Месть черного паука - Виктор Мясников

- Похоже, все-таки прав был Ямщиков, а не я, - вздохнула Виолетта, ни черта думать не способен. К неприятностям надо готовиться задолго до того, как они наступят. Насколько я понимаю, малярные работы у тебя закончились, а осталась только непостоянная халтура. Верно?

- Закончились одни, начнутся другие, - недовольно пробурчал Славка. И вообще, чего ты меня воспитываешь?

- Потому что больше некому. Если ты считаешь себя профессиональным альпинистом, то уезжай в горы насовсем и зарабатывай на жизнь этой работой. А если раз в год выезжаешь за свои деньги на два, на три месяца, то это называется отдых, хобби, развлечение, испытание себя... Как ещё назвать? Оттяг, любительский спорт, борьба с природой и так далее. А что будет, когда ты не сможешь поехать, денег не хватит? Запьешь с горя?

- Вот тогда и буду искать подходящий заработок.

- Беззаботный ты человек, - не то с завистью, не то с осуждением сказала Виолетта, - никаких обязательств. Ни перед кем. Везет же некоторым.

- А у тебя что, такие обязательства есть? - Славке разговор не нравился, чувствовалось по интонации.

- Конечно, перед родителями. По идее надо бы их сюда забрать, а мне квартира в ближайшие годы не светит. Так что, если с ними что стрясется, придется отсюда к ним уезжать, хоть они и против. Не могу же я их бросить?

- А где они у тебя?

- В Казахстане, - вздохнула Виолетта.

- Тоже мне, заграница, - хмыкнул Славка.

- Еще какая, - опять вздохнула Виолетта. - Отсылаю им денег каждый месяц. Пенсии там такие, что впору ноги протянуть. Ладно, они не в городе живут, а в совхозе, огород есть и скотина кое-какая. Худо-бедно, а кормятся. Отец на инвалидности, работать толком не может, едва ноги переставляет. Мать по сути одна со всем хозяйством управляется, а у самой то сердце прихватит, то печень, то ещё что. - Похоже, Виолетте просто требовалось выговориться. Славка ни о чем не спрашивал, слушал молча. - Я в институт уезжала поступать, даже не думала, что придется здесь навсегда остаться. Я степь люблю, тепло, а тут никакого простора, все домами зажато. Поступила, а тут Советский Союз развалился. Так и осталась по эту сторону границы. Вначале у нас там лучше жизнь была. Цены на продукты государственные, низкие, свои деньги казахстанские в обиход запустили. Теньга эта поначалу дорогая была, все радовались. А потом все как начало сыпаться. Так и сыплется до сих пор. Народ бежит. Немцы в Германию, евреи в Израиль, крымские татары к себе в Крым, а русским куда бежать, если их в России никто не ждет? Продать бы дом, купить тут в деревне какую-нибудь избушку, так у нас не найти покупателей. Русские сами почти все мечтают уехать, а казахи говорят: "Зачем покупать? Вы уедете, нам все бесплатно достанется. А не уедете добровольно, плетями погоним". У самих ни врачей, ни инженеров своих, а все в начальники норовят. Если один пролез на должность, сразу всю родню начинает вокруг себя пристраивать. А если все места заняты, кого первого выгнать? Русского. За него заступиться некому, у него рода нет. Слухи ходят, что Назарбаев себя ханом собирается объявить. А что? Запросто. Он уже свои президентские полномочия продлевает без всяких выборов, сыновьям-дочерям владения раздает. Сделается ханом, в районах, естественно, сразу появятся эмиры и баи. А с русскими что тогда будет?

- Ох-хо-хо, - вздохнул Славка. А что ещё он мог сказать? Спросил: - А у тебя паспорт казахский или наш?

- Российский, слава богу. Раз я здесь в институтском общежитии была прописана, то автоматически подданство получила. Хватило соображения. А, с другой стороны, иногда такая тоска возьмет, так в степь захочется, особенно весной. Ты не представляешь, как у нас весной здорово!

Славка и не заметил, как уснул. Прошлая ночь оказалась слишком насыщенной событиями, и сейчас, расслабившись в кресле, он так и не дослушал про апрельские тюльпаны.

* * *

Известный художник-график Виталий Смолич на целый год уехал в Германию. Ключ от своей мастерской он оставил старому другу Боре Балину, известному среди альпинистов как Барибал. Вот сюда, на восьмой этаж длинного дома на проспекте Ленина, тот и привел Славку.

Помещение Славке понравилось: этакий спортзальчик - четыре метра до потолка, окно во всю стену, кухонка, туалет. Можно жить, как в нормальной квартире. Правда, половину мастерской занимал огромный печатный станок, с помощью которого Смолич делал оттиски гравюр. Но были здесь и диван, и обширный рабочий стол, и другой, поменьше, не говоря уж о стульях.

