Аэропорт - Сергей Лойко

Салам и Скерцо бросились туда, встали каждый со своей стороны от входа в ожидании. Через минуту они услышали стоны и глухой кашель.

— Ребята, мне пи...ц, — чудом выживший в непонятном, но мощном взрыве сепар заговорил из тьмы подвала ровным, спокойным, едва различимым голосом. — Киньте мне гранату кто‑нибудь, если не жалко.

Салам достал из кармана «лимонку», собираясь уже было выдернуть чеку.

— Не треба! — остановил его подоспевший Бандер и крикнул в подвал. — Сепар, як ти там?[80]

— Ногу, по ходу, оторвало, прямо, б...дь, у бедра, — простонал сепар, — осколочные в спине, в заднице. А в остальном — все ништяк.

— Я зайду? — спросил Бандер.

— Ты кто?

— Командир кiборгов, Бандер[81].

— Ну, заходи, командир киборгов. Гостем будешь, — сепар закашлялся и снова застонал.

— Стрiляти не будеш?[82]

— Нечем.

— Добре, йду до тебе, — Степан повернулся к Саламу и коротко добавил: — Сергеiча сюди на «раз-два-три» з його сумкою. Мет цей «язик» живим потрiбен[83].

И скрылся во тьме подвала. Сепар уже громко и протяжно стонал.

Подбежал Сергеич с включенным фонарем на каске и с сумкой с медикаментами. Подбежали еще ребята. Один тащил носилки.

— Четверо до мене![84] — скомандовал Бандер со ступеней подвала.

Через минуту сепара, всего окровавленного, вынесли на свет. Без правой ноги, с повисшей вывернутой от плеча правой рукой, с окровавленным лицом, покрытым слоем пороховой сажи, — сепар был еще жив.

Сергеич вколол ему лошадиную дозу обезболивающего, антибиотика и еще чего‑то. Обработал рану перекисью, как мог, остановил кровь, туго перевязал. Бинт моментально почернел от крови.

Сепар пришел в себя. Он лежал на носилках на полу. Щурился на свет, стонал.

— Як звати? Позивний?[85] — коротко спросил Степан, присевший на колени у его лица с карандашом в одной руке и блокнотом в другой, как журналист перед интервью.

— Степан, — ответил раненый. — Позывной «Сова».

— Звания, частина?[86]

— Старший лейтенант, разведчик-сапер, — ответил сепар без паузы. — Б...дь, на своей же растяжке подорвался. А противопехотка сдетонировала. Повезло. Вся волна на улицу ушла...

«Ни х...ра себе повезло», — думал Алексей, глядя на умирающего сепара.

— Номер частини, розположення, iм’я, прiзвище, позивний командира?[87] — продолжал Бандер.

— Больше ничего не скажу, — коротко ответил сепар и закрыл глаза. На вид ему было под тридцать. Он угасал на глазах. Все понимали, что никакой «чайки» он не дождется.

— Добре, ти ополченець чи регулярний?[88] — продолжил Бандер через минуту.

— Российский военнослужащий.

— «Вимпел» чи десантура?[89]

Умирающий молчал.

— Як ти опинився на третьему поверсi?[90]

— По тоннелю от «Спартака» к вам в подвал. Переждал. Ночью во время обстрела по разбитой лесенке сзади у нового [ред. — терминала] на третий. Дальше вы знаете.

— Четвертей, б...дь, пост![91] - сказал Степан с укоризной, повернувшись к остальным.

— Ти сам був?[92]

Сепар промолчал, закрыв глаза, превозмогая боль.

— Зрозумiло, — сказал Степан. Подумал и сменил допрос на простой разговор. — Дружину, дiтей маеш?[93]

— Двое детей. Мальчики, пять и семь лет. Жена. Вероника. Ника.

— Ты мой полный тезка, выходит. У мене, Степан, теж дружина Ника, i звати мене Степан, а ось дiтей поки що нема[94].

— Повезло тебе, — попытался улыбнуться русский офицер.

— Це точно. Що ще скажеш?[95]

— Ребята, вам уходить надо. Завтра вам всем здесь пи...да. Последний день. Уходите сегодня до утра.

— Дякую. Ще що?[96]

— Мне бы жене позвонить. Попрощаться.

— Телефон в тебе де?[97]

— На задание не берем. Там много чего забито, сам понимаешь.

— Понiмаеш, коли винiмаеш, — сказал Бандер. Стояла мертвая тишина. — Опробуемо з мого. Тiльки тут сигнал х...вий. Хiба що на взльотцi. Там тебе свої ж пристрелять. З СВД[98].

— У меня есть выбор? — застонал сепар. — Но мне туда не доползти.

— Доведеться допомогти заради такої справи[99].

Бандер велел бойцам принести единственную сохранившуюся багажную тележку.

Принесли, выставили за окно, положили на нее сепара, задом в тележку.

