Раздвоенное сердце - Беттина Белитц

Я никогда ещё не чувствовала себя такой чистой, такой сильной и такой беззаботной. Никогда ещё чистое существование не приносило мне столько радости. Никогда я не была ещё такой неуязвимой. Я...

— Елизавета! Эли! Проснись!

Одним ударом я оттолкнула женщину от меня. Мои руки были как чужие. И очень-очень холодными. Почему у меня были руки? Я же только что была рыбой.

— Елизавета, что ты здесь делаешь?

Женщина, моя мать, была охвачена паникой. Но я не могла говорить. Ещё пока нет. Это было тяжело. Даже дышать стоило большого усилия. Мне нужно было на этом концентрироваться. У меня был рот, а не жабры. Мои конечности были тяжёлыми и медлительными, а стук в моём правом виске болезненно напоминал мне то, как уязвима я была.

Я сощурилась. Вдруг я начала стучать зубами.

— Мне... мне нужно ... Мне снился сон.

Да, это был сон. Только сон. Только? Это было лучшее, что я когда-либо переживала. Я хотела вернуться. Мои веки отяжелели.

— Эли! — крикнула мама настойчиво. — Пожалуйста, не засыпай!

Несмотря на моё желание, снова возвратится назад — я уже была на пути — мамина тревога прорвалась ко мне. Она положила тёплое одеяло мне на плечи и тёрла мои предплечья.

— Мама ты делаешь мне больно, — сказала я устало.

Я действительно мёрзла, но одеяло сильно давило на меня. Его волокна царапали кожу. Лучше было бы, если бы я даже сняла мою тонкую, короткую ночнушку, стоя здесь, возле большого переднего стекла зимнего сада, к которому я только что прижимала своё лицо. Мама не смутилась. Она продолжала тереть дальше. Моя дрожь прекратилась. Я зевнула, так что моя челюсть хрустнула.

— Ты в порядке? — спросила мама меня обеспокоенно.

С трудом я собрала свою реальность по кусочкам. Я не была ни орлом, ни оленем и даже ни форелью. Я стояла в тонкой ночной рубашке в зимнем саду и у меня были ледяные ноги. И мой план, всё делать, так как в Кёльне, пока не удался. Почему-то больше не получалось наблюдать и повторять. Мои предчувствия подтвердились.

— Да, всё в порядке, — сказала я хрипло и прокашлялась. Всё ещё было сложно использовать свой голос.

— Ты ещё никогда не была лунатиком, — пробормотала мама растерянно.

— Ничего не случилось, — сказала я медленно и сглотнула. — Наверное, виновата луна.

При этом луна была не полной. Нет, она ещё прибавлялась, сегодня ночью достигла почти полумесяца, но она висела так низко, и была сказочно большой над чёрными верхушками деревьев, что погружала весь зимний сад в серебряный свет. Была ли я лунатиком? И что бы случилось, если бы мама меня не нашла?

Мама включила кипятильник и выбрала для меня один из своих сделанных самой чаёв. Почти все из них были на вкус ужасные, но я не хотела оставить её без шанса за мной поухаживать. Что-то делая, казалось, она расслабляется, постоянно напевая про себя.

Сама я была не взволнованна и не боялась. Я только удивлялась. Мама была права. До этого я ещё ни разу не вставала ночью добровольно с кровати. И вообще никогда, спя при этом. Но если, конечно, такие прекрасные сны меня выгоняли из постели - тогда я с удовольствием сделаю это снова.

— Что ты делаешь здесь? Сколько время? — спросила я её.

— Чуть больше половины четвёртого. Я не могла заснуть. А потом я услышала странный звук, как карканье, как будто бы в доме была птица.

— Птица? — Я вздрогнула и закуталась сильнее в одеяло.

— Я ошиблась. Во дворе дрались две кошки. Я смогла их разогнать, а потом увидела тебя. — Она налила воду в чашку и вложила её в мои ледяные руки. — Валерьянка и мелиса. После этого ты уснёшь как младенец.

Я притворилась, что сделала глоток. Если у мамы были такие прекрасные лечебные средства - почему она сама их не принимала? Иногда у меня  было такое впечатление, что она с удовольствием оставалась полночи бодрой.

— Эли ..., — сказала она не решительно и посмотрела на меня испытующе.

— Да? — Я пригубила чай, при этом чуть не обожгла губы.

— Тебе снился сон, не так ли?

Я кивнула.

— Ты уверена? — Она вытерла нервно стол.

— Да на сто процентов уверена.

— Хм, — сказала мама и на короткое время замолчала. — Сон был хорошим?

— Не знаю, — пробормотала я.  — Запутанный. — Я не могла ей его рассказать. Он был сумасшедшим.

— Я возьму чашку наверх, хорошо? — сказала я, показывая на чай. И вылью его в раковину. Извини, мама. О

на посмотрела на меня растерянно.

— Хороших снов, Эли. И не броди снова, ладно? — засмеялась она  судорожно.

Я не могла этого, конечно, гарантировать, но я была почти уверенна, что такой сон больше не повториться. Но уже сейчас я плохо себе представляла то, что я его когда-нибудь забуду. Может быть, мне посчастливится, и я после смерти возвращусь оленем. Это действительно убого, болтаться по миру на двух ногах, подумала я, когда неуклюже и, спотыкаясь, поднималась по лестнице.

Растерянно я зашла в ванную комнату. Здесь тоже луна погрузила всю комнату в серо-голубой свет. Чёрная, круглая тень в ванне, остановила меня от того, чтобы махом вылить туда горячий чай. Я включила свет.

О Боже, как отвратительно. Сейчас я снова поняла, что мне никогда не нравилось лето. Так как лето добралось даже к нам в лес. Ночи всё ещё были холодными, но солнце так нагревало дом днём, что мне приходилось открывать вечером окно - а это в свою очередь привлекало незваных гостей.

— Ох, — сказала я тихо. — И должно это было случиться?

 Моим первым инстинктом было побежать вниз и попросить маму о помощи. С неприятным покалыванием в затылке я думала о толстых, волосатых экземплярах, которые омрачали мне ночи летом и осенью в Оденвальде - особенно с того вечера, когда папа убил огромного паука над моей кроватью и заверил меня, что он совершенно мёртвёхонький, а полчаса спустя я из чистого инстинкта включила свет, а паук притаился, полный жизни, на моей подушке.

Скорее всего, это и был толчок для моей индивидуальной ужасной фантазии. У меня тогда было такое чувство, что паук имел меня в виду. Он хотел меня. Он хотел отомстить.

С другой стороны, этот паук сидел здесь - не менее отвратительный экземпляр - в ванне, на расстоянии двух дверей от моей подушки, и я могла его струёй душа загнать в трубу стока и закрыть сток затычкой.

Осторожно я схватила душевую насадку. Паук оставался неподвижно сидеть. Как это было с замиранием ужаса? Я чувствовала отвращение и всё-таки не могла оторвать взгляд от него. И так же я не могла себя перебороть, что бы открыть кран.

С внезапным приступом смелости, я схватила бумажную салфетку, завернула её вокруг волосатого тела паука, так что наружу выглядывали только восемь кончиков его страшных ног, немного сжала и выбросила весь пакет в наклонённое окно ванной комнаты.