Кроме мебели, присутствовала масса занимательных предметов: пучки павлиньих перьев, керамические вазы, фигурки из бронзы и фарфора, несколько старых икон и медных крестов на стенах, лапти, тропические раковины и высушенные морские звезды, керосиновая лампа, подсвечники, тонкая старинная сабля и тому подобное. Но больше всего было бумаги - в листах, рулонах, торчащей из огромных картонных папок, приколотой кнопками на этюдник и на стену, сложенной на стеллаже и на столе.

В стене имелась глубокая ниша, плотно прикрытая железными створками, похожая на встроенный металлический шкаф. По сути, так оно и было, поскольку изнутри стенки ниши тоже были выстланы листами железа, только верхний лист пронизывали круглые отверстия, чтобы воздух проходил. На широкой полке стояла огромная фотокювета, так называемая "ванночка", почти в квадратный метр площадью. Но предназначалась она не для проявки особо крупных фотографий, а для травления цинковых пластин.

Смолич занимался самым, пожалуй, трудоемким и уважаемым видом гравюры - офортом. На толстой цинковой пластине (названной так по чистому недоразумению, потому что это была настоящая плита весом килограммов в пятнадцать, покрытая прочным лаком) тонкой иглой он процарапывал рисунок. Часами, неделями, месяцами горбатился, портя зрение и зарабатывая остеохондроз, наносил тысячи тончайших штрихов, а потом опускал пластину в кювету и заливал кислотой. Рисунок карандашом или кистью можно поправить, а вот неверный штрих, нанесенный иглой, исправить невозможно, кислота навсегда вытравит его в металле.

Смыв слой лака, художник ладонью втирал краску, похожую на слегка разжиженную сажу, в оставленные кислотой канавки, затем накрывал листом увлажненной специальной офортной бумаги и запускал в печатный пресс. Краска переходила на бумагу, и можно было наконец-то увидеть, что получилось.

Барибал открыл вытяжной шкаф и ткнул рукой вверх.

- Чувствуешь, как холодом несет? Прямо на крышу выходит, там накрыто колпаком. А труба идет до самого низа, в подвал. - Он постучал костяшками пальцев по задней стенке шкафа, вызвав гулкий звук. - Подразумевался мусоропровод. Дверцы на лестничных клетках заложены кирпичом и заштукатурены, подвал закрыт. Под полкой видишь бутыли? Кислота, не вздумай разбить случаем, а то беды не оберешься. Я тут все сделал, как договаривались.

Таким манером он провел его по мастерской, показывая и рассказывая, где что лежит. И, тыкая пальцем в кое-что из ценных хозяйских вещей, предупреждал:

- Не вздумай трогать.

В первую очередь это касалось печатного стана и папок с гравюрами, потом металлических пластин, тяжелых тюбиков с краской, разных красивых предметов и всего остального вообще. Славка покорно кивал, соглашался и обещал. Но кое-чем Барибал разрешил пользоваться. Например, телефоном и кухонным реквизитом. Покончив с имуществом, Барибал подошел к окну, открыл шпингалеты и распахнул высокую створку. Высунулся наружу и указал вниз, выдохнув морозный пар:

- Вот здесь один крюк завинчен. Слева от окна - целых два. Это я для надежности. На них навешан тросик, как ты просил, и проброшен к дому напротив. Закреплен там за кронштейн водосточной трубы на уровне пятого этажа возле лестничного окна. Можешь спокойно по нему ехать. Гарантия сто процентов, что не оборвется. Теперь путь на крышу, - Барибал задрал голову. - Там, вверху, веревочная лесенка, короткое звено. Пять метров, стало быть. Свернута рулончиком под самым краем. Сильно дергаешь вот за этот шнурок, он оттянул пальцем, словно струну, тонкую капроновую веревочку, завязанную за гвоздь, вбитый в раму, - и лестница распускается. Только не надо проверять, потом замучаешься обратно подвешивать.

Он уже собирался закрывать окно, но Славка остановил. Вынул из своей объемистой сумки моток альпинистской веревки, привязал к торчавшему концу карабин и закрепил его за кольцо крюка, вбитого в стену под окном. На веревку надел зажим и весь моток упрятал в полиэтиленовый пакет. Если смотреть с улицы, то можно подумать, под окном висит сумка с продуктами. Обычное дело - нет у хозяина холодильника, вот он и нашел выход, у нас в общежитиях все так делают.

Барибал ушел, а Славка принялся обживать мастерскую. Расчистил местечко на стеллаже, на первой полке снизу, и расстелил там спальный мешок. Потом загородил эту полку толстыми цинковыми пластинами, а снаружи с помощью скотча заклеил их большими листами ватмана с какими-то перечерканными карандашными набросками. На кухне, где, кстати, имелся холодильник, только выключенный, разместил запас продуктов.