— Ты чего, Степан, из‑за этого козла рисковать людями будешь? Да он нас всех чуть на тот свет не отправил, пидарас! — тихо, но злобно высказал, похоже, общую точку зрения Салам.

— Нi, не буду, — громко ответил Степан. — Сам пiду[100].

Все стояли молча, не двигаясь, пока Степан не скомандовал набросать дымовых шашек. Зажгли, кинули вперед четыре. Степан осторожно покатил сепара по взлетке к концу второго рукава. Там они остановились. Степан достал мобильник. Две палочки. Пойдет. Сам лег на бетон возле тележки.

— Сам набереш, чи менi набрати?[101] — спросил он.

— Сам, как набирать? Таганрог надо.

— Плюс сiм, код мiста i телефон. Давай швидше, поки не помiтили[102].

Дым начинало уносить вперед, к церкви. Бандер приготовил еще пару шашек. Протянул сепару телефон.

Тот взял телефон левой рукой, непослушным большим пальцем набрал номер, поднес телефон к уху.

— Ника, привет!

— Степочка, ну наконец‑то! — отозвалась Ника. — Только младшего из садика привела. Какая у вас в Ростове погода? У нас серо и без снега.

— У нас тоже. Как ребятки?

— Все хорошо. Санька «пятерку» по чтению принес. Ходит гордый. Всем показывает! Что это за номер у тебя?

— У товарища занял. Мой сел.

— У тебя все в порядке, Степа? Какой‑то голос у тебя не такой. Степа! Ау!

Степан, как мог, сдерживал стоны, отведя подальше трубку.

— Никуль! Поцелуй их от меня! И маме позвони, скажи, что все у меня нормально. Ну, все, мне пора.

— Я люблю тебя, Степочка, приезжай скорей!

— Я тебя тоже очень люблю, - сказал Степан, выронил трубку и замер...

Его тезка Степан подполз к тележке, поднял телефон, пощупал шею русского, кивнул головой, толкнул тележку дальше по взлетке и короткими перебежками добрался до своих.

Вечером по российскому телевидению новости опять начинались репортажем из Красного Камня.

Корреспондент в каске, бронике и с микрофоном стоял на фоне каких‑то развалин. Поодаль стояла багажная тележка с мертвым телом. Позади нее ассистент зажигал дымовую шашку для героического и опасного background.

— Сегодня разведчики ополченцев обнаружили страшную находку на взлетном поле Краснокаменского аэропорта, — начал журналист, срываясь на крик, полный, по задумке, тревоги и трагедии, когда ассистент, наконец, выбежал из задымленного кадра. — В этой тележке тело одного из ополченцев. На теле следы страшных пыток. Когда фашистские каратели, посланные в Аэропорт киевской хунтой, не смогли ничего добиться от пленного героя, они отрезали ему ногу бензопилой и оставили умирать на взлетном поле в страшных мучениях. Сейчас я передаю микрофон майору с позывным «Ламборгини», командиру отряда ополченцев «Ботсвана».

— Мы не забудем, не простим зверств фашистских оккупантов, — тут же запричитал Ламборгини, плюгавый мужичонка лет тридцати, бывший ростовский мойщик машин в придорожном шалмане, а ныне не хрен с горы, а целый «майор вооруженных сил ККНР», брызжа слюной и сверкая золотым зубом в искривленном ненавистью рту. Каска, на пару размеров больше его маленькой узкой головы, затряслась на нем и чуть не слетела. — Фашизм не пройдет! Но пасаран! Кто к нам с мечом придет, как говорится, тот и погибнет.

С этими словами «майор» вернул микрофон «журналисту».

Через три дня Веронике Холмогоровой, бухгалтеру таганрогского машиностроительного завода, позвонил зам. командира группы «Вымпел» ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации и «с прискорбием» сообщил ей, что ее муж, капитан Степан Александрович Холмогоров, «трагически погиб во время войсковых учений в Ростовской области».

ГЛАВА XI.

ОСТРОВ КРЫМ

В Севастополе «атаман» матросов — некто Ривкин, аршин ростом, клоками борода; участвовал во многих ограблениях и убийствах; «нежнейшей души человек».

Когда поезд остановился в Джанкое, уже стало понятно — что‑то не так. На перроне — ни одного милиционера. Какие‑то бородатые дядьки, перепоясанные ремнями, в фуражках с сиреневыми околышами и красными лампасами на синих шароварах обступили мужчину средних лет, в черном поношенном, но чистого вида плаще. Мужчина с блестящим от пота красным лицом, расстегнув плащ и заметно нервничая, что‑то искал во внутреннем кармане пиджака. Нервно снял очки, потом снова надел. Покачал головой. Один из ряженых, в высоких черных сапогах, постукивал по сапогу черной кожаной плеткой-нагайкой. У ног нервного человека; с красным лицом стояли два старых кожаных чемодана.