Матерый и скокарь - Евгений Сухов

– Уверен, что скоро ты сменишь меня и станешь императором Рима…

– Тиберий, об этом не стоит говорить, ведь…

– Не следует перебивать меня, – мягко напомнил Тиберий. – А потом, я не только император, но еще и старик.

– Извини, Тиберий, – сдержанно покаялся Калигула.

– Обещай мне в день своей коронации надеть эту тогу.

Тиберий смотрел пристально и прямо. Несмотря на преклонный возраст, он не потерял политического чутья и беспощадно расправлялся с каждым, кто вставал на его пути. Так что, сражаясь за трон, он погубил не меньше жизней, чем в открытом бою на поле брани.

Калигулу едва не передернуло от страха: а что, если это еще одна проверка на лояльность старому плуту? Стоит ему только изъявить согласие, как тотчас из соседней двери выйдут рабы и по сигналу Тиберия задушат его подушками. Все это произойдет на глазах у флейточного оркестра, стоящего на хорах, на глазах сенатора, с увлечением поедающего зайца.

Даже если сенат повелит учинить расследование по поводу его столь внезапной смерти, они в один голос будут утверждать, что он поперхнулся кабаньей щетиной.

Поговаривают, именно Тиберий убил Германика, своего племянника и отца Калигулы, так что же ему стоит уничтожить внучатого племянника?

– Меня не будет, но меня будет тешить мысль о том, что ты вспоминаешь меня.

– Я не могу тебе обещать, Тиберий, потому что я просто… я просто никогда не стану императором.

В глазах старика просветлело. Или ему только показалось?

Император развел руками:

– Вижу, ты непреклонен. Но, надеюсь, мы еще вернемся к нашему разговору в самое ближайшее время. Макрон, – повернулся Тиберий к сенатору, – а почему ты не открываешь свою корзину? Или, может, ты думаешь, что я велел набросать в нее дохлых жаб? – Губы императора брезгливо поморщились.

– Император, я приму от тебя любой подарок, – поспешно заверил Макрон, убирая с корзины покрывало.

На желтом шелке лежало два золотых браслета, украшенных изумрудами.

– Император, – выдохнул восторженно сенатор, – твоя щедрость не знает границ.

– Не стоит меня благодарить, – вяло отмахнулся Тиберий, – это всего лишь малая часть того, что я мог бы тебе предложить за твою верную службу. Я знаю, ты очень любишь свою жену, так что пускай один браслет достанется тебе, а другой передашь ей.

– Она будет очень рада такому щедрому подарку императора, – почтительно поклонившись, ответил сенатор.

– Что-то вы заскучали, друзья мои, – бодрым голосом проговорил Тиберий. – Ах да, совсем запамятовал, ведь мой внук любит устрицы.

Император негромко хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, и в столовую вошли два пьяных раба с глиняными кружками в руках. Гай Цезарь Калигула невольно поморщился – еще одно чудачество старого императора, поистине его выдумки не знают границ.

Рассорившись не на шутку, рабы вдруг принялись толкать друг друга, затем, вовсе разозлившись, вооружились палками и принялись стучать по глиняным кружкам, из которых посыпались устрицы с гребенчатыми раковинами.

Вошла молодая рабыня, одетая в полупрозрачную ткань, сквозь которую просвечивало ее точеное смугловатое тело, и принялась собирать рассыпавшие раковины, после чего с поклоном стала раздавать их гостям.

– У тебя все так необычно, – заметил Калигула, открывая раковину.

Император хотел что-то ответить, но неожиданно его лицо застыло, превращаясь в болезненную гримасу. Приподняв руку, он показал через стол на противоположную стену, туда, где на хорах играли рабы на струнных инструментах. Музыка смолкла. Окаменев, присутствующие в ужасе наблюдали за потугами императора. Тиберий Клавдий, опершись о ложе, пробовал подняться. В какой-то момент казалось, что это ему удастся, но уже в следующую секунду, ослабев окончательно, император рухнул лицом на подушки.

– Императору плохо! – закричал молоденький раб с флейтой.

– Пошел прочь! – прикрикнул на него сенатор. – Ты разве не видишь, что император просто захотел прилечь.

Рабы, поспешно спустившись с хоров по круговой лестнице, один за другим быстро исчезли за массивной резной дверью столовой.

Ошарашенный Калигула взирал на неподвижное тело великого правителя Римской империи. Под столешницей слегка раскачивался серебряный стакан, пролитое вино стекало с покрывала ложа, превращаясь в неряшливую темно-красную лужицу.

