Взрыв - Сергей Леопольдович Леонтьев

полке купе проходящего поезда, покидая негостеприимный Томск с новыми документами и новым именем.

Появление слежки не было неожиданностью. Он прекрасно понимал, что комитет не успокоится, разыскивая убийцу сотрудника. Огорчало только, что все произошло очень быстро. А он уже начал привыкать к новой жизни, имени и должности.

Глава 20

Сергеев сидел за рабочим столом и с тоской взирал на толстую пачку непроверенных карт. Как назло, сосед по кабинету, заведующий кардиологией Белорецкий, где-то отсутствовал. С Виталием Исааковичем можно было отвлечься от неприятной обязанности. Посмеяться над одесскими анекдотами, запас которых у Белорецкого неиссякаем. Посидеть за стаканом чая и развеяться душевным разговором. И даже пропустить по рюмке коньяка, запас которого не уступал запасу анекдотов. Андрей с надеждой посмотрел на дверь: вот сейчас откроется – и войдет Белорецкий, точнее, сначала войдет породистый нос с горбинкой, а за ним последует остальная часть кандидата медицинских наук по специальности «кардиология». Следом за заведующим, возвышаясь над ним почти на голову, в кабинет просочится очередная очкастая худая интернша в коротком халатике. Но дверь не отреагировала на мысленный призыв.

Андрей со вздохом взял верхнюю карту. Доктор Буковский, работает второй год, старается, но чувствуется недостаток базовой подготовки: санитарный факультет. Вот, пожалуйста: пациент с преходящим нарушением мозгового кровообращения, все назначения правильные, но по лестнице с пятого этажа спускает пешком. На площадке второго этажа преходящее нарушение становится непреходящим: нарастает парез. И ведь не первый раз такое у Буковского, меньше месяца назад замечание ему делал. Сергеев пишет на карте красной ручкой: «Пригласить на ЛКК к начмеду». Не годится выносить сор из избы, то есть из отделения, но что делать, если доктор иначе не понимает.

Лечебно-контрольной комиссии у начмеда боялись больше, чем вызова на парткомиссию. Средневековая инквизиция могла бы здесь многому научиться. Конечно, физических пыток в кабинете начмеда не было, но моральные испанские сапоги[47] действовали ничуть не хуже железных. Разбор полетов растягивался часа на три, и частенько провинившихся врачей после заседания отпаивали валерьянкой или чем посущественнее.

Сергеев снова глубоко вздохнул и взял следующую карту. Предыдущий заведующий неврологическим отделением, колоритный армянин Сурен Владимирович Мовсесян, любил эту бумажную работу. С упорством, достойным лучшего применения, находил ошибки подчиненных и устраивал разносы не хуже ЛКК. «Может, я зря согласился на руководящую должность? – думал Сергеев. – Выходил бы сейчас на смены сутки через двое и не протирал бы штаны в кабинете».

Распахнувшаяся дверь отвлекла от грустных размышлений. Вместо длинного носа с горбинкой в проеме появились рыжие волосы и веснушки – профсоюзный босс Ирина Пархомова собственной персоной.

– Сергеев, ты почему еще здесь? – Пархомова округлила глаза.

– А где я должен быть?

– Сергеев! – От возмущения у председателя профкома перехватило дыхание. – Я тебя еще неделю назад лично приглашала, все собрались, тебя только ждем!

– Ирина, прости, в картах закопался, бегу!

Андрей с облегчением вскочил, показал пачке непроверенных карт язык и быстрым шагом направился в конференц-зал. За происшедшими в последние дни событиями он совсем забыл о совместном расширенном заседании профкомов «Скорой» и автобазы. Разбиралось дело водителя Башкова, на которого поступило представление из милиции. Сергеев знал эту историю, до взрыва на Сортировке она была темой номер один на кухне и в комнатах отдыха.

В лобовое стекло машины возвращавшейся ночью с вызова линейной бригады прилетела бутылка из-под шампанского. Стекло вдребезги, водитель резко затормозил, дремавший на переднем сиденье фельдшер чудом не вылетел, впечатался лбом в стойку, получил легкое сотрясение. Посланный в эфир сигнал SOS на подстанции трансформировался в набат «наших бьют». На помощь с сиренами и мигалками помчались три «рафика», куда набились все свободные от вызовов водители и добровольцы мужского пола из числа медицинского персонала. Андрей видел однажды ночью впечатляющую картину охоты на любителей кидаться всякой дрянью в санитарный транспорт. Два автомобиля с красными крестами при полной иллюминации, визжа шинами на поворотах, носились по темным безлюдным улицам в поисках злодеев. На подножках каждого автомобиля висели крепкие мужики с любимым оружием шоферов – отрезками толстого электрического кабеля в оплетке. Сергеев подумал тогда: хорошо, что он сидит на пассажирском сиденье машины «Скорой», а не возвращается пешком после вечернего сеанса в кино.

Обычно поисковые операции заканчивались безрезультатно: виновные скрывались задолго до приезда народных мстителей. Но в обсуждаемом на профсоюзном активе случае прибывшая на разборки команда наткнулась на банду подростков, давно терроризировавших район. Подростков повязали и доставили в милицию. Водитель Башков, вступив в дискуссию с предводителем банды, несколько перестарался. Не особенно, так, по мелочам: пара сломанных ребер и нос. На беду, папаша предводителя оказался депутатом райсовета.

Заняв место в зале – хорошо, что в президиум не вытащили, – Сергеев тут же отключился от происходящего. Сценарий постановки давно известен и, кроме скуки, никаких эмоций не вызывал. Зато появилась прекрасная возможность спокойно поразмыслить.

Итак, единственный след потерян. Бандиты настроены решительно – своих не жалеют. Но откуда они узнали о том, что команда Андрея нашла Юрку? Неужели Сергеевна забежала к лжекорреспонденту тем же вечером? Очень сомнительно. И позвонить не могла: дом не телефонизирован. Значит, Юрка о дружинниках не подозревал и связываться со своими главарями у него повода не было. Убили его ночью, потому что вечером Юрка вернулся домой живой-здоровый. После убийства на квартире устроили засаду на доктора Сергеева, одного или с друзьями. Знали, что они собираются за Юркой следить и, не дождавшись появления лжекорреспондента на улице, придут к нему домой. Откуда знали? Единственный вариант – за Сергеевым и его командой следили. Недаром у Андрея было ощущение постороннего присутствия. И Оксане казалось, что за ними наблюдают. Причем кто-то подошел совсем близко и подслушал разговор.

Андрей откинулся на спинку стула, закрыл глаза, расслабился по системе йогов. Когда сознание не дает ответа, следует спросить подсознание. Конечно, внутренний глаз лучше открывать, лежа в «позе мертвеца», но ложиться на пол в конференц-зале во время собрания будет чересчур экстравагантно. Пархомова обидится. Под мерно журчащую речь докладчика об успехах в идейно-политическом воспитании членов трудового коллектива расслабиться получилось неплохо. Балансируя на грани яви и сна, Андрей вызывал мысленные картинки – события того вечера. Вот они разговаривают с Сергеевной, радуются удаче, отходят в сторону обсудить дальнейшие действия. Стоп! Они разговаривают, и в это время мимо проходит бесшумная тень. Мысленная картинка фокусируется. Вот он: невзрачный, болезненного вида подросток. Пробудившаяся память услужливо подсказывает, что этот же подросток вертелся около дома профессора Харламповича, когда они с Оксаной приходили за тетрадью. Была ли слежка сегодня, когда они сидели в сторожке? Скорее всего, нет.