Ультиматум - Алекс Орлов

«Не мы придумали эту войну, камрады, и было бы глупо не воспользоваться трудностями, в которые попали эти империалистические державы», – говорил команданте Либерман, и все камрады с ним соглашались.

Сидя напротив зеркала, Билл выкурил полпачки сигарет, а когда понял, что это занятие ему надоело, надел пилотку и спустился в арсеналы – туда, где до поры таилась сокрушительная сила торпедоносца «Цивилдорф».

– Рады видеть вас, камрад-майор! – совершенно искренне обрадовались смазчики, в чью обязанность входило ежедневное умащивание черных торпед и серебристых ракет. Благодаря такому интенсивному уходу нормативы боевой готовности судна сокращались на треть, и это было личное изобретение Фабричного Билла.

Проинспектировав смазчиков, он отправился к механикам, следившим за исправностью транспортерных лотков, в которых заряды подавались к стартовым шахтам.

– Привет, камрад Билли! – закричали командиру механики.

Он помахал им в ответ и отправился к шахтам, где также ни на минуту не прекращалась работа – шахтные шлифовальщики полировали внутренние стенки, чтобы выход снарядов в космос был идеальным.

Этот ежедневный труд не был бы столь необходимым, если бы не «ржавая блоха», которая не переносила гладких поверхностей. Это вредное насекомое только тем и занималось, что царапало отшлифованные поверхности и откладывало туда свои яйца.

Стоило лишь на пару дней оставить шахты без присмотра, как блохи заселяли все поверхности и покрывали их слоем окисленного металла.

– К нам пришел сам Фабричный Билл! – крикнул в шахты бригадир шлифовальщиков.

– Как дела, камрад?! – отозвались рабочие, продолжая жужжать своими машинками.

Довольный увиденным, капитан торпедоносца поднялся на верхние ярусы и, совершив обход «красного уголка» и стенда личной гигиены, завершил инспекцию на мостике, возле пульта боевого управления.

Подчиненные офицеры на постах исправно несли службу, а стало быть, оставалось только ждать, когда полковник Брицц даст команду на уничтожение целей.

34

Подгоняемый страхом, конвой из четырех судов компании «Хубер Текнолоджис» стремительно несся к туннелю – проходу через поле аномальных объектов, природа которых до сих пор оставалась для всех неразгаданной тайной.

Стоя на мостике головного транспорта, бледный и сильно осунувшийся за последние часы капитан-пилот Кесслер твердой рукой корректировал движение конвоя.

Его помощник лейтенант Шоу дважды садился за письмо к родственникам, но оба раза мял его и выбрасывал в угол.

Штурман сосредоточенно разгадывал кроссворды, а когда все клеточки заполнялись, стирал записанные буквы и начинал заново.

До выхода из туннеля оставались считанные часы, и все понимали, что это последние часы экипажа.

Грустил и Джон Саблин. Он сидел в своей каюте и подавленно пересчитывал деньги, которые были выданы ему для предполагаемого подкупа грабителей с той или другой стороны. Что станет с этими огромными суммами? Саблину трудно было представить, что деньги сгорят в огне без следа, ведь он расписывался в их получении. Конечно, спрашивать все равно будет не с кого, но все же…

В дверь постучали.

– Одну минуточку, – отозвался Джон и, уложив деньги обратно в чемоданчик, забросил его под шкаф. После этого он открыл дверь и совсем не удивился, увидев перед собой Боуна и Фогеля.

– Вы ко мне, господа?

– Да, сэр. Принесли вам кофе, – сказал Боун.

Фогель держал перед собой поднос, на котором стоял кофейник с отломанной ручкой и три чашечки – две настоящих и одна сделанная из бронзовой втулки.

– Что нибудь случилось со Шлангом? – спросил Джон. Уж больно торжественно выглядели эти двое.

– Нет, сэр. С ним все в порядке. Док дал ему много разных лекарств, и теперь наш товарищ спит.

– Спокойным сном… – неожиданно для себя добавил Джон. Он посторонился: – Проходите, располагайтесь. Кажется, где-то у меня было печенье…

– У нас есть конфеты, – сказал Боун и показал Джону пакет.

– Что ж, хорошо, если так, – согласился Джон и придвинул гостям стулья, которых было как раз два.

– Наливать? – спросил Фогель, заговорщицки переглянувшись с Боуном.

– Наливай, – сказал тот.

Фогель разлил кофе по чашкам. Джон потянулся к своей порции.

– Какая у вас замечательная каюта! И вот эти обои! – Боун ткнул пальцем за спину Джона и, когда тот отвернулся, быстро всыпал ему в кофе порошок из пяти истолченных таблеток.

