Реванш России - Михаил Делягин

Как следует из самого его названия, он объединяет выходцев из силовых структур (отнюдь не только из КГБ, хотя «чекисты», работая в настоящее время в различных структурах, и преобладают). Насколько можно понять, он несет на себе печать особенностей их профессионального сознания: агрессивность, поиск врагов, стремление к жесткой централизации управления, недоверие к интеллекту во всех его формах.

В основе мироощущения носителей этого проекта лежит четкое разделение мира на «своих» и «чужих», а также жажда даже не корпоративного, но сословного реванша, питаемая болезненными воспоминаниями о всемогуществе советских времен и унижении 90-х годов. Для многих из них эти воспоминания усугубляются представлениями о собственной недооцененности в годы правления Путина и жгучей ревностью к более успешным сослуживцам.

В качестве своей исторической миссии носители «чекистского проекта», как правило, называют «величие России», однако почти никогда не могут внятно объяснить, что же они подразумевают под этим возвышенным термином. Из приводимых различными представителями этой социальной группы примеров следует, что в целом они имеют в виду восстановление реалий Советского Союза, но исключительно в его военно-политических атрибутах. Принципиально важным в их «картине желаемого будущего» является последовательное и полное отрицание всей системы социальной защиты населения и — шире — без всех тех реальных прав (в первую очередь, конечно, социальных), которыми обладали граждане Советского Союза.

Это представляется вполне закономерным, так как именно системное отрицание этих, с формальной точки зрения неотъемлемых прав граждан лежит в основе всего образа действий современной правящей бюрократии и, в меньшей степени, крупнейшего бизнеса России и является краеугольным камнем их процветания как в последние полтора десятилетия, так и в обозримом будущем. Для среднего представителя российской правящей бюрократии, в том числе силовых структур, проще и органичней представить даже собственное самоубийство, чем систему обеспечения ответственности бюрократии перед населением, худо-бедно, через пень-колоду, но все же существовавшую и функционировавшую в нашей стране еще каких-то 20 лет назад. Ведь во втором случае речь будет идти уже об уничтожении не только его личности в том виде, в котором он привык ее воспринимать, но и всего миропорядка, в котором он привык функционировать и в котором он ощущает себя наиболее комфортно.

Для представителей силовых структур, к которым в основном относятся носители «чекистского» проекта не столько развития (это слово к нему не вполне применимо), сколько существования России, в высшей степени характерно предельно жесткое деление мира на «своих» и «чужих», то есть на «партнеров», с которыми можно сотрудничать и при необходимости конкурировать, и на «врагов», которых нужно только уничтожать.

Характерно не только практическое отсутствие в этой картине мира категории «друзей», что, по-видимому, является результатом влияния рыночных отношений с их конкуренцией, но и весьма специфическое отношение к «врагам». Глубочайшая враждебность и глубочайшая ненависть к ним сочетаются с внутренней готовностью к сотрудничеству с ними, в том числе даже в качестве младшего партнера, при соблюдении двух условий: с одной стороны, «враг» должен быть силен, так чтобы его нельзя было просто уничтожить, дав волю своей ненависти, и, с другой стороны, о факте этого сотрудничества не должны узнать не только непосредственное начальство, но и «партнеры» (так как они с легкостью могут донести этому начальству). Такая массовая латентная готовность к предательству также представляется результатом специфически реформаторской формы «вхождения в рынок» российских силовых структур.

Весьма интересным представляется в «чекистском» проекте кардинальное изменение представления о равноправии, о человеке «в полном смысле слова», то есть о человеке, обладающем в глазах носителя данного проекта теми же правами, что и он сам. По сути дела, такими людьми в полном смысле слова являются для носителя «чекистского» проекта только другие носители этого проекта, такие же, как и он сам.

