Семен Палий - Юрий Мушкетик

Мазепа и Шереметев с подзорными трубами в руках остались у шатра. Приступ начался, как приказал гетман, с северной стороны. Спешенные полки двинулись сомкнутым строем. Перед садами янычары встретили их залпом и исчезли, словно их и вовсе не было. Полки, сломав строй, бросились по садам, пытаясь догнать янычар. У самого рва по ним дали залп из орудий. Пока перебирались через ров, турки успели сделать еще три залпа.

Мазепа то и дело опускал трубу и обращался к Шереметеву, но тот на все вопросы бросал только «угу» или «нет». В запотевшее круглое стекло уже нельзя было отличить казаков от стрельцов. В разрывах между клубами дыма, плывшего над стенами, было видно, как штурмующие взбираются по лестницам.

Турки почти не брались за сабли; они беспрерывно стреляли из луков и ружей, бросали со стен мешки с порохом, они взрывались и обжигали наступавших. Со стен протянулись длинные черные полосы, — то полилась на казаков кипящая смола. Мазепа толкнул Шереметева в бок:

— Гляди, на крайней башне казаки уже зацепили веревку за колоду с козлами.

— Вижу… А ты вокруг погляди, вдоль всей стены наши отступают. С той башни их сразу выкурят.

В самом деле, увидев, что остались одни на башне, казаки побросали уже зацепленные канаты и разбежались по садам.

— Срамота какая, я их сейчас назад погоню, — процедил Мазепа сквозь зубы. — Трусы иродовы, победа на носу была, а они — назад. Эй, коня давай!

— На сей раз ты послушаешь меня, — спокойно промолвил Шереметев. — Пусть бегут. Начнем осаду. Построим несколько гуляй-городков и примемся стены бить. Палий тоже когда-то Кизыкермен осадой брал.

— Палий, Палий! Дался вам всем этот голодранец! Связала меня с тобой лихая година. Как хочешь, так и делай, сам их теперь собирай и свои гуляй-городки строй…

Гетман повернулся спиной к полю боя, словно его больше ничто не интересовало.

Мазепу действительно мало интересовал этот бой.

«Возьмут крепость — хорошо, не возьмут — тоже неплохо, — думал он, — во всем виноват Шереметев. Из-за чего же, собственно говоря, волноваться? Может, даже лучше, если не возьмут».

К шатру подбежал запыхавшийся казак:

— Пан гетман, запорожцы на помощь плывут.

— Где они, далеко?

— Вон уже видно, из-за переката выплывают.

Гетман навел трубу. Вниз по Днепру выплывали длинные двадцативесельные чайки. Кроме гребцов, на них сидело по сорок-пятьдесят казаков.

— Если они приехали на помощь, так иди передай им, пусть плывут дальше, а там подтянут чайки по Сухой протоке и станут за Кизыкерменом. Скажи, что есть вести, будто на подмогу туркам идут Нурадин и Шеринбей. Запорожцы должны их не пустить.

Шереметев одобрительно кивнул головой и отошел от шатра.

«Ишь, и эти голодранцы сюда спешат, поживу чуют. Это они по царевой грамоте выступили. Попроси я, так разве хоть один пошел бы?» — усмехнулся про себя Мазепа.

Он знал, что Нурадин и Шеринбей должны подойти еще не скоро и оставленные за Кизыкерменом запорожцы будут стоять без дела.

Началась плановая осада Кизыкермена. Полтора дня казаки плели высокие ивовые коши, а стрельцы засыпали их землей. Закончив коши, стали слегка пододвигать их к крепости. Турки попытались стрелять в них, но не только пулкортаны, но и большие двадцатипятифунтовые пушки не пробивали кошей даже до половины. Так добрались до самого рва и стали возводить контрстены.

Работой руководил генеральный обозный Ломиковский. Он приказал насыпать вал выше, чем турецкий, метался от сотни к сотне, заставляя работать даже самих сотников. Увидев согнутую, словно приготовившуюся к прыжку фигуру Ломиковского, все начинали работать быстрее, опасаясь узловатой плети генерального обозного. Эта плеть не миловала не только казаков, но даже стрельцов.

Поставили вал. На него втащили ломовые пушки и стали стрелять по крепости. Палили с пятницы до вторника, не жалея пороха. В субботу турецкие пушки почти замолкли. Как только в стене открывалось окно для выстрела, туда сразу же стреляли гранатой, и если она даже не долетала до пушкарей, а падала возле ствола вражеской пушки, то под пушкой загорался деревянный лафет. Кизыкерменский бей назначил по сорок золотых пушкарям, которые согласятся стрелять, но охотников почти не нашлось.

В городе начались пожары.

