Семен Палий - Юрий Мушкетик

Мазепа надеялся провести зиму беззаботно. Но его надежды не оправдались. Зима выдалась трудная. Татары напали на Украину всей ордой. Шереметев, оставшийся на юге с небольшим отрядом, звал на помощь. Гетман долго колебался, но все же выступил. Уже по дороге узнал, что татары дошли до Полтавы и Гадяча. Пришлось разбить войско на три части. Больше всего гетман опасался Петрика, того самого Петрика, который уже в третий раз наводил на Украину татар. Смелый до безрассудства, он быстро переходил с места на место и был неуловим. Мазепу пробирал холодный пот, когда он вспоминал его прежние налеты.

…На пиру у Левенца ему словно нарочно, чтоб испортить настроение, кто-то подсунул универсал Петрика. Мазепа по-прежнему казался веселым, но на сердце было неспокойно. В комнату, даже не взглянув на участников пира, широким шагом вошел Кочубей. Он подал Мазепе письмо с царской печатью.

— От царя, спешное, — сказал он садясь. — Пан гетман…

Мазепа сломал печать и стал читать. Кочубей следил за его лицом. Он хорошо изучил гетмана. По мере чтения губы Мазепы все сильнее сжимались и в конце концов образовали жесткую тонкую складку. Дочитав, гетман положил письмо на стол и слегка ударил по нему ладонью:

— Вот это да… Тут и своих бед не оберешься, так на тебе еще.

— Своих бед стало поменьше: Петрика уже нет.

— А куда ж он девался, обратно ушел?

— В пекло ушел… Закололи его под Кишенкою.

— Кто?

— Какой-то казак из полка Палия. Не перевелись еще добрые молодцы у нас.

— Наградить его надо при всем народе.

— Его уж господь на небе наградит. На куски порубали: татары того казака, едва собрали, когда хоронили… А в письме опять какой-нибудь поклеп?

— Где там! Государь приказывает выйти под Азов с пятнадцатью тысячами конных и пятью тысячами пеших. Да еще суда послать вниз по Днепру, татар встречать, что на подмогу к Азову будут итти.

— Запорожцы уже поплыли. Чалый пятьсот чаек снарядил, денег просит, говорит, что еще тысячу может послать.

— Денег дадим, — царь пишет, что на поход вышлет, а вот как с войском быть? Нам и так трудно. Где столько взять? Людей еще наберем кое-как, а коней? Теперь не только сердюков и компанейцев, а и городовых казаков на свой кошт снаряжать придется. Так и отпиши царю. Зайдешь перед тем, как гонца отправлять будешь. У меня есть еще письмо к царю да послание Палия с письмами татар и поляков. Возьми ключ, я, верно, долго спать буду…

Кочубей дернул гетмана за руку, потому что они проходили мимо ворот, откуда послышались чьи-то быстрые шаги. Их разговор, очевидно, подслушивали. Гетман тихо выругался.

Кочубей хотел сразу ехать.

— Погоди, надо послать за Яковом Лизогубом, — сказал Мазепа.

— Он может не приехать.

— Напиши ему, я подпишу. Зайдем-ка в комнату.

Через минуту Кочубей шел с письмом Мазепы.

— Пан Васыль, — подошел к нему с двумя чарками Орлик, — давай по одной.

— Некогда мне, тороплюсь! — отмахнулся Кочубей.

— Не хочешь? Со мной не хочешь? Ты ж один целое ведро можешь выпить, а тут от чарки отказываешься. Боишься разум пропить?

— Ты уже пропил его.

Кочубей хотел обойти Орлика, но тот загородил ему дорогу:

— Я пропил, говоришь? Это еще как сказать… А вот у тебя его никогда и не было; в писарях одиннадцать лет ходишь, а писать толком не умеешь. У тебя, как у бабы: волос долгий, а ум короткий, — ткнул он пальцем в пышный чуб Кочубея, красиво обрамлявший дородное лицо генерального писаря.

Кочубей молча ударил Орлика по руке, серебряный, на тонкой ножке кубок покатился по полу до самой двери. Кочубей быстро вышел.

— Погоди, — прохрипел Орлик, — ты у меня заскачешь, не теперь, так в четверг.

Он одним духом осушил второй кубок.

Хотя эта стычка произошла под пьяную руку, Орлик все же запомнил ее. Огонек небольшой размолвки разгорелся с этого дня в пламя вражды.

Приехав во дворец Мазепы, Кочубей нашел в кабинете гетмана четыре письма. Читая их, он опасался: не хочет ли гетман испытать его, оставив незапечатанные письма на виду? Возможно, он даже сделал какую-нибудь отметку. Пусть даже так, но ведь не зря Украинцев намекал на то, чтобы Кочубей приватно доносил ему обо всем в Москву.

