Ночь с открытыми глазами - Николай Валентинович Худовеков

— Саша. Так уменьшительно. Разговор я слышал. Конечно, вы поужинаете у нас, иначе… мы в этом отношении очень обидчивый народ, вы изучали по литературе, — он рассмеялся.

— Вы сухого вина не желаете, Женя? — спросил Сергей Гассанович, начиная возиться со скатертью. — Грузинского. У нас для гостей специально есть. Только мы сами ни капли…

На таких условиях Женя, конечно, не согласилась.

— А то наша молодая смена, черт возьми, лет с двенадцати уже выпивает, — ворчал Сергей Гассанович. — Я в своей жизни рюмки в рот не взял, и мой сын не возьмет, пока я жив, а потом как хочет.

— Не наводи тоску, папа, — сын демонстративно сделал вид, что потягивается и зевает. — Женя, в этом нет ничего высоконравственного. Просто мой отец, как старый мусульманин, чтет… чтит коран. Странно в наши дни видеть такое явление?

— Дело не в коране! — резко ответил старший Джани-заде. — Дело в традиции! Мне, Женя, — он понизил голос, — мне только и осталось жить традициями, что успел сделать, то успел, «еже писах — писах», это уже библия, а не коран. Вы говорите, были в «Окшайской заре»? Там меня, конечно, обрисовали… Как еще не проспало желание знакомиться? Еще бы. Журналист Анатолий Авдеенко печатает бравую статью о том, как наш баннонпрачечный трест успешно выполняет план, а потом является старый Джани-заде с косым взглядом и с цифрами в руках доказывает, что у них сплошные приписки и краны для горячей воды часто ломаются… Подождите, картошка уже шипит.

После ужина Сардар опять ушел к своим чертежам, извинившись перед Женей, а Сергей Гассанович, усадив ее в плюшевое кресло, сам погрузился в другое и, закурив («Можно, Женя?») черную пластмассовую трубку, заговорил:

— Видите ли, я вовсе не хотел, чтобы Гомонков написал об этом. И тем более, чтобы еще кого-то вовлек. И я не знаю, по каким он соображениям… Он, говорите, в больнице? Когда выздоровеет, получит от меня письмо. Дело в том, Женя, что мне очень жалко расстраивать вас, но здесь вы ничего не узнаете. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Эта история известна очень немногим, тому есть причины, а если ее разгласить, она коснется людей, чью память мне очень не хотелось бы тревожить. Вы понимаете, что такое — слово, которое дал мертвому. От него никто и никогда не освободит… — После паузы он встал: — А сегодня вы, конечно, воспользуетесь нашим гостеприимством. Вы, кажется, приехали сюда и нигде не устроились? Вон ту комнату мы предоставим в ваше распоряжение.

После такого разговора ей хотелось тут же уйти, не воспользовавшись гостеприимством, но усталость окончательно взяла свое… Засыпая в этой темно-вишневой комнате, она еще слышала, как отец с сыном круто о чем-то спорили, но ничего не поняла: говорили не по-русски.

Все это ей теперь, утром, припомнилось.

…Женя вышла на кухню. Сардар, уже сидевший за маленьким столиком, налил ей стакан черного кофе и спросил:

— Чем вы сегодня займетесь, если не секрет?

— Я? Должно быть, пойду билет покупать, обратно, — говорила она очень неуверенно.

— Я думаю, Женя, этого делать пока не надо, — твердо сказал Сардар.

— Чего не надо?

— Обратно не надо. Я думаю, вы сможете продолжить свои поиски.

— Какие поиски, если ваш отец…

— Он не совсем прав, мой отец. Мне вчера не удалось его переубедить, но он не совсем прав. Насчет «слова мертвым» он кривит душой. Мертвых это не особенно заденет. А вот кое для кого из живых очень важно доказать истину… — Его глаза блеснули. — Сплетни ходят разные, откуда только берутся… Отец будто не понимает, что это очень важно и для меня. Ведь и у меня могут быть свои дети…

Женя почувствовала, что краснеет. Она вообще смущалась под его внимательным взглядом. А Сардар как концы обрубил:

— Я думаю, будет меньшим злом, если мы продолжим поиски, ничего пока не рассказывая отцу. Вы согласны?

— Но я все-таки не знаю… — проговорила она.

— Вы пока останетесь у нас. Я вчера сказал отцу, что нужно же вам наш город посмотреть, раз уж вы путешествовать решились. Другого такого не увидите.

— Спасибо, мне бы в гостиницу устроиться…

— Надоедут… надоедят вам еще гостиницы, будете журналистом. Кстати, я сразу хочу сказать: вряд ли нам с вами удастся подготовить что-нибудь для газеты, журнала. Только если вас интересуют сами поиски…

— Конечно!

— …и может случиться, что кое-кому они очень пригодятся, эти поиски. Доброе имя — как это много. А если оно фальшивое, доброе имя? В общем, стало быть, Женя, по рукам.

Он встал и начал быстро ходить по кухне:

— Я сейчас еду в горком комсомола, а потом к себе на буровую — смена с шести вечера. Вернусь только через три дня, у нас такая вахта. А вы пока… Для начала зайдите к этому человеку, смотрите, я написал: Авдеенко Николай Трофимович, вот его адрес. Он ветеран войны. Представьтесь, что вы от «красных следопытов» из девятнадцатой школы — я там в свое время учился, и сейчас кое-что для них делаю. Попросите его рассказать, как воевал и где. Побольше пусть говорит. Вы для него человек новый, это много значит. Но сами не начинайте про бои под Окшайском. И если он заговорит, не выскакивайте, что вам кое-что известно. Пусть выговорится. Так?

— Конечно, я…

— И запишите как можно подробнее все, что от него услышите, пусть даже никакого отношения к Окшайску это не имеет, все равно запишите. Я кое-что знаю, вы кое-что узнаете, приеду, и сопоставим. А этот Авдеенко… Ну, я не буду создавать у вас предубеждений. И, конечно, город смотрите, в море купайтесь, загорайте — все-таки отдых у вас перед экзаменами… Время еще есть, я объясню, чтобы вам стало понятно, почему наши поиски не для газеты. К нам как-то на буровую приезжал из республиканской прессы корреспондент: дайте мне, говорит, человека, чтобы сейчас у вас работал и был первостроителем Окшайска. И что-то вроде анекдота вышло. Многих строителей в газетах прославлять не к месту. Вы знаете, кем они были? Наказание отбывали, срок лишения свободы…

5

Когда они вместе, Хазин рядом с тучным, немного одутловатым Паукиным кажется вовсе сухопарым. Тот, кто впервые взглянет на обоих и не обратит внимания на петлицы, конечно, скажет, что начальник здесь Паукин, а не Хазин, и что у первого склонность к сидячей жизни, а второй — понятно, больше подвижен, энергичен. И будет удивлен, узнав, что все как раз наоборот.

Те, кто служил когда-либо вместе с сержантом Паукиным, помнили его все время в движении.