Охота на шакалов - Александр Тамоников

«Но как же так? — возмутился «пассажир». — Так нечестно. Вы не говорили об этом — один укол и все!»

«Нечестно, говоришь? Тебе ли о честности рассуждать? Сам-то наверняка не употребляешь эту гадость? Сказал — еще два укола, значит, через двенадцать часов встречаемся здесь. И не глупи, парень. От яда я тебя избавлю. А теперь — пошел к своей тачке, я подъеду».

Он быстро направился к «БМВ» восьмидесятой модели. Я через некоторое время подъехал вплотную к нему. Мы переложили Анюту из машины в машину.

«Я буду вас ждать!» — бросил «пассажир».

Теперь начиналась, пожалуй, самая тяжелая работа. Уйти из города на своем автомобиле я не мог. Понятно, что «пассажир» обязательно подстрахуется и его люди будут у меня на «хвосте». Если бы я ему не сказал еще о двух уколах, то его страховка наверняка либо попыталась бы взять меня сразу, либо где-нибудь по дороге прижать. Такого «пассажир» простить мне просто не имел права. Предупреждение о необходимости повторить инъекцию немного спутало его планы. Теперь он не мог причинить мне вреда как минимум двенадцать часов. Но наблюдение организовать, чтобы я не попытался скрыться, был просто обязан. Мне же за эти двенадцать часов нужно было покинуть Город. Покинуть незаметно и так, чтобы мальчики, которые будут меня пасти, об этом даже не догадались. Поэтому я разработал следующий план ухода.

Чтобы тебе было понятно — расскажу о расположении дома, в котором мы жили. Это девятиэтажный П-образный, десятиподъездный дом; наш подъезд — второй. Восьмой, девятый и десятый подъезды находились практически на другой улице и со стороны первых трех никак не просматривались. На этом строился расчет. Я подъезжаю к своему подъезду, оставляю машину на обычном месте, выношу Анюту и как будто направляюсь домой. В подъезде дочь передаю Дмитричу, тот вытаскивает ее на чердак, на всех дверях которого я поставил хитрые замки, затем по чердаку через восьмой подъезд он выводит или выносит ее и сажает в свою машину. Я же через определенное время выхожу на улицу и копаюсь в своей «шестерке», сосредоточивая наблюдение на себе. Когда машина Дмитрича проедет рядом с домом, я прекращаю работу и возвращаюсь якобы в квартиру. Но сам тем же порядком покидаю дом, спускаюсь в метро, где смешиваюсь с толпой и уже на попутках ухожу из Города. Необходимые вещи были заранее уложены в машину Дмитрича. Встречаемся мы у брата Дмитрича на даче в шестидесяти километрах от города. Брат и вывозит нас дальше — в соседнюю область.

— Да, все ты предусмотрел, словно против тебя действуют не местные бандиты, а целая сеть агентов контрразведки. Но, согласен, лучше переиграть, чем что-то упустить. Что же так внезапно помешало твоим планам?

— Что произошло? Страшное, Феликс, нелепое, но все же, наверное, вполне закономерное. Когда я выносил Анюту из машины, никаких сомнений в том, что план удастся, у меня‘не было. Я внес дочь в подъезд и зашел с ней в лифт, и тут я почувствовал, что теряю сознание. Лицо Анюты показалось мне чужим, да, да, чужим, и… она не дышала, Феликс, понимаешь? На руках у меня был труп. Господи, что я почувствовал в эту минуту — никакими словами не передашь. Лифт остановился, двери распахнулись. На этаже ждал Дмитрия. Он был в полной готовности, и как только я шагнул из кабины, сразу же поторопил меня:

— Давай, Викторович! Впереди все чисто. Поторопись же ты!

— Некуда, Дмитрии, торопиться!

Я зашел домой, положил труп дочери на диван в зале. Дмитрии растерянно стоял на пороге.

— Иди, друг. Все кончено. И спасибо тебе. Зотову передай все как есть. Ну, иди.

Он молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Меня охватило оцепенение. Голова не хотела думать, словно заполнилась пустотой. Помню — вызвал «Скорую», боль резко усилилась, ноги стали терять опору, все вокруг закружилось, и я скорее услышал, чем ощутил собственное падение. Дыхание перехватило, и я полетел в глубокую, черную дыру…

Виктор замолчал, левой рукой машинально массируя висок:

— Остальное я знаю со слов того же Дмитрича. Но главное он так мне и не сказал. Лучше бы я не оклемался в реанимации и не узнал бы того, что произошло дальше.

Виктор вытащил пузырек с таблетками, бросил несколько штук в рот и вышел на балкон, по которому яростно стегали мощные струи дождя. Когда он, совершенно мокрый, вернулся на кухню, Феликс предложил другу переодеться. Но тот только сбросил рубашку, обнажив свой шрам. Увидев, что Феликс смотрит на его грудь, он сухо улыбнулся и спросил:

— Помнишь? Главная примета при «липовом» опознании в Арталыке?

