Демон - Виталий Вавикин

- Поговори об этом с Робертом Ефимовичем, - сказал Гансу Дерек на английском.

- Причем тут Роберт Ефимович?

- Доверься мне, я знаю много альковных тайн этого города. В конце концов одна ночь ее ни к чему не обяжет, ведь она даже не замужем.

- Какие цели преследуешь ты?

- О, не волнуйся, они никогда не пересекутся с твоими.

- Это хорошо, иначе я раздавлю тебя, как червя.

- Конечно, раздавишь.

Дерек взял пожилого бизнесмена под руку и повел к шумной компании, где находился Роберт Степченко. Спустя пару минут он устроил так, что Роберт Ефимович и Ганс Груббер остались наедине, лицом к лицу. И Роберт Ефимович не мог отказать. Не здесь, не сейчас, не при таких обстоятельствах.

Анна Фалугина приехала к своей сестре с гордо поднятой головой и подавленным настроением. Снова все получилось, так, как говорила Лизавета Степченко. Старшая сестра всегда оказывалась права, и это выводило Анну из себя.

Ей было уже почти тридцать лет, из которых двенадцать она прожила независимо. В отличие от Лизаветы, считавшей, что жизнь младшей сестры не сложилась, Анна редко оглядывалась назад. Лишь в последний год разочарование стало слишком сильным, заставив переосмыслить прожитое. Она крепко держалась за своего последнего мужчину. Держалась до тех пор, пока не поняла, что ее старания напрасны. Она не винила его за принятое решение. В чем-то в распаде их отношений была виновата она сама. Жить вместе и проводить вместе время, было совсем не одно и то же. Анна поняла, что нравится мужчинам на ночь, неделю, месяц, но что касается совместной жизни, то здесь она мало привлекала их. Поняв это, Анна поняла и то, что не сможет измениться. Так она снова осталась одна. Можно было вернуться либо к родителям, либо к старшей сестре. Из двух зол, Анна выбрала второе.

Нарекания Лизаветы трогали лишь внешне. Внутри она уже давно научилась не придавать подобной критике значения. Лизавета была ее сестрой и всячески хотела помочь - вот что было сейчас главным.

- Нужно определиться, где ты будешь жить, - в первый же вечер сказала Лизавета.

- Я не буду против, если ты разрешишь мне остаться у тебя, - Анна пыталась себя заставить мыслить не так, как раньше. - Я бы хотела научиться готовить и… - последнее далось ей с трудом. - У тебя двое детей. Думаю, что я могла бы гулять с ними.

- Детям нужна мать, - ревностно заявила Лизавета. - Хотя, думаю, тетя им тоже не помешает, - она улыбнулась сестре. - Признаться честно, странно слышать от тебя подобные слова.

- Мне и самой это кажется странным.

- Поэтому, думаю, будет лучше, если мы подыщем тебе отдельное жилье. Ты сможешь жить у нас или одна по своему желанию.

Лизавета прекрасно понимала, что порыв младшей сестры к переменам может оказаться совсем недолгим. Анна тоже понимала, поэтому не стала спорить.

Полина проснулась утром с головной болью и воспалившейся татуировкой. Прошлой ночью она уснула прямо в одежде. От несмытой косметики на лице началось раздражение. Откинув одеяло, она встала с кровати. Стянуть узкие брюки оказалось весьма болезненно. Чуть ниже наложенной Борисом повязки, виднелась засохшая кровь. Полина осторожно отлепила пластырь и подошла к зеркалу. Ненавистное слово все еще резало глаз, однако теперь вокруг него разрастался не менее яркий рисунок, состоявший из множества линий, понять которые было невозможно. Полина хмурясь смотрела на эту огромную татуировку, застлавшую внешнюю часть бедра. Она начиналась чуть выше колена и уходила чуть ли не к талии. Полина повернулась к зеркалу спиной, разглядывая не менее причудливый рисунок, затрагивавший часть ягодицы. Подобного она не ожидала. Полина неподвижно стояла перед зеркалом, не зная, как реагировать.

- Ничего себе! - растерялся Антон Ламзин, когда она пришла к нему и показала татуировку. - Это что, снова чья-то шутка?

- Нет. Они сказали, что нужно сначала сделать набросок рисунка, а затем уже менять старую татуировку.

- Набросок? Ты представляешь, каким огромным будет этот рисунок?!

- Я не знаю, Антон! - Полина в смятении всплеснула руками. - Что мне еще оставалось делать?

- Успокойся, - он подошел ближе, внимательно, рассматривая образовавшуюся опухоль. - Было очень больно?

- Я немного выпила, поэтому не помню.

Антон принес мазь, обработал воспаление. Жжение стихло, уступило место зуду.

- Постой так немного. Не одевайся. Пусть мазь впитается, - сказал Антон.

Полина натянуто улыбнулась.

- Очень некрасиво?

- Не хуже, чем слово.

- Я тоже так думаю.

- Скажи, ты уверена, что они не обманут тебя?

- Кто? Дерек?

- Хотя бы.

- Не должен.

- Почему?

- Я встречаюсь с его братом. Зачем ему это делать?

- Ну, ты же сама сказала, что первую татуировку сделали из-за него.

- Я не знаю! - Полина недовольно всплеснула руками. - Разве у меня есть выбор?

- Тебе виднее.

- По-моему, теперь все равно уже поздно отступать.

- Главное, чтобы тебе это нравилось.

Антон подошел и заботливо осмотрел воспалившуюся кожу в районе татуировки.

Глава 2

Судья Кира Демидовна Джанибекова не могла заснуть. Ночь, которая всегда сулила долгожданный отдых, предательски наполнила сознание мыслями. Неужели клеймо отношений с Петром Лесковым будет всю оставшуюся жизнь довлеть над ней? Даже брат начал косо смотреть в ее сторону. Неужели он думает, что между ней и этим недочеловеком что-то есть? Как теперь доказать, что она не испытывает к бывшему коллеге ничего кроме ненависти и презрения? Что нужно сделать для этого?

Она вспомнила свои визиты к Лескову, когда он был уже в тюрьме. Разве они чем-то отличались от тех визитов, когда он был судьей, когда она, истекая желанием, бежала к нему домой, опасаясь любопытных взглядов? Даже в те моменты она была холодна и надменна. Ни разу они не говорили о чувствах. Между ними был только секс, в котором каждый из партнеров относился к другому с презрением. Два непримиримых соперника, объединенные одной страстью.

Она помнила, как Лесков встречал ее с бокалом вина в руке. Он делал это намеренно, желая показать безразличие к ее визиту. С тем же безразличием она принимала уже наполненный для нее бокал. Иногда Лесков забывал об этом, говоря, что она знает, где бар и может сама обслужить себя. Кира Джанибекова всегда ненавидела, как начинались их встречи. Обмен ничего не значащими колкостями, когда никто особенно не старается преуспеть в красноречии, разве только, чтобы унизить собеседника. Затем они отправлялись в спальню, туда, где шторы были плотно задернуты, чтобы никто не смог увидеть их. Они всегда запирали дверь. Всегда выключали свет…