Чтобы добыть эту отраву, Боуну пришлось целый час рассказывать коку выдуманные истории про беглых сумасшедших, которые тот просто обожал, а под конец, когда хозяин камбуза вдруг решил вернуться в кладовку, где шуровал Фогель, Боун пошел ва-банк и признался коку в том, что он зоофил. Тема во всех случаях беспроигрышная, однако кок не знал значения этого слова, так что Боуну пришлось ему подробно объяснять.

В конце концов Фогель нашел нужные таблетки, и они быстренько ушли, оставив кока в состоянии, близком к шоку.

– Обои? Здесь нет никаких обоев. Это пластиковое гофре… – пояснил Джон и повернулся к столу.

– А и правда – гофре, – согласился Боун. – И чего это я подумал, что обои?

– Да, непонятно почему, – поддакнул Фогель. – Давайте пить кофе. А то остывает.

С этими словами он поднял свою чашку и, резко выдохнув, выпил содержимое одним махом.

Его примеру сейчас же последовал и Боун. Джон посмотрел в чашечку и сказал:

– Что-то у меня пены много.

– А просто размешано плохо, – предположил Боун. – Пейте, пена – это хорошо.

– Пена – хорошо, – тотчас подтвердил Фогель, и в его глазах промелькнула нехорошая искра. Джон выпил и поморщился.

– Крепковат напиток, крепковат, – заметил Боун. – Мне тоже так показалось.

– Хорошего кофе нынче не достать, – поддержал товарища Фогель, пристально глядя на Джона. Заметив, что его глаза затуманились, он вскочил на ноги с криком: – Ага, наконец отомстили! Ты умрешь!

– Ну… – Джон икнул и виновато улыбнулся. – Ну это вряд ли. Я, конечно, мало что сейчас соображаю, но… – тут он снова улыбнулся, – но так хорошо мне не было уже давно… Давно… Уже…

Джон попытался подняться, но не сумел и бессильно повалился обратно в кресло.

– Это только временная эйфория! Расплата наступит! – не успокаивался Фогель, приплясывая возле стола, словно безумный.

– Эй, Фогги, а ты уверен, что эти таблетки его прикончат? – спросил Боун, с сомнением глядя на улыбающегося Саблина.

«О чем они говорят?» – недоумевал Джон. Теплые океанские волны поднимали его с самого дна, потом стали качать, качать, пока он не взмыл в небо, споря с солеными брызгами морских ветров. «Да я же чайка или даже буревестник!» – догадался Джон, рассмотрев два крыла, которые несли его все выше и выше, подчиняя себе воздушную стихию. – Он умир-рает, Боун! Смотри, как нелепо он дергает руками – это судор-роги! – прилетело откуда-то издалека, из прежней жизни Джона Саблина.

«А ну вас, дураки», – подумал он и закрыл глаза.

В дверь каюты постучали. Сначала тихо, потом все требовательнее.

Джон почти ничего не слышал, летая над океанскими волнами и выхватывая из них вкусных блестящих рыбок.

– Кто там? – недовольно спросил Боун, однако вместо ответа в дверь продолжали стучать.

– Придется открыть, – сказал Фогель и, подойдя К двери, повернул ручку.

– Здравствуйте! – громко произнес кок, заходя в каюту.

– Виделись, – буркнул в ответ Боун.

– Мы к тебе, – сообщил довольный кок.

– Кто это «мы»? – уточнил Боун. Ему не верилось, что этот камбузный жук успел так быстро сообразить, что у него уперли тараканью отраву.

– Заходите, ребята! – позвал кок, и в каюту ввалились корабельный механик Цандлер, боцман Душивер и еще трое матросов из свободной смены. У всех было приподнятое настроение, а Душивер держал наготове портативную видеокамеру.

– Что это означает? – недоуменно спросил Фогель.

– Сейчас-сейчас. – Кок подал знак Цандлеру, и тот вывалил из сумки на пол каюты белого пуделя.

– Это на что же вы намекаете? – строго спросил Боун, упирая руки в бока.

– Но ты же сам мне говорил, – напомнил ему кок, – ты ведь этот, зоофил?

35

Картины одна восхитительнее другой проносились перед Джоном-птицей, Джоном-чайкой. От стремительных падений вниз у него захватывало дух, откуда-то из неведомых слоев пространства прилетали слова: «… Между тучами и морем гордо реет буревестник…»

«Буревестник – это я», – с удовольствием осознал Джон.

Даже когда полыхала молния и небо сотрясал гром, он ничего не боялся и – вж-ж-жик – разрезал волну острым крылом.

Тряска от налетевшей бури все усиливалась, и в какой-то момент в сознание Джона, охваченного восторгом, проникла неприятная догадка, дотянувшаяся до него из прежней жизни.