Бруно, начальник полиции - Мартин Уокер

«У нас уже есть проблемы. У нас убитый араб и один из наших парней арестован, а теперь еще и груз наркотиков плавает повсюду», — категорично сказал Рауль.

«Никто больше ни о чем не говорит».

Бруно купил немного сливочного масла и немного сыра Айлу со вкусом чеснока в StйPhane, корзинку клубники и большой деревенский батон у органической пекарни на рынке и поднялся с ними по лестнице в свой офис в мэрии, прежде чем пройти по коридору в кабинет мэра. Его секретарь не работал по субботам, но мэр обычно был дома, курил большую трубку, которую его жена не разрешала выносить из дома, и занимался своим хобби — историей города Сен-Дени. Это продолжалось уже пятнадцать лет, но, казалось, особого прогресса не было, и он обычно радовался перерыву.

«Ах, мой дорогой Бруно», — сказал Жерар Мангин, вставая и направляясь по толстому персидскому ковру, который мягко отливал красным на фоне темных деревянных половиц, к маленькому угловому шкафчику, где он держал свой напиток. «Рад видеть вас в это прекрасное утро. Давайте выпьем по стаканчику, и вы сможете рассказать мне свои новости».

«Новостей немного, сэр, только то, что Джей-Джей смог сообщить мне по телефону этим утром.

И, пожалуйста, совсем маленький бокал, мне нужно съездить домой и присмотреть за садом.

Вы знаете, что молодой Геллетро был арестован, и у него есть адвокат; так же, как и у молодой девушки из Лалинде. Пока они говорят очень мало, за исключением того, что им вообще ничего не известно об убийстве Хамида. Мы все еще ждем результатов экспертизы, но нет ничего очевидного, что могло бы связать их. Ни отпечатков пальцев, ни следов крови.»

Мэр мрачно кивнул. «Я надеялся, что все уладится быстро, даже если это означало, что виноват один из наших местных парней. Но если это дело будет продолжаться без какого-либо очевидного результата, настроение испортится очень быстро. Я не уверен, что хуже. Я просто хотел бы, чтобы мы могли что-нибудь сделать, чтобы ускорить процесс — ах да, и это напомнило мне. — Он взял со своего стола лист почтовой бумаги. «Вы спрашивали меня о фотографии старика с изображением его футбольной команды. Мому хорошо ее помнит. Это была любительская команда, которая играла в молодежной лиге Марселя, и все игроки были молодыми североафриканцами. У них был тренер, бывший профессиональный игрок «Марселя» по имени Вилланова, и он был на фотографии вместе с остальными членами команды. Они выиграли чемпионат лиги в 1940 году.

Мому помнит это, потому что его отец держал футбольный мяч на фотографии с надписью Champions, 1940, написанной белой краской. Но это все, что он помнит».

«Что ж, это начало, но оно не объясняет нам, почему убийца мог захотеть забрать фотографию или медаль», — сказал Бруно. «Кстати, мне пришлось рассказать Джей-Джею о драке, в которую Геллетро ввязался с племянником Мому, что, вероятно, бессмысленно, но это связь. Конечно, у мальчика все еще большие проблемы из-за наркотиков и политики, и Джей-Джей говорит, что ожидает, что Париж пришлет какую-нибудь важную шишку, чтобы раздуть из этого большое политическое дело и дискредитировать Фронт».

Мэр протянул Бруно маленький бокал его собственного вина де нуа, которое, по признанию Бруно, было, вероятно, чуть лучше, чем у него, но у Мангина было больше практики. Мэр присел на край своего большого деревянного стола, заваленного книгами, папками, перевязанными красной лентой, и старым черным телефоном на углу. Ни компьютера, ни даже пишущей машинки на оставшемся месте не было, только старая авторучка в аккуратном колпачке, лежащая на странице с заметками, которые он делал.

«Сегодня я также получил весточку из Парижа от старого друга в Министерстве юстиции, а затем от бывшего коллеги в Елисейском дворце, и они сказали почти то же самое», — сказал мэр Бруно. Елисейский дворец был официальным домом, а также личным кабинетом президента Франции. «Они видят в нашем несчастье какие-то политические возможности, и я должен сказать, что на их месте я мог бы смотреть на вещи точно так же».

«Но вы не на их месте, сэр. И в Сен-Дени у нас на руках большая неприятность, которая может нанести большой ущерб», — сказал Бруно.

«Что ж, я был на их месте, когда был молод и амбициозен, поэтому понимаю их мотивы и озабоченность. Но вы правы, мы должны подумать о том, что лучше для Сен-Дени». Он повернулся к своему окну, которое выходило на маленькую рыночную площадь и старый каменный мост. «Если это дело затянется и перерастет в жестокую конфронтацию между арабами, белыми и крайне правыми, мы получим много огласки, и у нас, вероятно, будет много горечи, которая может длиться годами. И, конечно, мы можем потерять значительную часть туристического сезона этого года.»

«Но закон должен следовать своим чередом», — сказал Бруно. Он беспокоился о том же, но обязанности мэра были гораздо больше: у него был долг перед почти тремя тысячами душ и перед историей, которая уходила в глубь веков и построила этот мэрий и безмятежную старую комнату, где они сейчас разговаривали. Бруно вспомнил свой первый визит, когда у него брал интервью тот же самый человек, у которого в то время еще была политическая карьера и место в Сенате. Единственной рекомендацией Бруно было письмо от сына мэра, капитана Мангина, лучшего офицера, которого он когда-либо знал в армии, и этого человека который провел подразделение через эту ублюдочную операцию в Сараево. Он многим обязан Мангинам, отцу и сыну, двум мужчинам, оказавшим ему доверие. Тогда, на своей первой встрече с мэром, он был поражен тяжелыми темными балками на потолке и деревянными панелями на стенах, богатыми коврами и письменным столом, который, казалось, был создан для управления городом, гораздо более величественным, чем Сен-Дени. Но это было до того, как Бруно узнал об этом и сделал своим домом.

«Действительно, закон должен поступать так, как он должен, и на данный момент закон, похоже, действует в Периге и в Лалинде, нашем городе-побратиме», — сказал мэр. «Так что, если возникнут проблемы, я бы предпочел, чтобы это произошло в Периге и Лалинде, а не здесь. Ты понимаешь меня, Бруно? Будет нелегко отвлечь внимание от нашего маленького городка, но мы должны сделать все, что в наших силах. Я сказал Парижу, что они, возможно, захотят сосредоточиться на Периге, а не здесь, но я не