Октавиан Август. Крестный отец Европы. - Ричард Холланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Октавиан понял, что следовало обойти стороной и Рим, и трусливый сенат, и переменчивую римскую толпу. Превыше всего в столице ценят не закон, а силу. Этого урока Октавиан никогда не забудет. Положение у него было рискованное. Он сделал важный шаг преждевременно, не набрав достаточных сил для решения основной задачи. Эти войска пригодились бы как козырь на тот случай, если Антоний согласится на урегулирование путем переговоров. Однако солдаты Октавиана в настоящий момент не имели желания сражаться против бывших товарищей, с которыми вместе служили в победоносных легионах Цезаря. Тем более что Италии грозило вторжение общего большого врага в лице Брута и Кассия.
Получив урок, встревоженный, но не отчаявшийся Октавиан решил, что лучший для него вариант — не вставать на пути Антония, пока не истечет срок его консульства, чего ждать оставалось уже недолго. В следующем году, рассчитывал Октавиан, Гирций и Панса смогут узаконить его положение. Как консулы они будут вправе ввести его незаконно набранные формирования и его самого в состав римского войска. Цицерон с помощью своего влияния и красноречия облегчит ему путь — если Октавиану удастся найти новые аргументы, что это нужно во имя республики. Если же все сложится наихудшим образом, Октавиан временно объединит силы с Децимом Брутом, хитроумным заговорщиком, с которым прошлым летом ехал в одной колеснице.
Выжидая, как пойдут события, Октавиан расположился вблизи провинции Децима и утешался новыми поступлениями денег из своих тайных, но щедрых источников.
Антоний запросто вошел в Рим в конце ноября, готовый сурово обойтись со всяким, кто встанет на его пути. Конницу он оставил за стенами города, зато пеших легионеров, вооруженных до зубов, поставил круглосуточно охранять свой дом, словно находился в лагере на вражеской территории, ввел пароли, пропуска и регулярную смену караула. На 24 ноября консул созвал заседание сената — обсудить мятеж Октавиана и его попытки подкупом добиться неповиновения государственных войск. Доказательств было достаточно, и в исходе сомневаться не приходилось. Под мечами легионеров у сената не останется выбора, кроме как проголосовать за предложение объявить Октавиана врагом государства, и тогда любой гражданин сможет поднять на него руку. Наказание для такого преступника заключалось в следующем: его нагого прибивали к кресту и забивали насмерть палками.
Молодому человеку по-прежнему неслыханно везло. Решающее заседание сената перенесли, потому что один из полков Антония, отправленный им к восточному побережью, взбунтовался и перешел к Октавиану. Это был непобедимый легион Марса, названный в честь бога войны. Его солдаты и командиры свернули с Северной дороги и отправились на запад, к Риму. Антоний повел им наперехват конницу — задержать их, если они двинутся в столицу. К мятежникам консул обратился, стоя у ворот Альбы — с позиции очень неудобной. Попытки убедить их вернуться к исполнению службы были встречены градом стрел с городской стены, и консулу пришлось с позором отступить. Чтобы взять их осадой, потребовалось бы много месяцев, а времени не оставалось.
Антоний вернулся в Рим, явно намереваясь заставить сенат проголосовать против Октавиана. Но как раз когда он собирался явиться на заседание, проходившее на Капитолии ночью 28 ноября при свете факелов, пришла новость, что еще один легион, Четвертый, последовал вслед за легионом Марса и объявил о переходе к Октавиану. Соотношение сил двух цезарианских вождей переменилось. Настала очередь Антония бояться крушения своих надежд. Собравшись с духом, он пришел в сенат и перевел разговор на обсуждение таких вопросов, как лишение Брута и Кассия относительно незначительных провинций — Крита и Кирены, отданных им в качестве подачки и лежавших в стороне от надвигающихся катаклизмов. Консул позаботился также, чтобы его брат, претор Гай Антоний, был назначен наместником Македонии и чтобы ему дали задание — не дать Бруту узурпировать эту должность. О каких-либо мерах по осуждению Октавиана консул не упоминал.
На следующий день Антоний пересчитал, что осталось от его войска под Тибуром (современный Тиволи), в нескольких милях к западу от города. Пока он приводил солдат к присяге, к нему явились многие сенаторы и всадники, желая заверить в поддержке. Консул воспользовался возможностью: показав неслыханную сообразительность, он и их заставил принести клятву, что они никогда не перестанут хранить ему верность. Хуже для будущего республиканской конституции ничего и придумать было нельзя — действующий консул, командующий войском, требует от сенаторов клясться в верности ему лично, а не сенату и народу римскому.
