«Если», 2005 № 05 - Журнал «Если»

— Ситуация с детьми, которым подсадили ваши квазики, зашла в тупик — когда они оказались вместе, они начали вспоминать. В них хотели вытравить идею и оставить одни функции. Функции серьезные, не спорю, несколько таких мальчиков могут остановить дивизию десантников. В итоге образы подсаженной памяти наложились на те установки, которые оказались в них неистребимы. Например — ждать явления некоей сйлы, что призовет их к действию. Похоже, они сделали тебя носителем этой силы, Руслан. Они и без тебя бы справились, но ты был необходим на более высоком уровне, чем взрослый дядька с кулаками. Понимаешь, ты этой ночью был их отцом… А с отцом ничего не страшно и все возможно, — немного смущенно объяснил Путилин.

— Хорош отец… — буркнул Руслан.

— Переделать их уже невозможно, они осознали себя лучше, чем хотелось бы хозяевам «Мнемозины». И тогда сделали ставку на самых маленьких, полугодовалых… понял наконец?

— Тестирование! — заорал Руслан. — Ты что-то знаешь? Так говори же, почему замолчал?!

— Узник совести — предлог, террористам с самого начала был нужен именно самолет. Чтобы в последнюю минуту, буквально на ходу, погрузить в него семнадцать малышей. Их уже доставили к дальнему краю аэродрома, но мы успели вовремя.

— Гарибчик!

— Пока ты спасал свою дюжину, другие отбивали у этих сволочей твоего Гарибчика, — сказал Путилин. — Несколько человек мы потеряли, два малыша умерли… Но остальные — целы!

И тут Руслану стало стыдно.

Это был настоящий стыд, неподдельный стыд, стыд крупного помола и несравненной едкости.

Спасал!..

Звонил по «горячему» телефону и умолял избавить его от взрывоопасных детей!

И тут же они возникли — все двенадцать.

Они подбежали, как всякие нормальные дети, похвастаться своими успехами, но одно то, как они при виде Путилина притормозили, сказало Руслану о его воинском звании и богатой биографии больше, чем любая анкета.

Впрочем, ненадолго притормозили — тут же окружили Руслана, всем видом показывая, что никому его не отдадут.

— Это он нас сюда привел! — первой заявила девочка.

— Он вел нас всю ночь! — гордо сказал Ренатик и, как родной, повис на его руке.

— Да знаю я, знаю, — ответил Путилин. — Никто у вас его не отнимает.

Руслан смотрел в землю.

Он ведь даже не запомнил, как кого из них зовут.

Дети были готовы защищать его — человека, который фактически их предал. Предательство не было доведено до конца по не зависящим от этого человека причинам. А если бы на пустой дороге, что вела мимо силосных башен к аэродрому, машину остановили и детей увели — этот человек вздохнул бы с большим облегчением. И всю жизнь знал бы, что совершил доброе дело — избавил человечество от дюжины маленьких самоходных бомб…

Он никогда не думал, что совесть — такая болезненная штука.

— Бери своего сына и вези его домой, — распорядился Путилин. — Я дам тебе машину с шофером. Мать там, наверное, уже с ума сходит. А потом тебя доставят к ребятишкам.

— Нет, — сказал Руслан. — Я останусь дома.

— Ты, конечно, можешь остаться дома… — Путилин вздохнул. — В конце концов, твоему сыну нужен отец. Но, знаешь ли, этим ребятам тоже…

— Я не могу быть их отцом.

— Боишься ответственности?

Руслан вспомнил, как дети требовали: «Веди нас!» — и кивнул.

— Врешь ты. И правильно делаешь, что врешь, — вдруг сказал Путилин. — Это ты из-за звонка по «горячему» телефону, мы его перехватили. А с тобой связаться, извини, не смогли. Кто же знал, что ты вспомнишь ту раздолбанную колею за силосными башнями?

— А если знаешь — чего спрашиваешь?

Путилин хмыкнул и промолчал.

Дети притихли.

Он хочет принять разумное решение, думал Руслан. С одной стороны, ему ясно, что я просто не смогу быть рядом с этими детьми, с другой — дети все еще за меня держатся, и он, скорее всего, изобретает вранье, чтобы избавить их от такого сомнительного лидера… ну почему им никто другой не подвернулся, более сильный, более стойкий, более подходящий?… Почему этот груз судьба навьючила на человека, который в жизни, как цветок в проруби, болтается от края к краю, а если чего и натворит — то разве что с перепугу?… Никого лучше не нашлось?…

— Через пару дней эта суета кончится, — неожиданно жестко сказал Путилин, и стало ясно, что он имеет в виду «Мнемозину». — А когда вся эта суета кончится, мы отвезем тебя с детьми в тихое место, доставим туда аппаратуру из «Мнемозины». Молчи, не спорь! Они выбрали тебя — и против этого не попрешь. Такого, какой ты есть! И хватит тебе нянчиться со своей совестью! Ты еще грохнись на колени и завопи на весь аэродром: «Господи, как я низко пал!». Так, да?

