Две половинки - Татьяна Алюшина

– Нет! Нет! – завопил он и заелозил под партой ногами. – Я не буду! Я тоже не буду больше!

– Хорошо! – сказала девочка.

И спокойно уселась на свое место за партой, готовиться к уроку, не обращая никакого внимания на воцарившийся в классе переполох.

А переполох совсем нешуточный!

Лешка Мишин орал дурным голосом, двумя руками держась за нос, из-под пальцев по губам и подбородку текла кровь, девочки визжали, мальчишки отсиживались молча, потрясенные до глубин детских душ.

И тут вошла Наталья Алексеевна.

– О боже! Что случилось?! – перепугалась насмерть молоденькая учительница. – Леша, что с тобой? Ты упал? Ударился?

– М-м-м! – замычал Лешка и затряс отрицательно головой.

– Тебя ударили?

– Да-а-а!! – сквозь слезы и кровавую юшку пожаловался мальчонка.

– Кто? Кто его ударил?! – громко спросила у детей учительница.

И весь класс с легкой душой, в едином порыве, сдал Стаську, указав на нее пальцами, подкрепив обвинение словами.

Стаську подвергли допросу, но она молчала по-партизански, не отвечая ни на один вопрос взрослых, сначала учительницы и далее по возрастающей – завуча и директора, четко следуя инструкциям тетушки.

Станиславу Игнатову отправили домой под конвоем Натальи Алексеевны, лично передавшей с рук на руки бабушке «преступницу», а также требования директора завтра же явиться родителям в школу!

Вместо гастролирующих, по обыкновению, родителей в школу пришла Сима, ожидавшая этого выхода на сцену. Одетая по наивысшему разряду – на каблуках, при царственной прическе, в костюме госчиновницы высшего эшелона.

Держа Стаську за ручку, Серафима прямиком проследовала в кабинет директора. Постучала и сразу вошла, представилась, села, не дожидаясь приглашения, поставила возле себя сбоку Стаську и потребовала привести для выяснения происшествия пострадавшего мальчика и учительницу.

Требование перевыполнили, потому что пострадавший Лешка Мишин с мамой и папой уже давно дожидались торжества справедливости и сурового наказания виновной.

Когда все заинтересованные стороны собрались, Серафима, не дав никому слова, перехватила инициативу по проведению собрания в свои руки и предложила изложить претензии.

– Ваша девочка избила моего сына! – воинственно обвинила Лешина мама.

– Как? – спокойно спросила княгинюшка.

– Подошла и ударила кулаком в нос! – возмущенно вступила директор, чувствуя, что теряет председательские функции.

– Кто это видел? – тем же невозмутимым тоном вела допрос Сима.

– Дети! – подключилась к обвинению Наталья Алексеевна.

– Дети, – повторила Сима. – А кто из преподавателей, из взрослых видел?

– В тот момент в классе были только дети! – не убрав обвинительных ноток из голоса, недовольно сказала учительница.

– Напомните мне, – потребовала чиновничьим холодным тоном Сима, – если я правильно помню, то по должностной инструкции учеников младших классов категорически запрещено оставлять одних, без присутствия преподавателя или персонала школы не только на уроках, но и во время перемен?

– Но я всего на пять минут… – покраснела учительница, мгновенно превратившись в обвиняемую, – только в туалет…

Сима величественно и снисходительно посмотрела на нее и перевела многозначительный взгляд на директрису…

– Идем дальше! – перехватив окончательно прокурорские обязанности, продолжила Сима. – Мальчик, подойди сюда, пожалуйста. Не бойся.

Леша развернулся, посмотрел на маму с папой вопрошающе, не узрев видимых возражений, нерешительно подошел. Сима поставила его рядом со скромно молчавшей Стаськой.

Надо сказать, что Леша был мальчиком большеньким – на голову выше Стаськи и раза в два толще, по-хомячьи щекаст, с толстой попой и выпирающим животиком. На фоне тихо стоящей сцепив ручки в замок, тонюсенькой, маленькой Стаськи, картина вырисовывалась, прямо сказать неоднозначная…

– Вы хотите убедить меня, что Станислава, по собственной инициативе, ни с того ни с сего, подошла вот к ЭТОМУ мальчику и ударила его в нос? – делая упор на полной невозможности данного заявления, спросила Сима.

Директриса и учительница уставились на детей в полном замешательстве, словно увидели их первый раз.

Но Сима только начала!

– Наталья Алексеевна, насколько мне известно, Станислава неоднократно подходила к вам, жаловалась, что ее обижают, и просила принять меры?

– Ну… – учительница еле сдерживала слезы и откровенно не понимала, что вообще происходит, – да, она говорила, что ее дразнят…

– И не только дразнят! – повысила обвиняющий голос Сима. – Значит, признаете, что сигналы поступали?

Теперь уже четверо взрослых – родители Мишины, директриса и Серафима уставились вопрошающе на юного педагога.

– Ну да! Признаю! – каялась учительница. – Стасенька жаловалась! Но они же дети! Обзывают друг друга, ну и что? И все дети в классе сказали, что она первая ударила!

– Да? – прогремела Сима. – Я думаю, все было ровно наоборот! Но раз в вашей школе обвинения строятся на основании показаний семилетних детей… – И, выдержав многозначительную паузу, строго посмотрела на директрису.

Та уже давно сникла, поняла, что вдряпалась, и успела сто раз пожалеть, что устроила это разбирательство – надо было наказать обоих, и все дела!

И кто эта дама? А если чиновник из министерства?! Вон и инструкцию знает! Чиновник, точно! Сразу с тоской вспомнилось про пенсию, шатающееся директорское кресло и с ужасом представились все последствия, коими может закончиться для нее это разбирательство…

– …давайте у детей и спросим! – узрев на лице директора ожидаемый результат, закончила фразу Сима. – Так! Алексей, скажи нам честно, не бойся, тебя никто не будет ругать! Ты обзывал, обижал Станиславу?

Лешка посмотрел вопросительно на родителей, в надежде, что те подадут знак ничего не говорить и не отвечать, не найдя поддержки, шмыгнул не дышащим, заклеенным лейкопластырем, носом.

– Да… – прошептал он.

– Не слышу? – потребовала всенародного озвучания Сима.

– Да, я ее обзывал, – чуть громче, сказал мальчик.

– И только?

Он снова посмотрел на родителей в надежде на поддержку, шмыгнул носом, пустил покаянную слезу.

– Я скинул ее тетрадки с парты.

– И только? – не прониклась Сима. – Ты ее толкал?

– Не-е помню-ю-ю… – разрыдался Лешка – толкнул, мо-ожет!

– Это было первый раз? – мягче спросила Сима, убавив напора.

– Не-е-ет! – покаялся мальчонка и кинулся к папе.

– Так! – осталась довольна проведенным опросом Сима. – Подведем итог. Мне картина происшествия совершенно ясна! Станиславу постоянно терроризировали, задирали, обзывали, толкали, шпыняли! Я думаю, в этот раз, когда Леша Мишин стал ее толкать, она отмахнулась и случайно попала ему по носу! Из всего выясненного здесь следует, что должностные инструкции нарушаются, первоклассники предоставлены сами себе, детская жестокость поощряется, жалобы остаются неуслышанными, дети становятся объектом обвинения самих же истязателей. И данное поведение поддерживается преподавательским коллективом! – прогремев постановлением суда, Сима смягчила впечатление, чтобы не перегнуть палку: – Странно, я о вашей школе имею совершенно иные сведения – как о серьезной, с сильным преподавательским составом…