Антонию пришлось перестраиваться прямо на ходу. Теперь он буквально повернулся к Риму спиной и повел войска на север, отправив вперед гонцов — предупредить Децима, чтобы ушел с наместничества и оставил свои легионы.
Некоторое время Октавиан снова мог считать себя в безопасности. Но настоящая война была еще впереди. Самая кровавая стадия столкновения, которое он столь опрометчиво спровоцировал, только начиналась.
VIII. Цицерон играет с огнем
Убедившись, что Антоний не вернется в Рим, пока не истечет срок консульства, Цицерон выбрался из убежища в Арпине и в середине декабря появился в столице — как раз вовремя, чтобы произнести одну за другой две самые важные в его жизни речи. Первую перед жадно внимающим сенатом, вторую — на заполненном толпой Форуме. Оратор просил целиком и полностью поддержать Октавиана и Децима против Антония, которого называл убийцей (percussor), причем без всякой иронии. На сенаторских скамьях сидели теперь друзья и родственники убийц Юлия Цезаря, а Цицерон торжественно требовал разделаться с Антонием как с врагом государства — как он, Цицерон, почти двадцать лет назад разделался с мятежником Катилиной.
Тучи войны продолжали сгущаться.
Децим Брут дерзко отверг требование консула покинуть пост наместника. Сражаться он отказался и заперся в укрепленном городе Мутине (современная Модена) в долине реки По. У него были несколько ненадежных легионов, множество гладиаторов и огромные запасы солонины на зиму.
Антоний, в распоряжении которого имелись четыре легиона, несколько тысяч молодых новобранцев и отборные телохранители, воздвиг на расстоянии полета стрелы от городских стен огромное кольцо собственных укреплений.
Октавиан же со своими четырьмя легионами опытных воинов и новобранцами, которых хватило бы еще на один легион, смирился с необходимостью уйти в Арреций на зимние квартиры и дождаться марта или апреля — когда подойдут новые войска, набранные к тому времени Гирцием и Пансой, заступавшими на консульство. Все трое планировали начать массированное наступление на ведущие осаду силы Антония, с тем чтобы Децим вышел из города и разгромил его окончательно.
Между тем на другом конце двух альпийских цепей стояли большая часть галльских легионов, множество вспомогательных войск и конница — нетерпеливо ожидая, кто же выйдет победителем. Сражаться никто из них не хотел. Равным образом никто из военачальников — ни Планк (колеблющийся республиканец), ни Лепид (аристократ-цезарианец) не собирались присоединяться к какой-либо из сторон, не зная, каков будет исход. Оба готовились примкнуть к победителю. На том этапе, когда Цицерон обращался к сенату, могло показаться, что Антоний допустил серьезную ошибку, откладывая наступление до тех пор, пока его войска уже не могли перейти по горным тропам из-за выпавшего снега. Если бы консул не протянул время, он мог бы обойти Децима и присоединиться к другой стороне, достаточно мощной, чтобы не сомневаться в верности испанских и галльских союзников, и таким образом, как главнокомандующий, имел бы в распоряжении не меньше семнадцати легионов. А так еще до весны его противнику в Северной Италии предстояло заполучить большое численное преимущество.
Гирцию и Пансе зима принесет куда меньше проблем. Они поведут к Мутине войска по хорошим римским дорогам. Имея в распоряжении всю Центральную и Южную Италию, к февралю они легко наберут достаточно новых легионов, чтобы, соединившись с войсками Октавиана и Децима, получить над скромными силами Антония тройной численный перевес. Преданный Антонию Вентидий Бальб пытался набрать солдат в Северной Италии, но Децим попал туда раньше, и, с точки зрения находившихся в столице, Бальб имел очень слабые шансы. Альпы были закрыты, Кассий и Брут быстро захватывали земли на востоке; у Антония оставался один путь: разбивать своих противников по частям, пока они не объединились.
Столичные кабинетные стратеги предпочли в конце концов поддержать Цицерона — не потому, что стали вдруг отважными патриотами, а потому, что пришли к такому же, как и он, выводу: Антоний находится в очень невыгодном положении. Октавиан скорее всего был не столь хорошо информирован. Его советники, несомненно, верно оценивали его возможности в сложившейся военной ситуации, ноу них в отличие от оптиматских вождей в Риме не было прямого доступа к новостям — ни из официальных источников, ни от Брута и Кассия. Именно потому эти самые вожди постарались утаить от Октавиана, как многого добились к концу года главные заговорщики. И только когда его солдаты перехватили письма от Антония, он понял, что несколько должностных лиц, занимающихся набором войска для новых консулов, специально затягивали время в интересах Антония.