История целибата - Элизабет Эбботт

Незадолго до свадьбы, когда Евфросинии было восемнадцать лет, Пафнутий взял ее с собой на три дня в монастырь. Прекрасная девушка как зачарованная слушала речи настоятеля о девственности, непорочности и страхе перед Господом. «Благословенны все, живущие в этом месте, – думала она. – Они как ангелы, непрестанно восхваляющие Господа. А после смерти эти люди будут удостоены вечной жизни».

Евфросиния преобразилась. Она забыла радость, которую испытывала от предстоявшего брака, вместо этого ей страстно захотелось жить как благочестивой монахине, соблюдая целибат. Пафнутий, несмотря на всю свою набожность, никогда бы на это не согласился! Евфросиния напряженно раздумывала над своей проблемой и вскоре рассказала о ней пришлому монаху. «Нет, дочь моя, не предавай тело свое блуду, не трать красоту свою на постыдную страсть, – ответил монах. – Стань вместо этого невестой Христовой. Беги и спрячься; схоронись в монастыре, и обретешь там спасение». Дрожавшие руки Евфросинии в страхе и смущении рассеянно теребили восхитительные кудри – символ ее сексуальной привлекательности и пола. Надо будет принять постриг, решила она, сделать это как первый шаг к самоотречению. «Не хочу, чтобы меня стриг мирянин, пусть это сделает служитель Господа», – таково было ее единственное условие. Монах, ее сообщник, убедил одного старого затворника совершить постриг[194]. Кроме того, он дал ей подходящее для монастыря одеяние кающейся грешницы.

Но Евфросиния, постриженная и скромно одетая, пребывала в смятении. Ей стало казаться, что скрываться в монастыре не имело смысла, поскольку Пафнутий, вернувшись домой и узнав, что она сбежала, организовал бы ее поиски во всех женских общинах. Он искал бы ее так продуманно, что раньше или позже обязательно нашел бы и выдал замуж за ее жениха. Но сама она хотела избежать замужества и жить праведной жизнью, посвященной служению Господу. Во что бы то ни стало ей надо было сделать так, чтобы отец ее не нашел.

«Я укроюсь в мужском монастыре, выдав себя за евнуха, – решила она. – И никто не заподозрит, что я женщина». В тот же вечер полная решимости Евфросиния, с короткими волосами, в мужском одеянии и с большой суммой денег, составлявшей пятьсот солидов, пришла в монастырь. «Брат, – солгала она привратнику, – пожалуйста, пойди и скажи настоятелю, что некий евнух из дворца стоит у входа и желает с ним поговорить».

Настоятель поверил ее рассказу, взял деньги и принял ее в монастырь под именем Смарагд. Вот так, не встретив никаких препятствий, Евфросиния прошла в монастырские ворота и стала мужчиной – изувеченным, конечно, но с лучезарно прекрасным лицом, что, видимо, и составило единственную причину его статуса евнуха. И действительно: «Дьявол многих пытался ввести во искушение его красотой», и вскоре настоятелю пришлось отделить ее от остальных обитателей монастыря. Это не смутило Евфросинию, нареченную Смарагдом. Она обосновалась в отдельной келье и окунулась в свою новую жизнь с непоколебимой верой истинного ревнителя благочестия. Ее совершенно не волновало присутствие рядом большого числа мужчин. Все усилия девушки были сосредоточены на том, чтобы хранить непорочность и преданно служить к вящей славе Господней.

Пафнутий в то время пребывал в отчаянии. Обнаружив, что дочь его скрылась, он, как и полагала Евфросиния, организовал ее поиски. Его дочку безуспешно искала вся Александрия. В конце концов Пафнутий с помощью своего друга-настоятеля решил прибегнуть к божественной помощи. Все монахи стали ревностно молиться, чтобы Господь ниспослал им откровение свыше, но Евфросиния молила Господа с еще большей страстностью. Несмотря на молитвы и всенощные бдения ее «братьев», девушке удалось сохранить свое местопребывание в тайне.

Через какое-то время, чтобы утешить друга, продолжавшего горевать и печалиться, настоятель познакомил его с уединенно жившим евнухом. Пост и суровый аскетизм настолько изменили внешность Смарагда, что Пафнутий не узнал в нем дочь. Он был чрезвычайно поражен ее благочестием и мудростью, а потому ему захотелось проводить с ней больше времени. Пафнутию удалось это устроить – их отношения продолжались до самой ее смерти. «Как же много я получаю от этого человека, – с восторгом говорил он настоятелю. – Господь знает, что любовью своей он завоевал мою душу, как будто он не монах, а моя собственная дочь».