— Такое разве забудешь?

— Ну ладно, Феликс, ты еще в состоянии слушать?

— Я-то в состоянии, а вот тебе стоит прерваться — слишком тяжело даются воспоминания. Да и немудрено — пережить такое.

— Как бы ни было тяжело, но я должен тебе все рассказать до конца. Значит, очнулся я в больнице, в реанимации. Диагноз — инфаркт. По словам врача, я был в шаге от того света. О смерти Анюты я помнил, но как это перенесет жена? Если бы знать главное, знать, что моей Татьяны уже неделю, как нет в живых… Честное слово, перегрыз бы провода и трубки, которыми был весь опутан. Зачем мне жизнь? Одному? Без семьи и без цели? Но тогда я еще ничего не знал и жил ожиданием встречи с любимой, готовил слова утешения, планировал навсегда покинуть этот проклятый Город. В общем, жил одной любовью к Татьяне.

— Как же ты узнал о несчастье?

— Меня перевели в общую палату. Сердце не беспокоило особо, но долго находиться на ногах мне не разрешали. Только на третий день я упросил сестру позволить мне позвонить. Набрал номер Зотова. Тот ответил сразу.

«Александр Викторович? По тому, что вы смогли мне позвонить, можно предположить, что дела пошли на поправку?»

«Да, еще дней несколько, думаю, придется проваляться. Но знаете, меня очень беспокоит, что жена не знает о смерти дочери. Не могли бы вы, Евгений Петрович, потактичнее сообщить ей… Адрес и телефон я вам продиктую. Поймите, сам я не могу, а вы человек выдержанный. Да и попросить-то мне больше некого».

«Я понимаю вас, Александр Викторович, у меня сейчас небольшое совещание, после… я сам к вам заеду».

«Спасибо, Евгений Петрович, за все спасибо, буду ждать!»

Не знал я, что за новость принесет мне этот человек.

Не прошло и трех часов, как в палату вошел Зотов в сопровождении Дмитрича. Шеф умел скрывать эмоции. Другое дело Дмитрии. Что-то в его поведении вызывало тревогу. Может, это от того, что он отводил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза? Но я почувствовал надвигающуюся опасность, уловил приближение еще одной беды. Зотов в это время пододвинул стул и присел возле моей кровати. Дмитрии застыл за спиной шефа, держа в руках целлофановый пакет и… розы. Зотов сделал ему замечание, и он суетливо установил цветы в пустую банку.

Зотов начал разговор, и с первых его слов я понял — произошло непоправимое:

«Александр Викторович, мы с вами люди военные — вся наша жизнь была сопряжена со смертельной опасностью. Вы не раз смотрели смерти в лицо. Мне тоже приходилось испытывать нечто подобное. Мы исполняли свой долг и нередко теряли товарищей, в бою ли, волей случая или судьбы. Вот и сейчас, казалось бы в мирное время, нелепо, безвременно ушла из жизни ваша дочь. Мне Дмитрии рассказал о том, как все произошло и как вы встретили неожиданное страшное событие. Надеюсь, что и сейчас, после того, что я вам скажу, вы останетесь тем, кем были всю свою нелегкую жизнь — человеком несгибаемым, умеющим встречать удары судьбы. Я сомневался, да и врачи…»

«Да говорите же наконец, Евгений Петрович, — меня не надо. готовить, Татьяны больше нет?»

«Да, Александр Викторович, я сожалею и искренне соболезную. Ваша жена умерла через день после того, как, судя по результатам экспертизы, умерла от передозировки наркотика ваша дочь».

Все оборвалось у меня внутри, Феликс, я хотел забиться в рыданиях, размеры палаты вдруг сузились и стали душить меня. Я испытывал непреодолимое желание вырваться из этой клетки на волю, как будто там, на воле, кошмар прекратится. Окончится страшный сон, все будет как прежде, и вновь я увижу своих любимых. Но клетка не выпускала, а сон не проходил.

«Как это произошло? Ведь она была у родственников? Кто мог ей сообщить?» — спросил я.

«Я узнавал. Никто ей специально не сообщал. Просто в этот день она сама позвонила домой. Ответил ей сотрудник следственной бригады и имел неосторожность сказать Татьяне, что в этой квартире уже никто не живет. Объяснять он ничего не стал и отключил телефон. Нетрудно догадаться, что подумала ваша жена, она и так была на взводе, а тут… Короче, она первым же рейсом вернулась в город. Соседи и поведали ей подробности. Естественно, Татьяна бросилась в морг. После того, как ей показали тело дочери, она вышла из морга. Никто ее не сопровождал. Понятно, как сильно ваша жена была потрясена… Она переходила улицу, по дороге шел «КамАЗ» с прицепом. Когда водитель увидел женщину, предпринять что-либо было уже поздно…»