Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш

— Это нам скажет Мало.

— Я поговорю с Ла Бареллем.

— Он понимает только язык силы. И он уже чокнулся с этой своей бородатой женщиной.

Остро чувствуя собственную беспомощность, иезуит и судья молча мерили шагами комнату.

— Давайте помолимся, — произнес наконец священник.

Над городом по-прежнему буйствовала и завывала непогода. Плащ Жаспара Данвера вздулся, словно парус. Казалось, еще одно свирепое дуновение — и ветер унесет своего хозяина в холодный ночной мрак, откуда нет возврата.

Когда Жаспар поднялся к себе в комнату, тише не стало: безумный ветер жутко завывал в каминных трубах, скрипели дверные и оконные петли, снаружи в стену била тяжелая цепь, из хлева доносилось тоскливое блеяние испуганных бурей коз и овец. In furore justisimae irae… До самого рассвета он так и не смог сомкнуть глаз. In furore justisimae irae… Проснулся маленький колокол церкви Святой Благодати. Его язык то и дело бил в потемневшую от времени бронзу. Благословенно будь имя Господа. Унылый вибрирующий звон рвал нервы в клочья. Я твой покорный слуга…

Потом все исчезло. Осталась только тишина.

Где-то завопил петух. За ним — другой. Эстафету приняли собаки. Два здоровенных сторожевых пса окончательно поставили на ноги всю округу, пытаясь выяснить, кто из них лает громче. Разбуженные горожане выскакивали из теплых постелей, сердито распахивали окна и, в свою очередь, орали, что, если здесь есть хозяева, то это они, и велели псам заткнуться.

Утром судью-инспектора встретили в суде довольно сдержанно.

Председатель выразил беспокойство по поводу его отсутствия на заседаниях в последние дни. Любезным жестом он предложил Жаспару занять место между судьей Канэном и иезуитом и добавил, что, если бы он заранее предупредил об отъезде, суд отложил бы свою работу до его возвращения.

— Суд действовал с быстротой… достойной восхищения, — сухо ответил Данвер.

Его тон не понравился судьям.

— Вероятно, господину инспектору нужно было срочно сделать некое дело… — недовольно проворчал сквозь зубы Канэн.

— Совершенно верно, сударь.

Судьи Миранжа нервно заерзали в своих креслах.

— Как бы там ни было, — заговорил Бушар, — цель нашего суда — вершить правосудие. Что и было сделано.

— Правосудие, — скрипнул зубами Данвер, — требует разумного подхода.

В разговор, больше похожий на перепалку, вмешался Ла Барелль. С первого же дня своего пребывания в Миранже судья-инспектор имел возможность присутствовать на всех заседаниях суда, посещать любые учреждения, подотчетные магистратуре. Он не зафиксировал ни одного формального нарушения, ни одного отклонения от общих законов королевства. Он поднял ряд вопросов, на которые суд постарался дать исчерпывающие ответы.

— Решение подвергнуть вдову Дюмулен допросу с пристрастием, господин председатель, было неоправданно поспешным. Против нее нет никаких улик. Применение пыток является в данном случае противозаконным.

— A-а, так вы беспокоитесь о вдове Дюмулен…

— За других тоже. Предстать перед судом вовсе не значит почувствовать на своем теле каленое железо… Иначе зачем тогда правосудие? Чем оно лучше разъяренной толпы?

— Он берет под сомнение методы ведения следствия, — шепнул Канэн Бушару.

Ла Барелль поправил на голове черную четырехугольную шапочку. Теперь он заговорил ледяным тоном. С вдовой Дюмулен обращались точно так же, как со всеми остальными. Против нее выдвинуто достаточно обвинений. Несомненно, судья Данвер этого не знал по причине своего отсутствия. Да, ее допрашивали с некоторым пристрастием. Подобный метод ведения следствия может показаться кому-то грубым и несовершенным, однако он по сей день доказывает свою эффективность, когда нужно вырвать признание. Возможно, придет такой день, когда какой-нибудь лекарь или колдун придумает эликсир правды, который позволит избежать некоторых неудобств.

— Правосудию, господин инспектор, чуждо зрелище страданий, — высокопарно завершил свою речь Ла Барелль. — Но оно имеет дело с серьезными преступлениями, нередко тяжкими, и представляет — нужно ли об этом напоминать! — права жертв, невинных и всех тех, кого должно защищать от возможного насилия, назначая суровые наказания, способные расстроить любые преступные планы.

Поскольку больше никто не брал слово, слуга задумался, не пора ли ему подавать традиционное угощение. Но сейчас никто и не мечтал о том, чтобы отведать восхитительного миранжского и закусить бисквитами. Всем своим видом излучая неприязнь, судьи плечом к плечу сидели за длинным столом, который больше никого не объединял. Королевский инспектор Данвер стоял, с яростью сжимая кулаки: коварный удар, которого он никак не ожидал, был неизбежным следствием изобличенных им нарушений в судопроизводстве.

В деле появился новый подозреваемый.

17

Начальник тюрьмы бросил на судью-инспектора красноречивый взгляд, предупреждая, чтобы тот готовился к худшему.

— Они уже сами не знают, чего им надо, — язвительно произнес Караш д’Отан.

Канэн спустился с возвышения, где за столом сидели судьи, степенно взошел на кафедру и приготовился к атаке.

Речь пока не идет об обвинении, предупредил он. Пока. Суд должен допросить каждого, кто имеет какие-либо сведения…

Жаспар Данвер ждал, когда огласят имя обвиняемого.

Речь идет о мальчике, который работает на постоялом дворе «Золотой лев» и, общаясь с клиентами, хвастается, что разбирается в колдовстве. Он может повторить суду все то, что говорил на публике.

Дверь зала суда медленно открылась.

Стражник ввел мальчика, держа его за плечо, как держал бы отец или священник.

Не зная, как себя вести, Коломбан нерешительно переставлял худые дрожащие ноги и оглядывался по сторонам, словно искал пути к бегству. Жаспар едва узнал его.

— Это же ребенок! — воскликнул иезуит.

— Да, — ответил председатель суда. — Мы учитываем это обстоятельство…

Канэн спросил, может ли он написать свое имя. Получив утвердительный ответ, судья подал слуге знак принести лист бумаги, перо и чернила.

Мальчик принялся писать, прилежно выводя буквы.

Бушар и Ла Барелль зашушукались. Он левша. Секретарь суда должен отметить это в протоколе.

Канэн достал из кожаной сумочки обрывки бумаги, кусочки бересты, плоские камешки и лоскутки ткани. На них изображены каббалистические знаки и рисунки, сказал он.

Улики по очереди передавались из рук в руки.

Он сам рисовал это?

Коломбан молча кивнул.

Все рисунки, независимо от толщины линий, выглядели одинаково странно. На них были изображены ядовитые растения, чертики на колокольне, уродливые люди, части человеческих тел…