Казна Наполеона - Александр Арсаньев

— Рана у вас воспалилась, молодой человек, — объяснял доктор с видом знатока. — Так что рано вам меня еще благодарить-то!

Он взял со стола инструменты и бутыль со спиртом.

— Я собираюсь пулю извлечь, — сообщил мне доктор. -Так что держитесь. И как вас угораздило так неосторожно в себя выстрелить? Что за манера носить с собой дуэльные пистолеты?! — Василий Владимирович пожал плечами.

«Ах, вот оно что! — подумал я. — Так, значит, это я сам в себя выстрелил! Хорошо хоть, что растолковали неразумному!»

Я принял из его рук стакан и залпом выпил жгучий напиток. Откровенно признаюсь, до водки я никогда охотником не был! У меня снова открылся такой кашель, что, я едва не задохнулся под скептическим взглядом доктора.

Он выплеснул мне на рану спирт, и я не смог удержаться от крика. Проваливаясь в туман, я успел заметить, как Варвара Николаевна вздрогнула и заплакала. Я догадывался, что столько корпии для меня нащипала именно она. Что и говорить, жалостливая натура!

Над полем боя клубится дым от взрывов, не продохнуть. Трупы кругом, раненые стонут, и я пытаюсь ползти, напоминая себе беспомощного младенца. Голова разрывается на части, будто в нее ядром попали. А может, и попали? Кровь-то почему по лицу стекает? Когда я прикоснулся к ране на затылке, мне показалось, что сквозь истерзанную плоть можно и до мозга дтронуться, однако ясно было, что кости черепа целы. Не зря же я с полковым врачом дружбу водил, поднатаскался немного в медицине. И где ты теперь мой милй доктор Алексей Лунев? Только и остается без тебя погибать! Вряд ли сумею доползти до лазарета. А жить-то хочется, несмотря на то, что масон. Вон небо-то какое раскинулось! Синее-синее, как море. Никогда больше Мире с ним мои глаза не сравнивать!

И тут вдруг показались на горизонте два всадника в военной форме.

Один Лешкиным голосом кричит:

— Яшка, не умирай! Я тебе еще пригожусь! В Петербурге-то дела остались. Ты-то ведь не под Лейпцигом!

Я очнулся, Василий Владимирович вытирал окровавленные руки о фартук.

— Так-с, молодцом! — проговорил он, закуривая сигару. — Слабость, — сказал он в свое оправдание и вышел в коридор. Я не удивился, что мне Лунев привиделся, наверняка бы мой старый друг справился с моей раной лучше. Однако я не любил быть неблагодарным. Справедливости ради, надо было отметить, что доктор сделал все вполне нормально.

Варвара Николаевна сжала мне руку:

— Ну, слава Богу! — она вытерла заплаканные глаза.

— Мы так переволновались, — подхватил управляющий.

«Однако по виду не скажешь! — заметил я мысленно. -Хотя… Как посмотреть, если мои выводы верны, то эта компания не так уж и заинтересована в моей смерти. Так что Кинрю мог особенно и не опасаться!»

Вернулся доктор и обратился ко мне с настоящей речью:

— Пулю я вам, милейший, удалил, рану почистил, дренаж поставил, перевязку сделал. Все как надо! Не подкопаешься! Теперь, Яков Андрееевич, дело за вами! С оружием, особливо огнестрельным, не шутите, берегите здоровьице. Иначе за последствия я не ручаюсь! — доктор развел руками.

Когда Василий Владимирович покинул имение, и я услышал, как от усадьбы отъехал его обшарпанный экипаж, я попросил Демьяна Ермолаевича принести мне бочонок, который я обнаружил в сарае, сыграв таким образом ва-банк, пожертвовав почти всем, открывая карты.

— Какие еще бочонки? — замахал он руками. — Пригрезилось вам все это, Яков Андреевич! Бред горячечный — дело нешуточное! То-то вы все выведываете да вынюхиваете. Я это за вами давно заметил! Про казну наполеоновскую все выспрашивате. Клад, что ли, отыскать хотите?! Вы за этим, наверное, к нам пожаловали! — управляющий сощурил глаза, от чего они не перестали казаться рыбьими.

— Ошибаетесь, — Демьян Ермолаевич, — улыбнулся я. -Врожденная любознательность покоя не дает. Да и за друга, за Родиона Михайловича обидно. Что-то странное творится в поместье в его отсутствие!

— Мерещится вам все! — махнул рукой Демьян Ермолаевич.

Варя открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала, ее светлые глаза погрустнели.

— Да ладно, — вдруг согласился Демьян Ермолаевич. -Схожу проверю, что там, в сарае делается.

— Загляните заодно в заброшенную усадьбу, — посоветовал я. — Ходят слухи, что по ночам там в окнах свет зажигается. Да я и сам видел, потому и проверять пошел, как бы здесь приют не нашли какие злые бродяги. Потому-то в меня и выстрелили, то есть, mille pardons, я сам в себя выстрелил. Верно, каторжник какой-то, — добавил я.