– Теперь ты император, Калигула, – торжественно произнес сенатор Макрон, – ведь именно тебя Тиберий назначил своим преемником.

Верить в смерть великого Тиберия отчего-то не хотелось – уж слишком она была неожиданной. Казалось, что это очередная забава императора, столь гораздого на шутки, – он просто решил потешить своих гостей, вот сейчас поднимется и трескучим старческим хохотом посмеется над обескураженными гостями.

Проходили минуты, но император оставался неподвижен. Если это комедия, то она начинала затягиваться.

– Гай Цезарь Калигула, пора выйти к народу и объявить о смерти императора Тиберия Клавдия Нерона, – настаивал Макрон. – Уверен, что ты будешь лучший из императоров, не забывай, что ты сын великого Германика.

Калигула тяжело поднялся. Он еще не стал императором, но бремя власти уже давило на плечи.

– Я сделаю так, как должно быть, – голос его покрепчал. – Я наследник императора Тиберия Клавдия, а следовательно, правитель Римской империи. – Его худое лицо вдруг исказилось нешуточной злобой. – Долго же я пресмыкался перед этим стариком, он не только убил моего отца, но и погубил мою мать, умершую в изгнании, а два моих старших брата и вовсе сгинули в ссылке от истощения. Мне бы следовало удавить его собственными руками, – кулаки Калигулы крепко сжались.

Неожиданно Тиберий застонал, заставив гостей оцепенеть от ужаса. За прошедшие несколько минут было произнесено столько всего, что им быть распятыми на кресте. Глаза императора смотрели на гостей сурово – в них читался безжалостный приговор.

Приподнявшись, Тиберий протянул вперед слабеющую руку и произнес:

– Дайте мне копье.

Сенатор перевел взгляд на побледневшего Калигулу. Сам он мог припомнить немало случаев, когда вот после такого дружеского обеда гости императора отправлялись прямой дорогой в клетку ко львам на съедение.

Неужели они следующие?

– Мне нужно копье! – окрепшим голосом пожелал Тиберий.

Дальше его голос может перерасти в крик, и тогда на его зов сбежится стража.

Император просто бредил! Поднявшись с удобного ложа, Макрон шагнул к Тиберию. Никогда прежде сенатор не видел императора Тиберия Клавдия Нерона на столь близком расстоянии – ведь величественный Тиберий предпочитал от простых смертных отгораживаться семью ступенями, что вели к его трону, как к Олимпу, а за обеденным столом это была всегда широкая столешница. И вот сейчас он увидел, насколько Тиберий стар: кожа на лице была желтой, с крупными порами. Ее можно было сравнить разве что с пересушенным пергаментом. Пугали лишь глаза, казавшиеся невероятно молодыми.

Уж не дьявольское ли это порождение?

Подняв подушку, сенатор приблизился вплотную. Тиберий неожиданно рассмеялся.

– Чего ты смеешься? – спросил Макрон.

– Дожить до девяноста лет, чтобы быть задушенным своим слугой.

Подняв подушку, Макрон положил ее на лицо императора и навалился всем телом.

Еще минуту Тиберий слабеющими руками пытался отпихнуть от себя грузное тело сенатора, а потом затих, вытянувшись во весь рост. Приподняв подушку, некоторое время сенатор смотрел на лицо почившего императора, не в силах заглянуть в его глаза, а когда все-таки отважился, невольно вздохнул – пугающий огонек угас, как это случается с угольком, угодившим под подошву сандалии.

– Меня могут заподозрить в убийстве, – хмуро проговорил Калигула, созерцая мертвое тело императора.

Макрон уже совладал с собой и теперь говорил хорошо поставленным голосом трибуна:

– Как только ты сядешь на престол, тотчас объяви траур по Тиберию, это заткнет глотку всем недоброжелателям.

Калигула сдержанно согласился:

– Хорошо, я последую твоему совету.

Убийство императора далось нелегко. На щеках сенатора выступили крупные капли пота. Отерев влагу тыльной стороной ладони, Макрон спросил:

– Что-то я не пойму, зачем Тиберию в последнюю минуту жизни понадобилось это копье? Признаюсь, поначалу я принял его слова за обыкновенный бред.

– С этим копьем он не расставался все последнее время, – заметил Калигула. – Даже говорил, что теперь оно для него атрибут императорской власти.

На стене среди парадного оружия висело ничем не примечательное копье. По какой-то странной прихоти Тиберий отвел ему центральное место.

– Это копье того самого центуриона, что проткнул Христа.

– Христос… Это тот самый смутьян, которого распяли в Иерусалиме? Говорили, что он якобы воскрес.

– Именно так.