Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

Анализ поэтических текстов обнаруживает, что корневая основа до сих пор остается синкретичным носителем потенциальных смыслов всех однокоренных слов даже в тех случаях, когда происходит расщепление значений вплоть до омонимии и антонимии. Исследования Г. А. Николаева показали, что количественное отношение непроизводных (корневых) основ к производным (содержащим аффиксы) в художественных текстах — 2:1, в то время как в нехудожественных текстах — 1:3. Г. А. Николаев объясняет это отношение потребностью художественных текстов во внутритекстовой, а не внетекстовой мотивированности слова (1987, 112). Такое объяснение вполне убедительно, однако оно может быть дополнено соображением о природной синкретичности корневых основ, что для художественных текстов существенно из-за тенденции к многоплановости художественного слова. Подтверждение этому тезису находим в поэтических текстах М. Цветаевой. Одним из важнейших структурных элементов ее поэтики являются градационные ряды однокоренных слов или синонимов, строящиеся по принципу восходящей градации и завершающиеся антонимическим (нейтрализующим) элементом. Эти ряды отражают философскую концепцию М. Цветаевой: личность поэта, как и человека, охваченного страстью, она считает воплощением духа, противостоящего земной обыденности и наиболее полно реализующегося за пределами земного бытия — в бессмертии-абсолюте. Поэтому поэтика Цветаевой — в большой степени поэтика предельности и преодоления предела.

Рассмотрим несколько примеров, обнаруживающих роль простейшего элемента в словообразовательном кусте, приближающегося к корневой основе (без аффиксов или с минимальным по отношению к другим элементам этого куста количеством аффиксов). Такие простейшие элементы выполняют функцию производящих в микроконтексте:

Кабы нас с тобой — да судьба свела — Ох, веселые пошли бы по земле дела! Не один бы нам поклонился град, Ох, мой родным, мой природный, мой безродный брат! (И., 110); Стоит на башенном зубце, Как ведьма в месячном венце, Над бездной окиянской Стоит, качает стан свой. Покачивает, раскачивает, Как будто дитя укачивает, (…) «Введешь в беду! Уйдешь — уйду: Ты — с лесенки, Я — с башенки!» (И., 381).

Анализ показывает, что такой градационный ряд, актуализирующий лексическое и грамматическое значение приставки, строится по общей модели: исходным его членом является слово без приставки. Как простейшее по форме и наиболее общее по значению, оно становится нейтральной производящей основой всего ряда. Средние члены расположены по возрастанию интенсивности признака или действия, а в последнем члене ряда напряжение, достигшее предела, снимается (нейтрализуется) словом, антонимически противопоставленным всем предыдущим элементам этого ряда. Так, в первом примере высшая степень родственности — родственность духовная — представлена словом безродный в контекстуально обусловленном значении 'как и я, отверженный в земном мире'. Во втором примере из поэмы «Царь-Девица», изображающем попытку Мачехи соблазнить Царевича, качание как образ нарастающего возбуждения превращается в убаюкивание младенца: пределом нарастающего движения становится покой, а стремление к греху, достигнув высшей точки, оборачивается образом добродетели. Характерно, что тема убаюкивания-усыпления в дальнейшем ведет к теме смерти как исходу страсти (Уйдешь — уйду…).

Роль исходного слова без приставки в этих контекстах важна тем, что такое слово (родный, качает), лишенное специфических признаков интенсивности, которые вводятся приставками, начиная ряд, одновременно и обобщает его, будучи синкретичным и потенциально энантиосемичным: родный трактуется и по признаку родства, и по признаку отверженности, качает — указывает и на состояние возбуждения, и на состояние покоя, таким образом, потенциальная энантиосемия реализуется в условиях художественного текста.

За исходное, разъясняемое понятие, включающее в себя все последующие смыслы, М. Цветаева обычно принимает понятие, обозначенное в языке производящей основой, утверждая тем самым его более высокий семантический ранг по отношению к понятиям, обозначенным производными основами на следующих ступенях словообразования. Это видно как из приведенных выше примеров, так и из следующего:

Горбун

Вспоминаю, что синьора

При нашей встрече в

Опере — число

В сем сердце запечатлено — пристрастье

К медалям обнаружила…

Генриэтта Страстна

Я ко всему, что вечно (И., 601–602).

