Четвертая высота - Елена Ильина

— Здесь такое тихое небо, — сказала однажды Кончита, закидывая назад голову и вглядываясь в летнюю густую синеву.

— Тихое? Что ты хочешь сказать? — спросила Гуля, но прежде чем Кончита успела ответить, она сама догадалась, о чём говорит маленькая испанка.

Как это должно быть страшно, когда такую мирную синеву заполняют гудением моторов вражеские самолёты, когда они стаями кружат над городом, а вокруг рушатся дома и земля дрожит от взрывов! «Неужели и нам придётся когда-нибудь увидеть и пережить такое?» — думала Гуля.

И она участливо и нежно смотрела на этих смуглых ловких ребят с такими живыми, горячими глазами, с худощавыми, чётко очерченными лицами и ярко-белыми зубами.

Среди испанцев было много малышей, напоминавших Гуле её октябрят. Ребята эти были весёлые, здоровые, но достаточно было видеть, как жадно бросаются они навстречу своим старшим братьям и сёстрам или к землякам, с которыми приехали сюда вместе, чтобы понять, как сильно скучают они по дому, по родным.

Гуля не знала, чем порадовать их. Каждый день она покупала им мандарины, леденцы, открытки с картинками, бумажные веера, бусы из раковин и всякую дребедень.

Малыши прозвали её «Мадресита» — «Маленькая мама». Цветные бумажки от «карамелос», от есть от конфет, они тщательно разглаживали и прятали на память о ней. А мандарины поедали в огромном количестве.

— Ничего удивительного, — говорила Гуля. — В Испании апельсины созревают четыре раза в год. Испанцы без апельсинов жить не могут. Вот как мы с тобой — без картошки.

И она снова звала Мирру на берег покупать в ларьке мандарины и «карамелос» для испанских ребят, а для себя с подругой — двойные порции мороженого и в книжном киоске — последние номера киножурнала.

Гуля среди испанских детей в санатории под Одессой

ТЕЛЕГРАММА

Гуле оставалось прожить в санатории всего одну неделю, когда она внезапно обнаружила, что деньги, которые ей дала мама на обратный билет в Киев и дорожные расходы, разошлись неизвестно на что.

Лёжа в тенистом уголке сада в час отдыха на раскладушке (врач разрешил ей и Мирре тихий час проводить в саду), Гуля шёпотом подсчитывала расходы:

— Мороженое в Одессе — один рубль и здесь — двенадцать; подарки испанчатам — восемь коробочек из ракушек по четыре рубля — тридцать два, итого сорок пять. Конфеты и пирожные — тридцать шесть рублей; сорок пять и тридцать шесть — восемьдесят один. Мандарины… не помню сколько… А бусы, пояс с серебряной пряжкой, открытки, журналы, веера…

— Что ты там шепчешь? — спросила Мирра, поднимая с подушки голову. — Таблицу умножения решила повторить на старости лет?

— Какую там таблицу! — вздохнула Гуля. — У меня остается всего один рубль.

— А на дорогу ты отложила?

— Нет.

— И ты об этом так спокойно говоришь? — удивилась Мирра.

— А что же мне делать? Плакать?

— Не плакать, но как ты домой поедешь, я хотела бы знать.

— Это и я хотела бы знать, — сказала с усмешкой Гуля. — Поехать я никак не могу, при всём желании. Могу только пойти пешком. Авось язык до Киева доведёт!

— А до Одессы как — вплавь?

— До Одессы вплавь…

Мирра смотрела на Гулю во все глаза.

— И как только ты будешь жить на свете, Гулька? — спросила она.

— Не знаю как… — задумавшись, ответила Гуля. — Как-нибудь. Ну ничего, я пошлю домой телеграмму.

— А на телеграмму где возьмёшь?

— У тебя займу.

Мирра засмеялась.

— А мне на билет где возьмёшь? У меня ведь тоже только последние, на дорогу.

— У кого-нибудь другого займу. А может быть, к тому времени из дому получу.

И Гуля стала вслух сочинять телеграмму, считая слова по пальцам:

— «Деньги разошлись. Точка. Не сердишься? Вопросительный знак. Пожалуйста, вышли дорогу сколько можешь. Целую. Гуля». Всего четырнадцать слов. Да ещё адрес!

— И до чего же ты ещё ребёнок, Гуля! — ужаснулась Мирра. — Зачем спрашивать, не сердится ли, да ещё ставить в телеграмме всякие точки и вопросительные знаки? Ведь всё это лишние слова. Я бы написала просто «Вышли деньги. Целую». Три слова. Коротко и ясно.

— Что ты, Миррка! — Гуля испуганно на неё посмотрела. — После такой телеграммы совсем нельзя будет показаться маме на глаза.

— По-моему, и так нельзя. Ты же сама говорила, что из-за вашего переезда у мамы туго с деньгами.

— Да-а, — вздохнула Гуля, — непутёвая у неё дочка. Можно сказать — дрянь девчонка…

Гуля совсем пала духом. Мирра присела к ней на кровать, чтобы утешить подругу, но в этот миг раздался треск, и шаткая раскладушка рухнула на землю.

Очутившись на траве, девочки весело расхохотались…

— Знаешь, Мирра, — сказала Гуля, — давай бросим этот тяжёлый разговор, а то видишь, даже кровать не выдержала, и у неё подкосились ножки.

Девочки принялись чинить раскладушку, натягивая парусину, но в это время на дорожке сада показалась Ольга Павловна. Она всегда приходила именно в ту минуту, когда её ждали меньше всего.

— Это вы так отдыхаете? — спросила она. — Я говорила доктору, что этот отдых в саду ничего хорошего не сулит. Ступайте сейчас же на веранду. А твоей маме, Гуля Королёва, я непременно напишу, что ты не умеешь соблюдать режим.

Гуля ничего не сказала. Взвалив на плечо подушку, словно это была бог весть какая тяжесть, она медленно пошла по направлению к белому павильону, где жили старшие девочки.

«Чего доброго, и в самом деле напишет! — думала она. — Вот будет здорово: сначала моя телеграмма, а потом этакое письмецо… Хоть домой не показывайся!»

Но делать было нечего, и в тот же вечер в окошко телеграфа была подана срочная телеграмма:

«Оказались непредвиденные экстренные расходы вышли пожалуйста на билет целую Гуля».

Возвращаясь в сумерках по берегу моря в санаторий, Гуля и Мирра обдумывали, какие расходы вообще можно считать «экстренными» и «непредвиденными». Текст был составлен по совету Мирры, и теперь Гуля ломала голову над тем, как она объяснит свою телеграмму дома.

— Утро вечера мудренее, — в конце концов сказала Гуля. — Да и до Киева ещё далеко.

Но оказалось, что и до утра ещё далеко.

Лёжа в постели без сна, Гуля думала, как ей выйти из того запутанного положения, в которое она попала. Ей нужны были деньги не только на билет в Киев. Она вспомнила, что она задолжала всем, кому только можно: и Вере, и пионервожатому Алёше, и даже Мирре, у которой взяла деньги на телеграмму.

Она с мучительной ясностью вспомнила, как, провожая её на вокзал, мама просила её быть благоразумной, не потерять деньги по дороге и не покупать на станциях всякую ерунду.