— Нет здесь никаких каторжников! — возмутился Демьян Ермолаевич. — Сами, как есть сами, — заверил он меня. -Чего в горячке-то не привидится!

Я спорить не стал, в любом случае управляющий давно уже меня раскусил, да и Радевич видел во мне, скорее всего, не приятеля, а конкурента в лучшем случае, а то и полицейского агента.

— Варенька, не пора ли тебе домой? — настоятельно спросил жену Демьян Ермолаевич, и она не посмела его ослушаться, только бросила на меня затравленный взгляд, сказала: «au revoir» и закрыла за собой дверь. Следом вышел и управляющий, пообещав вернуться сегодня же и отчитаться о проведенной проверке. Мне ничего не оставалось, как ждать, а заодно и проверить, на месте ли карта. Я зашил ее за подкладку своего дорожного сюртука, и, как видно, в мое отсутствие обнаружить ее до сих пор так никому и не удалось.

Только я успел повесить сюртук обратно в платяной шкаф, как в дверь постучали, и вошел лакей с серебряным подносом в руках. Он принес мне на ужин тушеную телятину с шампиньонами. Мясо показалось мне на удивление пресным, я успел стосковаться по острым пряностям моей индианки. Зато вино горчило на вкус.

Демьян Ериолаевич вернулся усталым и раздраженным, видно здорово влетело ему от госодина Радевича.

— Все как я и говорил, — сообщил он мне. — Очень у вас, Яков Андреевич, богатая фантазия!

Другого ответа я от него и не ожидал, очевидно было, что Родион Михайлович по-прежнему велел ему отпираться, продолжая тайно проживать в своих родовых пенатах.

— Может, в вист перекинемся? — предложил Демьян Ермолаевич. Но я отказался:

— Все равно я вас обыграю, лучше велите послать за Кинрю, пожалуйста, то есть за Юкио Хацуми, — поправился я. — К оберкрменданту, в Борисов.

Однако попросил я так, для проформы, зная наверняка, что Кинрю мне придется ожидать до второго пришествия, потому как Демьян Ермолаевич скорее удавится, чем выполнит мою просьбу.

Каково же было мое удивление, когда утром в мою комнату буквально ворвался Кинрю, фигура которого, несмотря на жару, была скрыта складками шерстяного бурнуса.

— Что здесь произошло? — воскликнул он с порога. Конечно, за моим золотым драконом никто не посылал, просто Кинрю почувствовал, что происходит что-то неладное. Он с самого начала не хотел уезжать и переживал за меня всю дорогу. — Почему вы ранены? — заволновался он. — Я же говорил, что не стоит оставаться здесь в одиночестве!

— Все самое страшное уже позади, — ответил я, в надежде, что так оно и есть на самом деле. — Кажется, я почти лицом к лицу столкнулся с нашим неуловимым господином Радевичем, и он так был рад нашей встрече, что не удержался от праздничного салюта!

— И вы еще можете иронизировать! — возмущался Кинрю.

— Ты передал оба письма по назначению? — поинтересовался я, поправив повязку. Рана неприятно зудела, но я успокаивал себя тем, что это верный признак того, что дело идет на поправку.

— Разумеется, — ответил Кинрю, понемногу успокаиваясь. — И все-таки, Яков Андреевич, я жду от вас обстоятельного рассказа.

Я деланно вздохнул:

— Что ж, делать нечего, — и в красках описал ему все, что произошло в усадьбе с момента его отсутствия, поделившись своими соображениями на этот счет.

— Занятно, — заметил Кинрю, выслушав мой рассказ вплоть до самого конца. — По-моему, — произнес он задумчиво, — господин Радевич в панике и не знает, что предпринять. Ну, я-то вас в любом случае больше не оставлю в одиночестве в этом осином гнезде. Даже и не просите!

Впрочем, я от него такой жертвы и не требовал.

— Ты встретился с оберкомендантом? — спросил я, умирая от нетерпения. Эта история с сокровищами захватывала меня все больше и больше. Правда, я уже не знал, кого опасаться сильнее: то ли Радевича с его прихвостнем управляющим, то ли Ивана Сергеевича Кутузова с могущественнейшей организацией за спиной, доверие которого, как я полагал, мне, увы, случилось утратить. Смерть Тани Картышевой осталась как-то за горизонтом и все более уходила в тень с каждым новым днем, с каждым новым открытым фактом.

Кинрю растягивал удовольствие, наблюдая за мной. А я, несмотря на свое ранение, готов был вскочить с кровати и зашагать взад-вперед по комнате, изнемогая от желания узнать последние новости. Я покосился на повязку, она промокла от крови. Поэтому я натянул одеяло к самому подбородку, лишь бы мой золотой дракон не заметил этого обстоятельства.