славилась красотой и недюжинным умом, от чего, несмотря на свое богатство, замуж так и не вышла. Ее то и дело кидало из крайности в крайность. Поговаривали, что одно время Божена сдружилась с баронессой Буксгевден и зачастила к ней на собрания в Михайловский замок, но, разочаровавшись в хлыстовской вере, порвала с сектой всяческие сношения.

Одевлась моя кузина экстравагантно, курила гашиш и в настоящее время содержала модный светский салон, где обсуждались насущные политические проблемы. Ее синие сияющие глаза, золотые кудри и постоянная ажитация по слухам свели с ума значительное число поклонников.

— Яков! — кузина распростерла свои объятия, стремительно бросившись мне на встречу. — Я видела тебя сегодня во сне! — воскликнула она возбужденно. — E' est un grand signe!

В чем-в чем, а в великих знаках и знамениях Божена была осведомлена прекрасно. Не было тайного общества, в котором она хоть кем-то не состояла бы. Кажется, к ней даже благоволил сам император, несмотря на то, что его фаворитка Нарышкина относилась к Божене до крайности неприязненно.

Кузина пригласила меня в свой будуар, обставленный прямо-таки с восточной роскошью.

— Я чувствую, братец, что ты, как всегда, нуждаешься в моей помощи, — проворковала она пророчески с заговорщическим видом. Когда я согласно кивнул в ответ, Божена и вовсе изобразила из себя сивиллу египетскую.

Я сидел совсем близко к ней ней на оттоманке, и у меня голова кружилась от запаха пачули, исходящего от ее волос. С юности она предпочитала именно эти духи, от чего ее в свете и прозвали Цирцеей. По старинному поверю масло пачули издревле использовалось женщинами как приворотное средство.

— Так в чем же дело? — оживленно переспросила она.

Я вкратце пересказал ей историю Вареньки, впрочем, не утаив и некоторых подробностей, так как всецело доверял сестре, а она помогала мне только с условием полной откровенности с моей стороны.

— Ты желаешь, чтобы твоя Варвара у меня погостила? -догадалась Сивилла. — Так я не прочь, если она особа интересная.

— А если не интересная?

— Ну, не знаю, — Божене повела оголенными плечами. -Мне думается, о другой ты бы и заботиться не стал, — констатировала она. — А сокровища и правда несметные? — глаза моей сестры вспыхнули сапфировым блеском, словно кольцо Радевича.

— Думаю, что это все-таки некоторое преувеличение, -скромно заметил я.

— А я надеюсь, что нет, — сказала в ответ Божена. -В конце-концов, приятно сознавать, что твой брат человек неординарный.

Я не стал возражать, поскольку скромность никогда не была моим главным достоинством.

— Хорошо, — Божена снова стала серьезной, как только заговорила о деле. — Вечером у меня прием, так что можешь привозить свою протеже. Только умоляю, обойдись без твоего отвратительного японца. Он повсюду за тобой ходит, словно тень из загробного мира, — она сморщила свой прелестный носик, крылья которого у нее всегда подрагивали, видимо, вследствие холерического темперамента.

От кузины я сразу поехал к Аллану Риду, письмо к которому должен был переправить с нарочными борисовский оберкомендант. Я действовал через него, полагая, что Аллан находится в Лондоне. Но, как оказалось, я ошибался, о чем мне и доложил мой верный Кинрю.

В Петербурге стояла промозглая погода, и меня вновь начали преследовать удушающие приступы кашля. Тем более что одет я был легко. В один из таких приступов, сотрясающих все мое тело, едва подживающая рана на плече, по-моему, вновь открылась. Но я не мог утверждать этого наверняка, так как плечо мое было скрыто под черным фраком. Однако я чувствовал дурноту, которая с каждым мгновением усиливалась.

Меня ожидало новое разочарование. Привратник дома графа Титова, где должен был остановться Рид, сообщил мне, что англичанин уже изволил отбыть. Из чего я и заключил, что изменчивая Фортуна повернулась ко мне спиной. Ведь я возлагал на Аллана большие надежды. Мне довелось познакомиться с ним в турне по Западной Европе, в которое я отправился по заданию ордена, на масонские деньги. Ведь первая русская ложа в Москве в году 1713 в великой тайне была основана гроссмейстером именно лондонской Великой ложи лордом Ловелем, когда он поручил капитану Джону Филлипсу стать нашим провинциальным гроссмейстером.

А так как мы стали гражданами мира, Аллан имел возможность рассказать мне много интересных вещей про лондонские банковские билеты, ведь он и сам был владельцем частного банка. Я даже подозревал, что того самого, куда вложил свои, pardon, краденые деньги Радевич.