Месть Темного Бога - Линн Флевелинг

— Разве это не мошенничество? — спросил Алек, выбираясь из своего убежища.

— Конечно! — с хитрой улыбкой подмигнул ему Серегил.

— Потому-то ты и клянешься руками Иллиора! — в притворном гневе буркнул Микам. — Мне всегда приходится следить за обеими твоими руками.

— Иллиор и Сакор… — покачал головой Алек. — Серегил говорит, что они такие же боги, как и те, которым поклоняюсь я, но что в северных краях их забыли.

— Правильно, — ответил Серегил. — Дална, Астеллус, Сакор и Иллиор — Священная Четверка. Тебе следует узнать о них побольше, когда мы прибудем в Скалу.

Микам закатил глаза.

— Ну, теперь мы не выберемся отсюда неделю. Он хуже жреца, когда дело доходит до этих вещей.

Серегил не обратил внимания на протест друга.

— Каждый из них управляет своей стороной человеческого существования, — объяснил он. — И каждый обладает двойственностью.

— Ты имеешь в виду — как Астеллус: он помогает человеку рождаться, но и сопровождает в царство мертвых?

— Именно.

— А остальные?

— Сакор — покровитель огня, благодаря ему встает солнце, — объяснил Микам. — Он друг солдата. Но он же воспламеняет ярость врага, а также посылает бури и засуху.

Алек повернулся к Серегилу:

— А Иллиор, которым ты всегда клянешься?

— Где та монета, которую я тебе дал? — Взяв монету в руки, Серегил повернул ее той стороной, на которой был изображен полумесяц. — Это — самый распространенный знак Иллиора. Он символизирует частичное раскрытие великой тайны. Светоносный посылает сны, он покровитель всякой магии, а также провидцев и волшебников — и воров. Но Иллиор же насылает безумие и кошмары.

Каждый из Четверки — смесь добра и зла, проклятие и благословение. Иногда даже о них говорят как о мужчине и женщине одновременно. Бессмертные показывают нам, что для любой вещи естественно иметь и хорошую сторону, и дурную: отдели одну от другой — и обе лишатся своего значения. В этом-то и заключена сила Четверки.

— Другими словами, — с хитрой улыбкой заметил Микам, — если один становится жрецом, другой должен стать убийцей.

— Правильно. Так что когда я мошенничаю при поединке, это на самом деле проявление благочестия.

— А другие боги? — спросил Алек. — Аши, и Мор — владыка птиц, и Билайри?

— По большей части это духи, в которых верят на севере, и герои легенд,

— ответил Серегил, поднимаясь и принимаясь упаковывать свое имущество. — Билайри — просто привратник в мире душ: он присматривает, чтобы ни одна душа не прошла туда или обратно до времени, назначенного Создателем. Насколько мне известно, существовало всего одно божество, достаточно могущественное, чтобы бросить вызов Четверке, — темный бог зла.

— Сериамайус, хочешь ты сказать? — пробормотал Микам.

Серегил поспешно сделал знак, отвращающий чары.

— Тебе ведь известно, что произносить имя Пустого бога — плохая примета. Даже Нисандер не решается на это.

— Уж эти последователи Иллиора! — фыркнул Микам, подталкивая Алека локтем. — Они по самую макушку набиты суевериями. Стоит ли верить в россказни, которые распускали некроманты во времена Великой войны? Добрая сталь разделалась с ними, что бы они там ни болтали.

— Разделаться-то разделалась, только не без изрядной помощи дризидов и волшебников, — ответил Серегил. — И понадобилось вмешательство ауренфэйе, чтобы положить войне конец.

— Но все-таки, что это был за злой бог? — спросил Алек, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — И откуда он взялся, если он не входит в Четверку?

Серегил проверил, хорошо ли увязана его сума.

— Говорят, пленимарцы научились почитать Пустого бога где-то за морями. Его культ — гнусность, полная отвратительных обрядов. По слухам, это божество питается жизненной силой мира. Оно действительно дарует поразительное могущество своим адептам, но требует за это ужасную цену. Однако всегда находятся те, кто готов пойти на любой риск ради власти.

— И этот-то Пустой бог и затеял Великую войну?

— К тому времени его культ уже давно существовал…

— Клянусь пламенем Сакора, Серегил, можно состариться, дожидаясь, пока ты сделаешь хоть маленький перерыв, стоит тебе начать разговоры разговаривать, — нетерпеливо перебил его Микам. — Нам предстоит проделать долгий путь, и нужно еще «добыть» лошадок.

Серегил ответил ему непристойным жестом, потом подошел к полке, где хранились припасы, и положил на нее несколько монет.

—Мы ничем не пополнили кладовую, но, думаю, сойдут и деньги. — Он заменил перо — знак Эризы — на завязанную узлами веревку.

Микам выудил из своего кошеля еловую шишку и тоже положил на полку.

— Нужно будет и тебе обзавестись собственным знаком, раз теперь ты знаешь это место, — сказал он Алеку. — Хорошие манеры требуют сообщать другим, что ты здесь побывал.

Алек взял комочек воска для тетивы и положил его рядом с веревкой и шишкой.

Микам одобрительно похлопал его по плечу. — Думаю, нет необходимости предупреждать тебя, чтобы ты держал язык за зубами насчет наших секретов.

Алек смущенно кивнул и повернулся, чтобы взять свои вещи, надеясь, что остальные не заметили, как он покраснел. Кто бы эти люди на самом деле ни были, приятно пользоваться их доверием.

Как только стемнело, Серегил, Микам и Алек двинулись к опушке и дальше

— вдоль границы возделанных земель, окружающих город. Следы на заснеженных полях могли их выдать, поэтому путники по возможности пробирались проселочными дорогами, с опасением глядя на каждую ферму, мимо которой проходили.

Серегил остановился на пригорке, с которого были видны городские огни; они постепенно гасли — время было позднее; прямо перед беглецами раскинулись строения зажиточной фермы.

— То, что нам нужно, — сказал он. — В доме темно, а конюшня выглядит впечатляюще.

— Ты сделал хороший выбор. — Микам жизнерадостно потер руки. — Это хозяйство Даблвейна, и кони у него самые лучшие в округе. Ты занимайся лошадками, а мы с Алеком позаботимся о сбруе.

— Ладно, — согласился Серегил. — Алек, теперь ты получишь урок конокрадства.

Они свернули с дороги на утоптанную землю перед загоном, почти не оставив следов. Но как раз когда до ворот конюшни оставалось несколько шагов, из темноты вынырнули две ощетинившиеся овчарки.

Серегил спокойно повернулся к собакам, что-то тихо произнес и сделал левой рукой тот самый жест, который несколько дней назад укротил Свирепого — собаку слепого старика. Оба пса замерли на месте, потом подбежали к Серегилу и стали лизать его руки, виляя хвостами. Тот почесал им уши, что-то ласково приговаривая.