Прошло тридцать восемь лет, и Смарагд, которому было тогда пятьдесят шесть лет, лежал при смерти. Благодаря целомудрию, которое Евфросиния так высоко ценила, большую часть жизни ей удалось провести как мужчине, как праведнику, скрывшемуся от мира за монастырскими стенами. Ее красота увяла, и выглядела она так, как должен был выглядеть человек, роль которого она играла, – аскет и благочестивый евнух, посвятивший себя служению Господу. Пафнутий, к тому времени тоже очень состарившийся, пришел ее навестить и стал упрашивать замолвить о нем словечко пред Господом, чтобы Господь поведал ему судьбу его давно утраченной дочери Евфросинии. Смарагду, испытывавшему предсмертные муки, не надо было более скрывать истину. «Отец мой, – прошептала Евфросиния, – не печалься больше о судьбе своей дочери. Она – это я». Когда потрясенный Пафнутий перевел взгляд на ее изможденное тело, Евфросиния преставилась.

При подготовке к похоронам подтвердилось, что Смарагд на самом деле был не евнухом, а женщиной. Во время похорон ее непорочное тело сотворило еще одно чудо: прикосновение к нему исцелило слепоту одного монаха. Изначальный обман Евфросинии, к которому она была вынуждена прибегнуть, чтобы скрыться от отца, когда она приняла постриг, нарушив законы библейские и человеческие, был предан забвению. Значение имело лишь благочестие жизни, прожитой ею в мужском обличье. Как и другие монахини, переодетые в мужское платье, Евфросиния выбрала для себя целибат как цель жизни и стратегию ее достижения: скрыв половую принадлежность, а тем самым и собственную личность, она смогла пройти свой жизненный путь так, как решила сама. Она была преданной сторонницей целибата, и смена обличья не только принесла ей освобождение, но и духовно наполнила тем, что стало сутью ее существования и через святость даровало ей столь желанную вечную жизнь.

Еще более известной женщиной, переодетой в мужское платье и соблюдавшей целибат, была Пелагия Антиохийская[195] – восхитительная блудница, которую клиенты осыпали великолепными дарами. Как-то раз праведный епископ Нонн Эдесский с другими служителями Церкви стоял во дворе базилики Святого мученика Юлиана и проповедовал. Мимо проезжала на осле Пелагия, окруженная шумной толпой нарядных поклонников, украшенных драгоценностями. Даже осел ее был увешан малюсенькими колокольчиками, которые позвякивали на каждом шагу. Сама Пелагия была ослепительна в роскошных одеяниях, с золотыми браслетами на руках и ногах, пальцы были унизаны перстнями и кольцами, шею ее обвивали золотые ожерелья, выложенные перламутром и унизанные драгоценными камнями. Голова ее была непокрыта, на плечи она накинула легкую шаль. Благоухание ее духов и притираний было настолько сильным, что достигло обоняния священнослужителей. Но сильнее всего их очаровала необычайная красота Пелагии. Ее вид так сильно подействовал на епископа Нонна, что он горько заплакал, да так сильно, что промокла даже его власяница, которую он всегда носил надетой на голое тело. Когда Нонн пришел в себя, он с жаром стал говорить о поразительной прелести Пелагии и долгих часах, проведенных ею в опочивальне, когда она наряжалась и прихорашивалась.

Ей надо внимательно смотреть на себя в зеркало, чтобы не было на лице ее ни малейшего пятнышка грязи… и все это ради того, чтобы сбить с пути истинного и соблазнить собой своих любовников – сегодняшних любовников, которые завтра ее покинут… Потому что она, сотворенная из праха и пыли, с неистовым рвением стремится угодить сатане[196].

Собравшиеся церковнослужители были растроганы до глубины души, когда Нонн продолжил свою проповедь, относившуюся к поведению Пелагии, и молил Господа о ее спасении.

Позже в самой большой церкви Антиохии Нонн так красноречиво и эмоционально совершал Божественную литургию, что задел за живое всех присутствовавших; те так рыдали, что пол в храме стал мокрым от их слез. Многие были поражены тем, что Господь побудил Пелагию прийти в храм, это казалось просто невозможным. Она впервые задумалась о том, насколько была грешна, и эта мысль повергла ее в ужас. Остальные верующие, тронутые охватившими ее чувствами, дивились тому, что епископу Нонну только что удалось наставить грешную прожигательницу жизни из их города на праведный путь.

После службы Пелагия послала двух своих слуг к епископу Нонну с письмом, в котором просила его об аудиенции. Он согласился, но при условии, что встреча будет происходить в присутствии других людей. Епископ предупредил ее, что был обычным мужчиной, поддающимся искушению. В церкви, выбранной местом аудиенции, на глазах других священнослужителей, которых Нонн попросил стать свидетелями их встречи, Пелагия бросилась ему в ноги и стала умолять крестить ее по христианскому обычаю.