Злость вскипела в этом человеке внезапно — и хватила через край, и обдала ледяной пеной.

— А знаешь, какой тебе будет голос с неба? «Пал? Эка невидаль! Пал — ну так и подымайся!» Так что ты будешь работать с ними, ты будешь добывать из их памяти то, чего не удалось стереть, ты восстановишь все цепочки… И ты напишешь для них настоящую память, в которой будет только правда, понял? Ты же профессионал, «золотое перо». Тебе они расскажут то, чего не расскажут мне.

— Из кусочков и обломков? — спросил Руслан. — Этого слишком мало даже для «золотого пера».

— Не так уж мало этих кусочков и обломков, если они — здесь и сейчас, — Путилин показал на мальчишек. — И ты заметь: это не я тебя сейчас держу, это они тебя не пускают. Ты, главное, не бойся. Это будет очень неожиданная правда, но, кажется, мы уже готовы к тому, чтобы ее принять.

— Похоже на то, — тихо ответил Руслан.

Майк Резник, Кей Кеньон

Потерявшийся в «комнате смеха»

Утром Добчик обнаружил в своем саду еще одного кота. Хозяин подлез под ветвь лимонного дерева, чтобы схватить полосатого негодяя, однако тот забрался вглубь, заставив Добчика ползти по шерстистой подушке генетически перестроенного на зимнее цветение тимьяна. Добчик нырнул вперед. Кот впился в его руку зубами. Однако Добчик, не устрашась, вцепился в лапу животного и выволок его из тимьяна, одновременно проклиная за борозды, которые полосатая тварь оставляла при этом на пестуемом в течение сорока лет газоне. Держа тощую тварь за шкирку, Добчик прошествовал по всему коридору и сердито постучался к миссис Мэрчи. Едва та отворила дверь, он швырнул кота хозяйке.

— Вот, укусил меня, — объявил Добчик.

— Значит, вы гонялись за ним, — ответила старая миссис Мэрчи и, подхватывая животное в воздухе, проворковала: — Мой хороший…

Из квартиры воняло. А как же иначе — при четырех котах и вечно закрытых окнах.

— Им не место в моем саду! — бросил он. — Они ходят туда, как в ящик с песком.

Добчик не знал, как котам удавалось пробраться в его сад. Двор находился между четырех башен-квартир, ограничивавших жилой комплекс. Войти в него можно было только через его квартиру. Раньше двор служил местом собраний жильцов, однако уже полвека минуло с той поры, когда люди еще осмеливались собираться в общественных местах. Дворик обходился ему недорого.

Миссис Мэрчи захлопнула дверь прямо перед его носом. А потом вновь открыла ее и выставила в щель пухлый подбородок:

— А ведь у вас скоро день рождения, Добчик?

Он моргнул, удивляясь тому, что она знает о подобном событии. Должно быть, эта особа помнит дни рождения всех, кто живет в доме. Проклятие старости — знать слишком многое. Особенно, если ты — как миссис Мэрчи — не из ученых. Она попусту растратила мощность своего соматического компьютера. Все расчетные возможности, предоставленные ей ДНК, ушли на разгадывание кроссвордов, регулярно публиковавшихся на страницах «Таймс», и на разведение кошек.

Она настаивала на своем:

— И, кажется, восьмидесятый день рождения, не так ли?

— В самом деле?

Восемьдесят — это как раз тот возраст, когда у многих стариков срывает крышу, и они теряются в лабиринтах Знания. Некоторые так и говорят — поехал в «Комнату смеха». Но это не болезнь Альцгеймера; просто ты знаешь слишком много и оттого обращаешься внутрь себя. Думаешь, думаешь, всегда думаешь.

— Так почему бы вам не созвать гостей? — фыркнула она. — Сколько же лет у вас не было ни единого гостя, Добчик?

Он повернулся к ней спиной и отправился восвояси.

Однако голос ее следовал за ним:

— Пригласите всех своих друзей, таких же, как вы, кошконенавистников!

Дверь за его спиной захлопнулась.

Однако никаких друзей-кошконенавистников у него не водилось. По правде говоря, друзей у него не было вообще. Впрочем, подруг не было и у самой миссис Мэрчи. И это отчасти утешало.

Кучка двадцатилеток сидела на стульях, глядя на Добчика пустыми глазами. Они были приняты в инженерное училище — как умнейшие из умнейших. Они еще не успели прожить столько, сколько нужно, чтобы овладеть своим психосоматическим компьютером. Да, они прошли Изменение, подверглись обработке. Однако в том, что теперь любой из них проделывал счетные операции в миллиард раз быстрей, чем «Пауэр Мак» его собственного дедушки, не было ни капли толку.