Именно основы, в которых семантика корня меньше других осложнена семантикой словообразовательных аффиксов (приближающиеся к корневым основам как к идеалу), оказываются и наиболее способными к выражению абстрактных понятий, так как они являются, во-первых, носителями первичного, «истинного» значения слова, а во-вторых, хранителями всех словообразовательных, следовательно, и семантических потенций. Ср. также:

И — двойника нащупавший двойник — Сквозь легкое лицо проступит — лик (И., 80).

Таким образом, М. Цветаева показывает, что именно корневая основа по своей природе потенциально полисемична вплоть до энантиосемии.

Чрезвычайно показателен градационный ряд, состоящий из окказионализмов, образованных безаффиксным способом и объединенных в четырехчленное сочетание в поэме «Переулочки». По сюжету поэмы героиня-колдунья, отождествляемая с лирическим «я» Марины Цветаевой, заманивает героя в свой чертог, откуда начинается восхождение от земли «в лазорь», к «седьмым небесам» — в сферу духа. Чертог героини отделен от внешнего мира занавесом:

Занавес-мой — занавес! Мурзамецкий мой отрез! Часть-рябь-слепь-резь! Мне лица не занавесь! (С., 356).

Четырехчленное сочетание субстантивов, составленное из чистых непроизводных основ, вмещающих в себя все потенциальные смыслы их возможных дериватов, актуализирует словообразовательную структуру слова отрез; эта актуализация поддерживается однокоренной рифмой резь, выделяющей значение корня: отрез в данном контексте — не только кусок ткани, но и то, что отрезает один мир от другого (Фарыно 1985б, 267–268). Четырехчленное сочетание развивает мотив отрезанности, при этом наблюдаются типичные для Цветаевой синкретизм и перетекание одного слова в другое. В данном случае это обнаруживается на семантическом уровне: соседние слова четырехчлена синонимичны, но контакт каждого слова с предыдущим и последующим выявляет разные значения этого слова. Так, часть в этом контексте предстает в значении 'доля целого', синонимизируясь со словом отрез, и в значении, производном от глагола частить, синонимизируясь со словом рябь 'легкое колебание, колыхание водной поверхности, а также мелкие волны от этого колебания; зыбь' (MAC). Образ тонкого волнующегося занавеса как метафора реки в контексте «Переулочков» скрепляет узуальное значение слова часть с окказиональным. В свою очередь, слово рябь, актуализируя словообразовательную модель в ряду подобных, приобретает свойство окказионализма, образованного от глагола рябить (в глазах), и это свойство синонимизирует слово рябь с соседним слепь, которое, через синонимию сочетаний слепить глаза и резать глаза естественным образом синонимизируется со словом резь. Так ряд замыкается завершающим членом, однокоренным с исходным, но семантически обогащенным. Морфемная непроизводность завершающего члена оборачивается его сложной семантической производностью от всех предыдущих смыслов, т. е. потенциальный синкретизм непроизводной основы реализуется в полной мере. Характерно, что этот ряд, несомненно, градационный: образ трансформируется от простого называния куска ткани далее через легкое движение, постепенно усиливающееся, к ослепляющему болевому ощущению. В словообразовательном плане тоже обнаруживается нарастание экспрессии: узуальные слова отрез, часть, рябь в их словарных значениях превращаются в окказионализмы, остро осознаваемые как таковые и автором, и читателем. Сочетание лингвистического и семиотического анализа позволило польскому исследователю Е. Фарыно убедительно показать, что «в итоге вся эта формула „часть-рябь-слепь-резь!“ — формула ознобного обморока, отключения от мира сего, в одном плане, а в другом — формула цветаевского „за-занавесного“, потустороннего континуума: от предельно истонченной плоти-ткани (…) через акватический поток до ослепительного света и не-бытия» (Фарыно 1985б, 269). При этом замыкающий член, обогащенный смыслом предшествующих, представляет собой новую ступень познания, данного в члене исходном.