В основе этого мироощущения лежит чудовищная, пугающая мешанина трех основных компонент:

нормального корпоративизма сотрудников силовых структур;

советского опыта наличия исключительных и неформализованных прав и обязанностей, превращавших сотрудников силовых структур в сверхчеловеков, по крайней мере, в их собственных глазах (этот опыт был основан еще на сталинской концепции «ордена меченосцев внутри государства советского», разработанной, правда, для совсем иной структуры — коммунистической партии);

страшного, разлагающего души опыта рэкета и коррупции как 90-х, так и 2000-х годов (когда мир вполне логично делился для многих сотрудников силовых структур на коммерсантов, которых надо «доить», и лохов, которых надо «кидать» и сажать).

Сужение представления носителей «чекистского» проекта о человеке «в полном смысле этого слова» представляется исключительно важным признаком их глубокой социальной архаизации. Действительно, ведь широта данной категории является одним из важнейших признаков уровня развития того или иного общества.

Члены общества, находящегося на этапе разложения родоплеменных отношений, считают полноценными людьми, обладающими всеми правами человека, то есть людьми, на которых распространяется моральное правило «не делай другим того, чего не хочешь самому себе», преимущественно кровных родственников. Именно отсюда возник трогательный обычай выяснения даже самых отдаленных родственных связей: по сути дела, он представляет собой аналог опознавания в режиме «свой — чужой», процедуру выяснения, кто перед вами — человек или же всего лишь человекообразное существо, по отношению к которому нормальны любые нарушения общественной морали и любые преступления.

Затем, в феодализме, представление о человеке «в полном смысле слова» распространяется на людей соответствующего сословия, преимущественно феодалов и их дружинников; при капитализме оно приобретает классовый характер и касается всех граждан соответствующей страны, обладающих имуществом. При империализме массовое представление о человеке «в полном смысле слова» распространяется на всех не люмпенизированных граждан соответствующих государств (а в «социальных государствах» — и на люмпенов).

Для носителя русской и затем советской культуры было характерно наиболее широкое восприятие этого понятия: человеком «в полном смысле слова» считался любой человек вне зависимости от национальности, культуры, благосостояния и образования. Именно поэтому носители нашей культуры терпели столь болезненные поражения при столкновениях с представителями обществ, находящихся, например, на стадии разложения родоплеменного строя: они просто не могли представить себе, что отсутствие прямого кровного родства может быть основанием для отношения к ним как к подлежащим забою животным.

Резкое сжатие категории лиц, воспринимаемых носителями «чекистского» проекта в качестве людей «в полном смысле этого слова», свидетельствует об их коллективной деградации, совершенной в исторически кратчайшие сроки (всего-то за полтора десятилетия), до уровня, примерно соответствующего феодальному обществу.

Есть и другие родственные черты.

Так, в основе «чекистского» проекта лежит глубоко укорененное представление о неотчуждаемой и изначально присущей привилегии, признаку избранности, подобной принадлежности к столбовому дворянству.

Эта привилегия, избранность, впрочем, носит не наследственный, а вполне актуальный характер и заключается, например, в дружбе или хотя бы плотном знакомстве с президентом Путиным, относящимся к периоду до его переезда в Москву иди хотя бы к периоду до его превращения в преемника Ельцина в форме назначения исполняющим обязанности премьера. Как сказал один из членов новой аристократии: «У меня единственная должность, с которой никто никогда ни за что не сможет уволить: я друг Путина».

Принципиально важно, что носители «чекистского» проекта, как правило, в принципе не воспринимают категорию развития и, соответственно, категорию времени. Стандартной позицией, на которой базируется их мировосприятие, является искренняя убежденность (а не просто назойливое декларирование) в том, что «нефть будет дорогой всегда, значит, у нас всегда будет денег столько, сколько мы захотим, и, значит, наша власть всегда будет незыблемой».

Адекватность такого подхода и его влияние на национальную конкурентоспособность, да и сама степень его совместимости даже не с общественным прогрессом, а с простым общественным выживанием, представляются самоочевидными и не нуждающимися ни в каких комментариях.