С Таванского острова, напротив Кизыкермена, из небольшой крепости тоже стали стрелять по валу, но ядра не долетали до осаждающих. Очень скоро с острова совсем прекратили стрельбу, — в воскресенье ночью кошевой Максим со своими запорожцами захватил остров и крепостцу на нем.

Во вторник Шереметев подвез к крепости все свои пушки и приказал стрелять залпами. Даже при дневном свете было видно, как степь после каждого залпа вспыхивала заревом. В центре города загорелось несколько домов, потом пожары возникли в других местах. Ломиковский сам бегал от пушки к пушке, наводил, прикладывал фитиль, покрикивал и бежал дальше.

Турки, несмотря на шквальный огонь, тоже вытащили на крепостной вал несколько пушек. Ломиковского удивляло, почему после каждого выстрела турецкой пушки на казачьем валу вздымаются тучи пыли. Втянув голову в плечи, он побежал туда и увидел, как казаки, смеясь, что-то, выковыривали из земли. Ломиковский нагнулся и увидел на грязной широкой ладони казака несколько сплющенных серебряных монет.

— Турки нам за службу выплачивают, деньгами стрелять начали. Может, скоро и золотом будут. Слава богу, дождались…

— Чего ж вы, аспидные души, раньше не сказали? — закричал Ломиковский. — Значит, у турок свинца нету. Сейчас мы им покажем, что нам это известно. А ну, хлопцы, лук и стрелу.

Грохот заглушил его последние слова. Прозвучало еще несколько сильных ударов. С вала посыпалась земля. Выяснилось, что Шереметев сделал подкоп, подорвал стену и одну из угловых башен, в которой находились остатки турецкого пороха. После взрыва запылала большая часть верхнего города.

Турки выбросили белый платок. На переговоры вышел сам бей с ченерисом.[18] Мазепа принял бея в своем шатре, не пригласил даже сесть и не стал слушать его; только сказал толмачу, чтоб передал: сдаваться — и на том конец всем переговорам. А так как близилась ночь, то Мазепа милостиво разрешил туркам отложить отход из крепости до утра.

Дождавшись бея, янычары перешли из верхнего города в нижний. Мазепа в присутствии Шереметева приказал выставить караулы и никого ночью не пропускать, однако группы казаков и стрельцов проникли в крепость и рассыпались по городу. В полночь северная часть города запылала, сильный ветер погнал пламя от северных ворот к южным так быстро, что кое-кто не успел выскочить из огненного пекла. Узнав об этом, Шереметев прибежал в шатер гетмана и, оттолкнув джуру, разбудил Мазепу. Тот сонно выслушал Шереметева и натянул на голову одеяло.

— И охота тебе поднимать тревогу. Я подумал: не сам ли султан на нас прет? Ну, сгорело пятьдесят человек, что с того? Турки-то уже сдаются.

Шереметев смял рукой бороду и в упор поглядел на гетмана:

— Как же так? Мало их враг в бою погубил, так еще и в крепости…

— Кто в этом виноват? Охрану я выставил.

Шереметев запахнул полу ночного халата и вышел из шатра.

Встречать турок к воротам нижнего города собралось чуть ли не все войско. Турки покидали крепость. Те, что побогаче, нагрузили свое имущество на высокие мажары, бедняки — на двухколесные возы, многие шли просто с узлами на плечах. От ворот протянулась целая улица из стрельцов и казаков, приехало посмотреть на сдачу и много запорожцев с острова.

Первые арбы и двуколки потянулись между двумя рядами казаков. Вначале турок никто не трогал. Но вот вперед вышел невысокий кривоногий сотник и, подойдя к первой двуколке, остановил ее. Сотник показал татарину на свою саблю, потом на двуколку, давая понять, что хочет, мол, проверить, не везет ли татарин оружие. Сотник покопался в вещах, вытащил какой-то узел и отбросил в сторону. Татария хотел положить узел обратно, но сотник ударил его рукояткой плети по спине. Среда казаков послышались голоса возмущения. Из толпы вышел пожилой горбоносый казак.

— Эй ты, вояка, зачем людей грабишь? — обратился он к сотнику. — Стыда в тебе нет, все тебе мало! И дома с людей шкуру дерешь, и здесь…

— Закрой вершу, — огрызнулся сотник, — не твое дело. Я тебе не даю брать, что ли? А будешь цепляться… — он угрожающе поднял нагайку. Казак хотел что-то ответить, но его сзади потянули за полу.

— Не связывайся лучше, не один он такой. Вон там Ворона подбил людей, — всё с возов тащат. Да и самому Мазепе перед рассветом из крепости целый воз подарков пригнали. Хлопцы говорят — выкуп… Гетман ничего не сделал, чтоб прекратить грабежи, даже из шатра не вышел.

Всю ночь шумели казаки, а с рассветом полки двинулись на Переволочное. Гетман, отправив с Шереметевым письмо царю об удачном походе, выехал вслед за ними.