Кабала - Александр Потёмкин

Тут меня с невероятной силой потянуло к мешочку. Я быстро, словно утоляя острый голод, проворно помогая указательным пальцем, на сухую запихнул в рот три ложки порошка, не без труда проглотил и немного погодя опять захотел поразмышлять о сюжете с женщиной и собственным отроком. «Если раньше тысячелетиями человек приносил в жертву богам младенцев, то я первый, кто принесет ребенка в жертву не загробному миру, а реальной жизни…» — начал я новый этап размышлений, но продвинуться дальше не получилось.

Повседневные картины стали заполнять воображение. Я вчера совсем неплохо потрудился. Четверть поля вскопал и засеял кашкарским маком. Тяжкая работа, руки до сих пор гудят. Земля была как камень, словно к ней долгие годы никто не прикасался. Правда, небольшая кромка перед березовым пнем поддавалась на редкость легко. Если бы весь участок был таким мягким, то я бы вскопал его за день. Когда мое сокровище станет всходить, я устрою ритуальные танцы с костром и жертвоприношением. Десять столовых ложек молотого мака тонким слоем, будто масло на хлеб, размажу по сковородке. Когда солнце будет опускаться за горизонт, а красные лучи коснутся кукнара и заиграют огненными бликами в его мелких, похожих на жемчуг, зернах, я подожгу опийную солому, чтобы принести богу плодородия ароматную пьянящую жертву. Говорят, ритуал одержимых взбалмошным цветком способствует высокому урожаю. А теперь надо вставать, майское утро давно залило сибирские просторы ярким светом, так что пора брать лопату и продолжать дело жизни: высеивать опийный мачок.

Я встал, почувствовал, как ноют мышцы, и упрямо поплелся на участок. По дороге вспомнил, что за два последних дня съел лишь немного печенья, выпил холодного чая и воды из колодца. «Но есть совершенно не хочется, — отметил я. — Осталось несколько сотен рублей, надо купить дешевый чай, хлеб и сахар. Чаек после кукнара — мечта!» Я взял лопату и начал копать. Когда уставал, вытаскивал из кармана маковые зерна и старательно вдавливал их в разрыхленную землю. Каждые семь сантиметров — зернышко. Кропотливая, изнуряющая, нудная работа доставляла мне чувство восторга. Когда солнце застряло в зените, я опять приблизился к тому самому березовому пню, вокруг которого земля показалась вчера несколько мягче, чем на других вскопанных участках усадьбы. Лопата легко входила, даже проваливалась в грунт, словно я всаживал ее в торф. Хотя я видел, что на лопату липла земля, а не торф, тем не менее, взял комочек и помял его. «Я не сельский, а городской житель, но чувствую, что в руках земля. Плотная и при этом мягкая. Чернозем! Может, недавно на ней кто-то работал? Ну, конечно, не вчера, а прошлой осенью или весной. А вдруг здесь что-то закопано? То, что я денно и нощно ищу? — неожиданно пришло мне в голову. — Сырец опия, мешок кукнара, спрессованные в плитки опиаты, молотые головки цветка, воспаляющего разум, странички, исписанные секретами возделывания магического растения, опийное молочко в термосе, погреб, набитый сухими, с темными прожилками, головками божественного цветка… Ведь больше мне ничего не нужно. Я ни о чем другом и не мечтал!» Я усердно заработал лопатой, словно небольшой экскаватор, яма делалась глубже и глубже. Вдруг металл ударился о какую-то твердую поверхность. Раздался скрежет. Сердце замерло. Я тяжело дышал. Неужели откроется небывалый запас будущих грез? Отбросив лопату, я прикоснулся к находке, как к какому-то наркотическому чуду. В объятиях оказался железный ящик. Не шевелясь, я не спускал с него взгляда. Растерянность на какое-то время сковала мои действия. Наконец в сильном возбуждении я начал очищать находку от земли и скоро нащупал висячий замок. «Как открыть?» — тут же мелькнуло в голове. Схватив лопату, я начал лихорадочно взламывать ящик. Запах опия сводил с ума. Казалось, божественный продукт где-то рядом. Через несколько минут замок поддался. Я схватил крышку и мигом ее открыл. К удивлению и разочарованию ящик был набит российскими банкнотами. Тысячерублевые пачки в банковских упаковках заполняли весь объем. А я-то почти поверил, что найду клад опия! Немного погодя я начал, однако, разглядывать найденный капитал. Я знал, что от недоумения лицо у меня становится бледно-желтым. В критическом состоянии оно всегда обретало этот болезненный цвет. «Деньги, впрочем, тоже пригодятся, — подумал я. — Их можно потратить на покупку земельных угодий и расширить маковые посевы. Чем больше окажется урожай, тем быстрее я перейду с кукнара на чистый опий, собирая на стеклышко лишь молочко бледноголубого цветка. А когда оно подсохнет, буду счищать его, скатывая в волшебные шарики величиной с куриные яйца. Одного шара хватит на неделю. В год уйдет пятьдесят два шара. Восемь шаров необходимо приготовить на угощения. Кто знает, с кем сведет меня жизнь в Кане. Ну, а если никто не встретится, тоже премилое занятие — потчевать самого себя. Десять гектаров позволят сделать запас на пять лет. А дольше я и не мечтаю прожить. За это время все темы бытия будут продуманы. Зачем же разум утомлять по второму кругу? Но в каком необыкновенном удовольствии, с каким упоительным восторгом пройдут эти годы! С таким товаром легко достичь небывалого по воспаленности состояния. А мне больше ничего и не нужно в жизни. Соломой буду отапливать избу. Ее душистое мягкое тепло внесет уют в жилище. Вспомню ли я при таком замечательном времяпрепровождении фальшивый окружающий мир? Нет! Никогда! Слава богу, он останется за порогом сознания!

