Четвёртая (СИ) - Нагорная Екатерина

***

Тайная голубятня встретила Сольге тишиной. Голуби-драконы Горто вообще были молчаливыми, а северный и голубь торговца совсем разомлели от жары.

Изначально Сольге собиралась написать посланнику Горто, в том числе и про птиц. Но новостей было много, мыслей — ещё больше, и она решила сперва отправить голубя в Северные княжества: не ошибся ли посланник Хаккив насчёт похода их армии. Да и про птиц тоже спросить не помешало бы.

Мохнатый голубь лениво поднялся в небо, покружил над голубятней и полетел к лесу. Сольге наблюдала за ним и обдумывала письмо к торговцу Амуву, как вдруг голубь исчез. На какое-то мгновение Сольге показалось, что лес протянул к нему свою ветвь и прихлопнул несчастную птицу. Не везло в последнее время северным голубям в Октльхейне. И это только добавляло тревоги.

А ещё, пожалуй, придётся обойтись без писем. Разве что будет что-то очень срочное.

***

Сольге, злая и взъерошенная, захлопнула дверь, повернула ключ и с грохотом задвинула засов. Пронеслась по коридору, почти взлетела по лестнице, пнула баррикаду из мебели возле двери, что вела в центральную часть замка: теперь, когда замок был полон чужаков, Детское крыло перешло на осадное положение — все двери, кроме входной и той, что вела на крышу, были не просто заперты на ключ и засов, а ещё подпирались ненужной мебелью. Уж больно настырны были чужаки в своём стремлении разделить кров с хозяевами замка.

— Пусти странника в свой дом, и будет тебе мир и спасение! — пробормотала она, выходя на крышу. Так сильно было раздражение Сольге, что сидеть в четырёх стенах она не могла совершенно. — Чтоб вы все провалились разом! Откуда только взялись, странники?

Она не удержалась и плюнула вниз, туда, где были сложены пожитки чужаков. Глупо, но стало немного легче.

— Всё так ужасно?

Сольге была настолько рассержена, что не заметила прислонившегося к стене Шо-Рэя. В пурпурном свете его тёмно-синий плащ казался чёрным, под глазами залегли тени. Здесь, на крыше, в присутствии Сестёр, стало куда заметнее, насколько жадна Викейру — ей было мало магии, она брала куда больше.

— Свалиться не боишься? Или что тебя заметят? — буркнула Сольге.

— Не боюсь. Я же не хожу по краю и не плюю вниз, — маг улыбнулся как-то по-человечески просто, без ухмылок, без намёков.

— Я бы кинула туда чем-нибудь тяжёлым, если бы это чем-то помогло. Но увы, — Сольге улыбнулась в ответ, но совсем невесело. — Что ты тут делаешь?

— Смотрю. Мне надоело прятаться — скучно. А тебе, я думаю, не помешает ещё одна пара глаз.

— Так…

С одной стороны, Сольге, конечно же, была признательна магу за помощь, с другой… Шо-Рэя могли заметить, он мог обессилеть и свалиться вниз, да мало ли, что ещё могло случиться сейчас, когда понятный и привычный порядок вещей рушился на глазах. Но, опять же, много ли было людей вокруг Сольге, кто мог и хотел бы ей помочь, неважно, в чём именно?

— И что увидела твоя пара глаз?

— Ну, например, что вон те ворота, что со знаком Альез, неплотно закрыты, и туда-сюда ходят южане.

— Невозможно! Я сама их каждый день проверяю — они заперты, там стража…

— Значит, их кто-то закрывает, а потом снова открывает. Пойдём, покажу.

Шо-Рэй повёл её по скату крыши туда, откуда были видны Врата Альез. Шёл он мягко, почти бесшумно, но Сольге видела, что каждый шаг даётся ему непросто. Что там! Она сама с трудом удерживалась на горячей крыше, а ведь Сестры на неё даже не смотрели.

— Вот, смотри, — сказал маг и показал в сторону Врат, — видишь вон того толстяка? Если он ходит возле ворот, значит, они открыты.

— А стража где?

Со стражей было всё ясно — если приглядеться, можно было увидеть, что дверь караульного помещения подпирало небольшое такое брёвнышко, как раз по силам тому самому толстяку.