Первое письмо было от Палия. Правобережный полковник извещал о новом наступлении на поляков, а также о том, что еще много сел пустует, и просил, чтобы гетман не возражал против заселения их левобережцами. А коль нельзя присоединить, то пусть хоть дозволит, если круто придется, итти в Триполье или в Васильков.

Кочубей быстро дочитал письмо, затем пробежал глазами еще два: одно от султана турецкого с предложением Палию переходить на службу к Турции, другое от короля польского, который упрекал полковника за непокорность, укорял в измене королевской присяге. Последним было письмо Мазепы, его Кочубей читал медленно, беззвучно шевеля губами, останавливаясь и как бы проверяя написанное:

«По сих моих донесениях, которые после наступления войск польских и полков тамошних на Семена Палия я получил, Вам, великому государю, Вашему царскому Пресветлому Величеству доношу, что любо с тех времен ко мне от людей приезжих приходили сведения, что те польские полки отступили, однако Семен Палий сразу об этом не уведомил, то я старался в совершенстве обо всем поведении тамошнем выведать. Для чего умышленно знатного казака Батуринското, который давно знает Палия и нам и гетману человек надежный, послал в Фастов. Тот сейчас вернулся, и тогда же Палий прислал мне и письма от короля и султана, которые я посылаю в приказ Малой России в донесение Вам, Великому Государю. По отступлении хоругвей польских Палий умышленно своего посланца по прозвищу Папуга (беглого с той стороны из полка Полтавского) послал бить челом королю. И еще раз доношу, что много казаков Палий переманивает с этого берега, о чем доношу, как самый покорный слуга Вашего царского величества. Гетман малороссийский Мазепа из Батурина декабря 7, года 94».

«Если б знал, не стал бы в читать», — разочарованно подумал Кочубей.

Как всегда, корреспонденцию гетмана повез в Москву посол Трощинский. На другой день он вернулся перепуганный насмерть и заявил, что ночью при переправе на него и охрану напали разбойники, отобрали письма, его, посла, связали, а сами ушли в лодке. Один из них, достоверно, поляк, а кто другие — того он не разобрал.

Разгневанный гетман хотел было отдать Трощинского под суд, но передумал, боясь предать огласке тайное дело. Он написал новое письмо, в котором уведомлял о засылке к Палию лазутчика и о поручении киевскому полковнику учинить со своей стороны наблюдение за Палием, ибо последний, дескать, имеет тайную корреспонденцию с польским королем и литовским гетманом Сапегой. Под конец добавил, что Палий не шлет ему больше писем от гетмана коронного и литовского.

…В середине декабря Мазепа, проклиная всех и вся, отсчитал из казны деньги на войско.

Войско и обоз с двухмесячным запасом харчей повел под Азов черниговский полковник Яков Лизогуб. Сам гетман с остальным войском, какое удалось собрать, двинулся к границе, где соединился с Шереметевым; они вместе пошли на Берестовую. Под Берестовой стояли до весны. Татары не трогали их, а они — татар. Только и дела сделали, что усмирили бунт в полку Миклошича.

Весной татары сами оставили Украину. Харчей не было, а непривычные к грязным балкам и болотам кони тощали, падали. Янычары стали требовать возвращения домой, угрожая, что уйдут сами, если их не поведут. Беки и хан были вынуждены согласиться.

Гетман не стал их преследовать. Разоренное Поднепровье тоже мало тревожило Мазепу, — ведь татары изгнаны, а это было для него оправданием перед царем. Можно было праздновать победу.

В Берестовой Мазепу застало известие о том, что Азов взят и войско возвращается домой, что украинские полки и сам наказной гетман Яков Лизогуб щедро одарены, а его самого царь хочет видеть.

Мазепа поспешил к Воронежу, навстречу царю, и стал лагерем у самого Воронежского шляха. Шатер разбили большой, о двух половинах, да еще и с венецианскими окнами. Пол устлали коврами, поставили дубовые скамьи с резными спинками, столы и даже бархатные кресла. Все это везли из самого Батурина.

Через три дня по приезде Мазепа проснулся от громкого «ура». Мгновенно натянул шаровары и сапоги, сам стал выбирать кафтан. Когда джуры собрались затянуть на гетмане пояс, за шатром опять взвилось «ура», потом кто-то крикнул в шатер: «Царь!» — и вслед за тем быстро вошел Петр. Растерявшийся Мазепа так и остался стоять, зажав в одной руке конец пояса, а другой придерживая полу кафтана. Лицо гетмана выражало отчаяние. Он хотел было опуститься перед царем на колени, но Петр схватил его за плечи и, смеясь, сказал:

— Что, не ожидал, Иван Степанович? Ну что ж, угощай, я и впрямь есть захотел, с утра скачу.