Тут я стал с жадностью представлять грядущие удовольствия. В мозгу закопошились идеи приобретения земельного надела. Я подумал, не купить ли трактор, чтобы самому вспахивать поле, а не приглашать наемных рабочих. Один гектар с трудом вскапываю, а тут будет целых десять! Без чужого труда или механизмов очень тяжело, да просто невозможно одному перелопатить сто тысяч квадратных метров. Да зачем мучиться? Теперь ведь деньги есть. Кстати, а сколько их? Надо внести ящик в дом, чтобы пересчитать купюры. Впрочем, можно не купюры считать, а пачки. В каждой по сто тысяч рублей. Я достал ящик, втащил его в дом и после подсчета определил обретенное богатство. Для моего незавидного положения сумма выглядела просто сумасшедшей. В одном столбике было пять пачек. Помножить на пять столбиков в ряду. А всего в ящике было пятнадцать рядов. Итого получилось триста семьдесят пять пачек по сто тысяч рублей. В моем распоряжении, следовательно, оказалось тридцать семь миллионов пятьсот тысяч рублей, или около полутора миллиона долларов. «Богатая бабка была Фатеева, — усмехнулся я. — Куда такие деньжища деть? А нужны ли они мне вообще? Гектар земли в Кане стоит не больше двухсот баксов. Десять гектаров — это всего лишь две тысячи зеленых. Плюс трактор — еще пять тысяч. Конечно, шансы заиметь ребенка теперь у меня возросли. Государство по новому указу платит молодой матери одиннадцать тысяч долларов. Я добавлю ей еще двадцать, а то и тридцать, пятьдесят тысяч! Так что найти женщину, которая согласится за гонорар родить мне ребенка, несложно. Главное, чтобы она не ждала от меня никакой влюбленности и не лезла целоваться. А куда девать остальные? Я дал клятву, ни при каких условиях не возвращаться в реальность, оставаться лишь в чудесном мире воображения.

Закрыв ящик, я сунул его под кровать и решил пойти в город. Надо купить продукты, заглянуть к риелторам и присмотреться к местным девушкам. День долгий, до сумерек успею распахать участок и высадить весь мачок. Ох, мечтаю увидеть его буйную вегетацию. Великое наслаждение наблюдать рост маковых головок. Вот они с горошинку, потом с вишенку, еще немного — уже с грецкий орех, а там и с целый кулачище. Восторг захлестывает меня. Ведь наркотик — одна из важнейших составляющих энергии, а ее опийный поток включен в триединство жизни — энергии, материи и информации.

Кан стал первым провинциальным городком, в котором я очутился. Был унылый, жаркий день, подернутый мазутным смрадом, тянущимся от речного порта. Ржавые мертвые краны походили на высохшие громадные тополя. Людей было мало, движение жизни, казалось, прервалось, повсюду чувствовалась какая-то нездоровая расслабленность. Я шагал по тротуару. Асфальта не было, но грунт был плотным, упругим, как земля на участке покойницы Фатеевой. «Здесь тоже можно посадить мое очаровательное растение! Нашелся бы смельчак, способный засадить все свободные городские площади опийным маком! А почему только городские? Что если всю Западную Сибирь?» — почему-то пришло мне в голову. Возникло подозрение, что таким типом смогу стать я сам. Мысль пришлась мне по кайфу. С трудом различая грань между смелыми фантазиями и блеклой реальностью, я побрел дальше. Внизу, среди базальтовых скальных углов, в которые то и дело упирался мой взгляд, медленно тек Кан. В его спокойной воде, отливавшей бирюзой, отражались пестрые юбки девушек, проходящих через мост, их длинные, по-весеннему еще белоснежные ноги. Отражались так ярко и четко, что пришлось потупить взгляд. «А то еще ктонибудь подумает, что меня женщины интересуют», — с досадой оглянулся я.