Против «мессеров» и «сейбров» - Сергей Крамаренко

– Поймали мы с тобой, Байда, медведей. А уйти нельзя, не отпускают!

Сильное противодействие немцев вынудило нашего командира изменить тактику. В полет стали отправляться группы самолетов в составе трех-четырех пар. Мы сразу вздохнули спокойнее. Все-таки 6—8 самолетов, тем более с пилотами, жаждущими боя и умеющими его вести, – это сила. Боевые возможности росли как бы в квадрате. Результаты не замедлили сказаться.

В один из мартовских дней на прикрытие плацдарма вылетели сразу три пары. Ведущим был Иван Кожедуб. Ведомым у него вместо заболевшего Титаренко был один из опытных летчиков – Володя Громаковский. Во второй паре – мы с Куманичкиным, в третьей – Андрей Стеценко с Гришей Орловым.

Облачность была средняя (что-то около двух тысяч метров), и Кожедуб забрался повыше. Мы шли под самой кромкой облаков, так пересекли Одер и вышли на плацдарм. Внезапно слышу команду Кожедуба:

– Впереди-внизу кресты. Атакуем!

Пара Кожедуба с левым разворотом понеслась вниз. Внизу две группы по четыре звена в каждой: всего 32 самолета «Фокке-Вульф-190». У каждого шесть пушек – значит, всего почти 200 орудий. Нас 6 самолетов – 12 пушек, но у нас превосходство в скорости и внезапность. Кожедуб, снизившись, проскакивает под немецкими самолетами и расстреливает ведущего. Тот взрывается. Один из немцев открывает огонь по Кожедубу – на его самолете видны взрывы. Но Громаковский не зевает и почти в упор расстреливает немца! Куманичкин атакует второе звено, сбивает ведущего, я стреляю по ведомому, тот уходит вниз. Стеценко атакует замыкающее звено. Немцы торопливо бросают бомбы и пытаются обороняться. Наша группа попарно, используя запас скорости, выходит вверх и атакует подошедшую вторую группу противника. Кожедуб сбивает второго, затем третьего. Куманичкин и я стреляем по нескольким «фокке-вульфам». Бой превращается в схватки отдельных самолетов и пар. В этом хороводе или карусели каждый выбирает себе ближайшую цель, атакует ее, ведет огонь и, не дожидаясь результата, отворачивает, выходя из-под атаки. Уже горят несколько немецких самолетов, их черные дымные полосы тянутся за немцами к земле, заканчиваясь взрывами. Иногда вспыхивают купола парашютов. Но даже горящие немцы еще опасны. На это купился Гриша Орлов. Он поджигает немецкий самолет, и тот, накренившись, с дымом начинает снижаться. Гриша бросает его и начинает вести огонь по следующему самолету, но в этот момент горящий немец выправляет свой самолет и, пропустив вперед Гришу, с близкой дистанции, в упор, расстреливает его и взрывается сам... Оба самолета падают почти рядом. Гриша не успевает выпрыгнуть и погибает.

Горящие самолеты, взрывы действуют на немцев, и, хотя их еще много, они разворачиваются и, пикируя, снижаются до бреющего и уходят на запад. Поле боя остается за нами. Куманичкин делает несколько разворотов, как бы желая убедиться, что в воздухе никого нет, и мы уходим за Одер к себе на аэродром.

Дома мы подсчитываем результаты: Кожедуб сбил три самолета, сам отделался несколькими пробоинами в хвосте самолета, Громаковский – два, Куманичкин, Стеценко, Орлов – по одному. Лишь потом мы узнаем, что на плацдарме было сбито и упало 16 «фокке-вульфов» – и это не считая тех, кто, недобитый, наверняка упал по дороге домой. Восемь самолетов не засчитываются никому и считаются «групповыми победами». Командующий армии генерал Берзарин, бывший на плацдарме, прислал благодарность за такой, как он написал, «беспримерный бой» и, как говорят, доложил лично Сталину. Куманичкин же выразился проще:

– За такой бой раньше ордена давали, а сейчас нам даже сбитые самолеты не засчитали!

Самое удивительное, что было в нашей авиации и особенно в нашем полку, так это засчитывание сбитых самолетов. Одного доклада летчика было мало. Нужно было обязательно подтверждение наземных войск или снимок фотопулемета с горящим самолетом и подтверждение группы летчиков. Поэтому многие сбитые самолеты нам не засчитывались. К награждению командир нашего полка подходил еще строже. Поэтому Куманичкина, сбившего 30 немецких самолетов, он так и не представил к званию дважды Героя. Награждение орденами тоже делалось произвольно, не по количеству сбитых самолетов. Впрочем, достаточно скоро мне наконец-то присвоили звание лейтенанта (до этого я так и ходил младшим лейтенантом) и вручили орден Красного Знамени.

На следующий день у Кожедуба заболел ведомый Дмитрий Титаренко, а у Куманичкина механики меняли мотор на самолете. Кожедуб нашел выход:

– Байда, полетим со мной? Кума, не возражаешь?

Сказал он так потому, что в обиходе у Куманичкина действительно был другой позывной: не «Барон», а «Кума». Куманичкин, конечно, не возражал, а я тем более.

Во все времена для большинства летчиков каждый полет представлял наслаждение. В воздухе чувствуешь себя сверхчеловеком. В левой руке сектор газа: движение им – и сразу тысяча лошадей несут тебя вперед. Куда там чудо-тройка, такие скорости ей и не снились! В правой руке у тебя ручка управления самолетом. Чуть нажмешь на нее – самолет опускает нос, переходит на пикирование. Возьмешь на себя – самолет лезет вверх. Отклонишь ручку влево или вправо – самолет послушно наклоняется в ту же сторону. Нажимаешь ногами на педали, левая, скажем, идет вперед, правая назад – самолет тотчас разворачивается влево.

Нет, такие чувства можно испытать только на самолете, да не на каком-то там бомбардировщике, где вместо ручки штурвал, как на корабле, а только на истребителе. Конечно, истребители Яковлева были маневреннее нашего «лавочкина», но у нас были и преимущества. Нам не так страшны были попадания в мотор (воздушное охлаждение было проще и надежнее водяного), а вооружение было мощнее.

Я прямо-таки вскочил в самолет, запустил двигатель и по команде «Бороды» (такой позывной почему-то был у Кожедуба) порулил за ним на взлетную. В воздухе я сначала волновался (все-таки новый ведущий да еще дважды Герой!), но, сделав несколько маневров за самолетом Кожедуба, успокоился. Правда, его маневры были более резкими и энергичными, но меня это не смущало, и я стал повторять их с таким же темпом.

Так мы прошли несколько раз вдоль линии фронта. При этом Кожедуб держал большую скорость и снижался гораздо ниже, чем это делали другие летчики. Такая тактика была мне понятна: снизу всегда более удобно атаковывать, да и свой самолет на фоне земли меньше заметен.

Наконец мы увидели вдали группу самолетов. Кожедуб устремляется к ним, но вдруг отворачивает и проходит метрах в двухстах сбоку. Это «Илы», наши штурмовики. Увидев нас, они заволновались, начали делать змейки, но, опознав нас как своих, успокоились. Мы несколько минут сопровождали их, но, убедившись, что они идут домой, отвалили. Время было на исходе, надо было возвращаться домой и нам.