Дядя самых честных правил 3 - Александр Горбов

нами едет ещё кто-то, — он кивнул в угол, где сидел Киж. — Такой неприятный господин, будто бы покойник.

Мёртвый поручик встрепенулся и удивлённо уставился на Оболенского. Того аж передёрнуло, а лицо приобрело зеленоватый оттенок.

— До чего же дурно, — секунд-ротмистр закатил глаза, — сил моих нет.

Я бросил на Кижа укоризненный взгляд. Поручик пожал плечами и отвернулся. Весь его вид будто говорил: что за неженки такие пошли?

— Поспите, Александр Фёдорович. Как будет остановка, я вас разбужу.

Он благодарно кивнул, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Через пять минут он начал похрапывать, и я поманил к себе Кижа.

— Дмитрий Иванович, — шепнул я ему, — как приедем на место, постарайся ускользнуть из кареты.

Киж вопросительно поднял бровь.

— В Тайной канцелярии может найтись какой-нибудь умелец, способный тебя увидеть.

Поручик покачал головой.

— Живые не видят мёртвых, если те не желают. Это непреложный закон, Константин Платонович.

— А он? — я указал на Оболенского.

— Случайность.

— Нет уж, Дмитрий Иванович, будь добр, не рискуй. Если меня засунут в камеру, на воле ты мне будешь полезнее.

Немного подумав, Киж согласился.

— Не волнуйтесь, Константин Платонович. Будет нужда, вытащу вас хоть с того света.

— С того не надо. — Я аж вздрогнул: бродить по свету подобно мёртвому поручику мне не хотелось. — Обойдусь.

Киж понимающе усмехнулся и снова принялся изображать спящего.

* * *

В Петербург мы въехали под вечер пятого дня. Я хотел было посмотреть на город в окно кареты, но Оболенский с недовольным видом задёрнул шторку.

— К-константин Платонович, не стоит этого делать. Ваш статус… ммм… н-неопределённый, скажем так. Будет лучше, если вас не увидят.

Я откинулся на сиденье. Настроение резко испортилось, захотелось сорваться и наорать на секунд-ротмистра. Но я взял себя в руки — не время сейчас для чувств.

— Куда вы меня везёте? В Петропавловскую крепость?

Даже в Европе, не слишком интересующейся делами России, знали о крепости — штаб-квартире Тайной канцелярии и главной политической тюрьме. В слухах, больше похожих на легенды, она представлялась страшным местом, где узники годами не видят света, жестокие палачи пытают неугодных русскому монарху, а стены пропитаны ужасом и криками.

Впрочем, Петропавловской крепости было далеко до славы Бастилии. Французы даже считали, что Пётр Великий скопировал их “славную тюрьму для врагов короля”. Вот, мол, даже варвары с востока перенимают наши достижения. Уж чего-чего, а самомнения французам было не занимать

— З-зачем? — искренне удивился Оболенский. — В-вы не арестованы, отвезу вас н-на Садовую.

Видя моё недоверие, он, как мог, постарался успокоить меня.

— Там одно крыло отведено д-для гостей. Даже секретарь канцелярии из Москвы там останавливается. Не беспокойтесь, вам будет удобно.

Ага, знаем мы, какие бывают “удобства” в таких заведениях.

Пока мы с Оболенским разговаривали, дверь кареты, возле которой дремал Киж, хлопнула. Я обернулся — мертвеца внутри уже не было. Он узнал, где меня будут держать, и скрылся.

Глава 15 — Узилище

Тяжёлые кованые ворота распахнулись, и карета вкатилась в широкую арку. Подворотня, гулкий тёмный туннель, проглотила нас и выплюнула во внутренний двор особняка.

— Приехали, Константин Платонович, — Оболенский с видимым облегчением выдохнул. — Прошу!

Он открыл дверь и первым вышел из кареты. Я взял Мурзилку на руки и не спеша последовал за ним.

Колодец — первое что пришло мне в голову. Стены особняка, с тёмными слепыми окнами, окружали внутренний дворик, оставляя видимым только маленький клочок неба над головой. Очень неуютное место, на мой вкус. А ещё здесь был разлит старый “запах” страдания — когда-то давно в этом “колодце” убивали людей. Уж не знаю, кого и за что, но некромантское чутьё подсказывало: умершие здесь, рядом. Но мне пока не до них, тут бы самому выбраться.

— Следуйте за мной, — Оболенский напустил на себя официальный вид. — Прошу не отставать, ради вашей же безопасности.

Ой, даже не сомневаюсь, что здесь полно охранной магии: Анубис нервничал, а на стенах я разглядел тени мощных Знаков. Пожалуй, бежать отсюда будет не так просто.

Секунд-ротмистр вышагивал впереди, топая сапогами. Мы вошли через парадный вход и оказались в прихожей, больше подходящей для дворянского особняка, чем для казённого заведения. Из прихожей вверх уходила широкая лестница, застеленная красной ковровой дорожкой. На первых ступенях статуями застыл караул — два солдата в парадной форме. Только вот огнебои в их в руках были вполне боевые, с заряженными до упора Печатями, причём взведённые и готовые к выстрелу.

— Нам сюда.

Оболенский указал вправо и повёл меня по узкому коридорчику. А затем мы начали спускаться по крутой лестнице. Ёшки-матрёшки, меня что, хотят в подвале в камеру посадить? Может, стукнуть моего провожатого по голове и дать дёру? Нет, неподходящий момент — позади часовые, шум будет.

Между тем лестница закончилась, и мы двинулись дальше под тяжёлыми низкими сводами, едва освещённые тусклыми магическими светильниками. Печати в них давно не подзаряжали, и “пламя” дрожало и дёргалось. Антураж, я вам скажу, пугающий — специально, наверно.

— Осторожнее, Константин Платонович, — предупредил Оболенский, — здесь ступенька.

И снова нам под ноги легла лестница, на этот раз ведущая наверх. На удивление, по ней мы поднялись гораздо выше, чем спускались в подвал. Полагаю, аж на третий этаж, и выходов на другие этажи не предусматривалось.

Странная архитектура, однако. К тому же чувствовалось, что здесь несколько раз всё перестраивали, закладывая одни двери и прорубая новые. Впрочем, это же Тайная канцелярия, ей положены всякие тайны и загадки.

— Это гостевое крыло, — пояснил секунд-ротмистр, заметив, что я оглядываюсь. — Такой путь сюда сделан специально, чтобы никто не беспокоил приезжих.

Да-да, конечно! Скорее, чтобы случайно не зашли к узникам. Сомневаюсь, что здесь живут сотрудники, вызванные из провинции.

Лестница закончилась, и перед нами оказался просторный холл. Дорогу перегораживала конторка из светлого дерева, за которой сидела тётка. Нет, пожалуй, слово тётка не подходит — огромная баба-орка. Клыки густого жёлтого цвета, размером с мизинец; кривой, когда-то сломанный нос; руки толщиной с мою ногу. В общем, такая не коня может остановить, а целого слона, а горящую избу просто задует, как свечку.

— Александр Фёдорович, — орка расплылась в улыбке, увидев Оболенского, — рада, очень рада видеть! Вы к нам надолго? Давно вас не видела. Всё дела, заботы?

— Увы, увы, —