Семь сувениров - Светлана Еремеева

– Константин Семенович… – продолжил Николай. – Так вы говорите, что Александра Генриховна сама попросила Вениамина Семеновича вступить с ней в брак?

– Да. Фиктивно конечно.

– И Волков сразу согласился?

– Нет. Не сразу. Только после того, как сам Андрей попросил его об этом. Он прислал письмо из колонии. Это было единственное письмо, которое он адресовал ему в те далекие годы. Вениамин ему тогда не ответил… Но просьбу выполнил.

– И что же… Они не любили друг друга? – спросил Николай.

– Как раз совсем наоборот! – ответил ему Константин Семенович. – Совсем наоборот.

Николай вопросительно посмотрел на своего собеседника.

– То есть… Вы хотите сказать, что он все же любил ее тогда?

– Нет. Ничего подобного. Они не любили друг друга, когда вступали в этот вынужденный брак.

– И как же…?

– А так, что со временем она его полюбила… А затем и он ее. Мне даже кажется, что сильнее всего он любил ее уже в последние годы. Когда они с Васей ушли от него. И она любила…

– Даже так…

– Да… Но, поймите, это лишь мой взгляд со стороны. Подтверждений моих слов вы нигде не найдете. Вениамин умер. Саша решила молчать. Вы сами знаете. Она ни с кем не общается…

– Да. Это очень затрудняет работу над фильмом.

Константин Семенович развел руками.

– Ничем не могу помочь.

– Хорошо… – продолжил Николай. – Скажите, а вы тоже знали Александру Генриховну еще до того, как они поженились с Андреем?

Услышав этот вопрос, Константин Семенович вскочил с кресла и принялся расхаживать по гостиной. Он молчал, то и дело оглядываясь на Николая. Подошел к камину. Поднял голову. Посмотрел на картину «Христос и грешница». Потом вернулся, снова сел напротив Краснова.

– Почему вы задали этот вопрос? Вы что-то знаете об этом? – тихо спросил он.

– Нет, – удивился Николай. – Я ничего об этом не знаю. Я просто догадался, опираясь на ваши же слова, что вы знали ее с самого начала, с того самого дня, когда Вениамин и Андрей познакомились с ней на вечере, организованном на филфаке.

Константин Семенович опустил голову и провел по волосам рукой.

– Я знал ее еще раньше, – совсем тихо, почти шепотом, ответил он.

– Раньше?!

– Да.

– Вы знали ее раньше Вениамина?

– Да. Это я помог ей с поступлением. Да и вообще сделал очень многое для нее, когда она приехала из Тарту.

– Даже так…

– Да… Но я вам ничего не собираюсь рассказывать… Вы меня поняли? Ничего! Я сейчас сказал об этом, потому что понял, что вы непременно до этого докопаетесь сами. Есть те, кто может вам об этом рассказать… Я не хочу, чтобы вы потом заявляли, что я от вас скрыл эту информацию.

– Да с чего вы…

– Нет, молодой человек! – воскликнул Константин Семенович. – Я знаю таких, как вы. Вы не будете разбираться. Склеите факты, как вам удобно. А потом обвините меня во всех возможных грехах.

Он посмотрел на Николая в упор, затем неожиданно обмяк, прилег на спинку кресла и закрыл глаза.

– Вам плохо? – забеспокоился Николай, откладывая в сторону планшет.

– Все в порядке, Николай. Все в порядке. Задавайте последние вопросы и закончим. Я устал.

Николай пристально взглянул на Константина Семеновича. В голове вспыхивали картины далекого прошлого. Точнее, гипотетические картины. Предположения. Квартира Андрея Огнева, Константин Семенович, вздрагивая от малейшего шороха, пробирается к письменному столу Андрея, ищет томик Бодлера на полке, вкладывает в нее доллары и спешит обратно, пока его никто не застал… Краснов снова взял планшет, проверил диктофон и продолжил.

– Александра Генриховна после окончания университета была вашей аспиранткой?

– Да.

– Вы ее устроили на вашу кафедру?

– Конечно. Она была талантливым ученым и переводчиком.

– Только ли по этой причине? Ведь вы русист, она – специалистка по итальянской литературе. Это выглядит как-то странно…

Волков открыл глаза, преодолевая усталость, посмотрел на Николая.

– Да. Только по этой. И ничего тут нет странного. Она писала диссертацию по русским переводам «Божественной комедии» Данте.

– Вениамин Семенович не был против вашего сотрудничества?

– Нет. Он сам попросил меня устроить ее к нам на кафедру.

– Даже так…

– Именно так.

– И после защиты она так и осталась на факультете?

– Да. Она ушла со своей кафедры в тот год, когда умер Вениамин. У нее начались серьезные проблемы со здоровьем. Через год она замолчала… если можно так выразиться… Одним словом… ушла в себя…

Николай посмотрел в окно. Солнце уже было где-то за Петропавловкой. Ангел потух, стал темно-молочным. Город начинал затихать. Даже машины, которые проезжали внизу, казалось, плыли по воздуху, почти не касались асфальта.

От окна Николай перевел взгляд на картины, которые висели на стене слева. Они тоже словно немного угасли. Сначала он разглядел Саломею, держащую на блюде голову Иоанна Крестителя… Иудейская царица, облаченная в роскошный темно-бордовый наряд, обильно украшенный всевозможными драгоценностями, надменно улыбалась и смотрела прямо в глаза зрителю. Она словно бы искала в глядящих на нее своих единомышленников, тех, кто понимал ее, кто оправдывал ее… Тех, кто не ужасался, когда смотрел на отрубленную голову сына Захария… Искала тех, кто, глядя на нее, думал – а я бы смог поступить так со своим врагом, если бы у меня была такая возможность?.. Это была удивительно точная копия картины Бартоломео Венето. Затем Николай разглядел изображение Христа с сестрами Лазаря – Марией и Марфой. Это уже была копия с картины Генриха Семирадского. Марфа несла кувшин, а Мария сидела у ног Христа. За спиной Христа возвышались два огромных дерева, а за ними открывался вид на Вифанию. Солнце заливало сад своими лучами. Мария и Христос ни на что не обращали внимания. Он говорил. Она слушала. Под этим полотном, чуть ниже, слева, Николай рассмотрел кающуюся Марию Магдалену. Это была копия со знаменитого полотна Тициана. Мария подняла глаза к небу и молилась. Перед ней была раскрыта книга, лежащая на черепе. Никто не видел Марию в этот момент. Она была наедине с богом, сидя в своей пещере. Где-то вдали проплывали облака, покачивалось одиноко растущее дерево. Все было тихо вокруг. И Он слышал ее. Она знала, что Он слышал ее.

– А как вам удалось достать эти копии? Это очень дорого? – спросил Николай.

– Недешево… – ответил Константин Семенович. – Был такой уникальный период в 1990-е, когда художники брались за любую работу… Есть было нечего… Ну да и вы сами все это знаете… Хорошо продавались копии. Я и заказывал. Был у меня один знакомый художник. Великолепный художник… К сожалению, уже умер… Вот он почти все мне и скопировал. Есть у нас, конечно и подлинники, но они не здесь. И все они принадлежат не мне, а моей супруге… Там и Шагал есть, и Рембрандт, и Ван Гог… Она получила коллекцию в наследство от своей матери.

Было видно, что Константин Семенович окончательно устал. Воспоминания о жизни брата оказались слишком