Раскалённая крыша даже через платье обжигала живот, ноги, локти, но ещё сильнее жгло осознание собственного бессилия — никакого влияния Сольге, никаких её сил не хватило бы, чтобы остановить все те немыслимые безобразия, что творились сейчас в Октльхейне. Что сделают полсотни стражников против такого количества чужаков, а их, как казалось Сольге, было не меньше двух сотен? И будет ли что-нибудь значить слово самой Сольге против слова благодетельницы Байвин?

Сольге попыталась встать и зашипела от боли — обожглась.

— Идём отсюда, пока не запеклись.

— Постой, — маг внимательно разглядывал флагшток с бессильно обвисшим замковым флагом. — Я хочу тебе показать ещё кое-что. И это важнее открытых ворот.

Они снова пошли по крыше. Нет, скорее, покрались. Шо-Рэй скинул плащ, чтобы тот не мешал ему и почти пополз в сторону… крыла Байвин? Маг сошел с ума? Путаясь в юбках, грохоча, как ей казалось, на весь Октльхейн, Сольге ползла следом, проклиная Шо-Рэя, жару, все крыши разом и саму себя за то, что послушала мага. А тот, будто ему и этого безумия мало, направлялся к самому краю. Остановился, махнул Сольге — мол, давай ближе, но тихо — и показал вниз.

Это был маленький внутренний дворик. Когда-то королева, мать Толфреда и Байвин, развела в нём сад. Её дочь цветы и деревья не очень интересовали, но и Байвин когда-то заботилась об этом месте, хотя бы в память о матери. Ещё девочкой Сольге не раз пыталась сюда забраться, потому что таких причудливых цветов, таких ярких птиц, таких огромных бабочек не было больше нигде. За что и была бита то самой принцессой, то старой её нянькой, то девицами из свиты. Сейчас же от былой пышности и яркости не осталось и следа. Мёртвые деревья, похожие на руки, взывающие к небу, заросшие одичавшие клумбы, пересохший пруд. И, похоже, запустение пришло в это место задолго до прихода Сестёр.

Дно пересохшего пруда было расчерчено странными знаками, а в его середине сложен костёр. На берегу — кругом — стояли женщины в одеждах южан, только юбки их были расписаны узорами — зелёными и голубыми, как у тех женщин, что Сольге видела на площади, у лавки травника. Женщины затянули заунывную песню, тоскливую, словно зовущую. То, что среди них была и Байвин, Сольге поняла не сразу. Принцесса сняла красное королевское платье, распустила волосы — если сейчас она чем и отличалась от своих спутниц, то только цветом волос и статью. А песня тянулась, тянулась, тянулась… от неё хотелось бежать и прятаться, чтобы больше не слышать. Сольге прислушалась: некоторые слова показались ей знакомыми. Это были, кажется… Имена? Имена! Это были имена! В тоскливых завываниях она разобрала имя Ангыра, Хендрика, ещё нескольких знакомых юнлейнов, потом пошли имена старших воинов, военачальников и… Короля. Имя Толфреда прозвучало последним.

Чем дольше пели женщины, тем ярче разгорался костёр. Пламя росло, крепло, меняло цвет. Оранжевый цвет светлел, бледнел, переходил в жёлтый, а потом стал зелёным с голубыми всполохами, как те ночные птицы. Имена закончились, а песня ещё нет. Но дальше слов было уже не разобрать: то ли это щебет был, то ли вой. А пламя все росло, пухло, пока не взорвалось неисчислимой стаей тех самых человеколицых птиц. Они взмыли в небо и закружились над двором. Сольге и Шо-Рэй вжались в крышу, но стая их не заметила — рассыпалась, расселась на деревьях и кустах. Сад на короткое время словно ожил. На короткое. Стихла песня, и вся стая в то же мгновение снялась и исчезла в вышине. Двор опустел.

Возвращались так же тихо и осторожно. Шо-Рэй подобрал оставленный плащ, закутался в него снова. На Сольге он не смотрел.

Первыми словами они обменялись уже в комнате мага.

— Давно ты знаешь?

— Несколько дней. Пока разглядывал этих… Пти-хаш, кажется, называл их Янкель.

— А как ты узнал, когда они собираются? — не то, чтоб Сольге в чём-то подозревала Шо-Рэя, но привести её на место так вовремя…

Маг устало вздохнул:

— По тени. За светом Сестёр почти не видно, но Глаза Рийин ещё пробиваются. Тень едва заметна, но если приглядеться — можно увидеть. Я увидел и запомнил, где она была. Ритуал каждый день начинался в это самое время. Или ты думаешь?..