Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь уже все, к счастью, кончено. Мне не пришлось пробыть у него дома и одного часа… Больше ничего об этом писать не буду, поскольку мне хотелось бы поскорее забыть сегодняшний вечер.
В любом случае Фигуркин теперь на моей стороне. Это стоило хоть и противной, но в сущности не такой уж большой жертвы.
14.5.62
Фигуркина вызвали в милицию уже сегодня. Быстрее, чем я думала. Хорошо, что я успела его «завербовать». А то бы, наверно, уже сама сидела сейчас в камере. Фигуркин сам мне похвастался своим подвигом. Разыскал меня на студии и буквально уволок в уединенный уголок.
— Алла, — радостным шепотом заговорил он, — я сделал все, как ты просила…
— Молодец, — сухо сказала я.
— Меня сегодня вызвали с самого утра, — возбужденно продолжал Фигуркин. — Сказали: для опознания. Ну я пришел — и там такой следователь… забыл, как его звали… Ну а затем привели твоего… — Он запнулся.
— Моего бывшего мужа… гражданского, — быстро закончила я. — Что дальше?
— Привели, — уже менее импульсивно продолжал Фигуркин, — и говорят: кто это?.. То есть нет, не так…
— Говорят: опознайте этого гражданина, — снова поторопила я.
— Да, точно, — кивнул он. — Ну а я и отвечаю: это, дескать, Нестор Носов… Он, конечно, взбесился, то есть не следователь, а твой гражданский… бывший. Но я, конечно, стою на своем. Следователь сказал: все ясно. И меня отпустили. Вот так.
— Что ж, молодец, — вновь похвалила я.
— Придешь ко мне сегодня? — вдруг нагло спросил Фигуркин.
— С какой стати? — неприязненно ответила я.
Он сконфузился:
— Ну… я думал, что…
— Думал, что мы любовниками, что ли, станем? — фыркнула я.
— Ну… мы же теперь повязаны.
— Теперь мы уже развязаны, — резко сказала я. — Мы договорились выполнить друг для друга кое-что. Я выполнила — и ты тоже. На этом все кончено.
— А я думал… — растерянно пролепетал Фигуркин.
— Мало ли что ты думал! Фридрих, такими методами женщин не соблазняют. Теперь между нами уже никогда ничего не будет, как бы ты ни старался.
— Вот, значит, как? — угрюмо проговорил он.
— Да, именно так. И никаких, как говорится, гвоздей!
— Тогда я снова сейчас пойду в милицию, — заявил этот кретин.
Я даже не поняла, к чему он клонит, и только изумленно спросила:
— Зачем?
— Скажу, что я сказал им неправду.
— Фридрих, ты соображаешь, что говоришь? Ты ведь в милиции был, а не у тетки на пирогах! Как это: «я вам сказал неправду»? Дорогой, с милицией не шутят!
— Я скажу, что это ты меня уговорила, — не унимался болван.
— Ну и чего ты добьешься? — почти выкрикнула я. Как же я на него разозлилась!
— Того, что вся твоя идея провалится, — смущенно объяснил Фигуркин. — И твоего мужа оправдают.
— Нет, мой милый, — язвительно возразила я. — Ты добьешься лишь того, что сам угодишь в тюрьму!
Этот довод, казалось, даже не пришел ему в голову.
— Как? — пробормотал он. — За что угожу? Я ведь только пролью свет…
— А что ты сделал сегодня, дуралей? — Я уже совсем перестала сдерживаться. — К твоему сведению, сегодня ты совершил дачу ложных показаний. А за это сажают! Твое признание лишь немного облегчит твою участь, но все равно тебя посадят… — По глазам Фигуркина я с облегчением убедилась, что он теперь и пикнуть никому не посмеет о своем лжесвидетельстве. — В общем, выкинь эту мысль из головы, — посоветовала я ему на прощание. — А заодно и меня.
Он оказался еще глупее и подлее, чем я думала. Невольно я испытала солидарность с У. Все-таки не зря он издевался над этим мерзавцем. Ему и помогать-то не следовало. Зачем советскому кинематографу такие бездарные и низкие постановщики?
21.5.62
Сегодня я беседовала с милицейским психиатром (если я правильно называю его должность) Филиппом Филипповичем. Рано утром позвонил Всеволод Савельевич и, чрезмерно пылко извиняясь за беспокойство и вновь неуклюже выражая свои соболезнования, попросил меня встретиться с этим самым Филиппом. Ну я и встретилась.
Психиатр времени на извинения и сочувствие не терял. Он представился, предложил мне сесть — и начал с места в карьер:
— Товарищ Лавандова, давно ли вы знаете подследственного Носова?
Сам не ведая того, Филипп Филиппович уже этими словами доставил мне огромное облегчение. Я-то было испугалась, что психиатр поверил У. и теперь хочет меня разоблачить. Но раз он назвал его Носовым, значит, все в порядке.
— Носова я знаю с института. Но последние десять лет… до самого недавнего времени ничего о нем не слышала, — заученно ответила я.
— Да, — вздохнул Филипп Филиппович, — я уже ознакомился с вашими показаниями, которые вы дали Всеволоду Савельевичу. Я, собственно, хотел спросить о другом: вы хорошо знали Носова в то время, когда вы вместе учились?
Я достала платок из сумочки, утерла выступившие слезы и сказала:
— Раньше думала, что прекрасно его знаю. Но, как недавно выяснилось, я совсем его не знала.
— А не замечали ли вы, когда учились, признаков душевного нездоровья у Носова?
— Нет, — покачала головой я. — Но вот когда мы снова встретились в этом году, тут уж я сразу заметила явственные перемены в нем. Только с душевным нездоровьем я бы их тоже не связала.
— Да-да, — промолвил психиатр, — я и об этом читал в ваших показаниях. Как и о том, что Носов, будучи студентом, любил розыгрыши.
— Если это можно так назвать… Он просто нередко болтал всякую ерунду, но никто не воспринимал его всерьез.
— Всеволод Савельевич, — с расстановкой произнес доктор, — уверен, что мы и сейчас имеем дело с неким розыгрышем Носова. Он ведь по-прежнему выдает себя за вашего… за товарища Уткина. Следователь говорил вам об этом?
— Я сама была этому свидетелем, — произнесла я, вновь прибегая к платку.
— И вы были уверены, что он вас разыгрывает?
— «Разыгрывает» — это очень мягко сказано, — поморщилась я. — Более точно было бы — «глумится», «издевается».
— То есть у вас не могло промелькнуть и мысли, что он говорит, будто он Уткин, от чистого сердца?
— Как вас понимать, доктор? — с легким возмущением ответила я, посмотрев на него моментально просохшими глазами.
— Видите ли, — немного смутился Филипп Филиппович, — у меня как раз сложилось убеждение, что Носов говорит, будто он Уткин, абсолютно искренне… Послушайте-послушайте, я сейчас все объясню! — умоляюще произнес он, заметив, что я готова горячо протестовать против услышанного. — Товарищ Лавандова, я опытный врач и кое-что понимаю в таких делах. Я вижу, что Носов искренен. Но я знаю также, что его слова не могут быть правдой. Какой же следует вывод? Как
