Приключения юнкора Игрека - Павел Шуф

Из окна, из окна, из окна видишь ты…

Осторожно, чтобы не наступить на цветы, девчонки, как во сне, шли к своим партам.

…Но в ее жизни была

Песня безумная роз…

Девчонки не шли, а прямо-таки парили в воздухе, и щеки их горели ярче роз на столе Натальи Умаровны. И пока звучала долгая песня, ни одна из девчонок не села за парту и ни одна не съела свой зефир. А Наталья Умаровна осталась стоять у двери, пока не кончилась песня. И даже не обиделась на нас за цветы в зубах скелетов, вместе со всеми жадно внимавшим словам песни:

Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен, и всерьез —

Свою жизнь для тебя превратит в цветы.

Все, понятно, переглядывались, пытаясь как-то увязать зефир на парте с неожиданным появлением в классе Кати Суровцевой. Ведь только вчера Марта принесла нам весть, что Кэт едет за зефиром в Москву. И вот — странное соседство: и Кэт и зефир. Кого-то из них, по идее, не должно сегодня быть.

Но окончилась песня и… девчонки шумно зааплодировали. Нам ли? Алле ли Пугачевой?.. Точно не знаю. Они с шумом и смехом уселись за парты и принялись уплетать свои зефиры, не сводя удивленных глаз с коробки, лежащей перед Суровцевой. Целой коробки! А Катя все не спешила открывать ее, с трудом соображала, что происходит. Первой не выдержала Марта Борисова.

Кать! — взмолилась она. — Ты бы открыла, а? Интересно ведь. Неужели тебе целая коробка от мальчишек?

Да вот, целая! — хвастливо отозвалась Суровцева. — А что, завидки берут, что вам по штучке, а мне — целую коробку?

Открой, Кать! — неутомимо продолжала гнуть свое Марта, и не помышляя обижаться. — Интересно ведь, за что тебя так наши мальчишки отличили,

— Отличили — значит есть за что! — отрезала Катя, и, не открывая коробки, тяжело придавила ее ладонью. Это мне уже не нравилось. Так, чего доброго, девчонки, и впрямь, вообразят, что мы Суровцевой целую коробку отвалили, в то время как даже на столе Натальи Умаровны лежали сейчас только два зефира в шоколаде.

Но тут, незаметно потянувшись с задней парты, коробку ловко выхватила из-под ладони Суровцевой Анка Янковская. Суровцева рванулась было спасать тайну коробки, но — поздно: Анка успела сорвать крышку и все увидели, что в коробке лежит тоже один зефир, а с ним еще и книга.

— «Остров сокровищ»! — объявила Анка и подняла книгу над головой. Книга была ветхой, не переплетенной после выпавших на ее долю бед, а просто перевязанной бечевой крест-накрест, словно бандероль на почте.

Впрочем, и книга, взамен зефира в шоколаде, еще ничего не объяснила нашим девочкам. Их, конечно же, не могла не удивить такая странная начинка коробки. Нетрудно представить, какое впечатление произвела книга на саму Суровцеву. Выскочив из-за парты, она бросилась отнимать книгу у Янковской и, выхватив, с изумлением прочла давно знакомую ей надпись: «Екатерине Суровцевой от мальчиков нашего класса и от Андрея Никитенко лично!» Надо ли говорить, что эта надпись была ей давно знакома. Морща лоб, состроив страдальческое выражение, Суровцева рассматривала и ощупывала книгу так, будто хотела убедиться, что все происходящее ей не приснилось. Из забытья ее вывел голос Марты:

— Что за книга, Кать?

И почему от какого-то Никитенко? — прибавила Янковская. — У нас ведь нет такого.

— Книга как книга, — растерянно пробурчала Катя и продолжила свою выдумку, чтобы хоть как-то объяснить девчонкам, откуда книга, но при этом упрятать подальше истинную причину. — Не видите, что ли — мне подписана… Уже давно… Вон, тут даже год есть… А Андрей… Это я ему почитать давала, Я с ним раньше училась… А он долго не отдавал книжку. А наши мальчики нашли его и отняли книгу. Чтобы… Чтобы сюрприз мне сделать. Праздничный. Вот и все! — заключила Суровцева и даже сумела выдавить из себя подобие улыбки!

— А чего она такая покалеченная? — спросила Анка. — Вон как перевязана вся. Ее только в гипс осталось заковать и переливание крови сделать.

Мама Янковской была медсестрой, поэтому словам Анки не приходилось удивляться. Суровцева и не удивилась. И не дала застигнуть себя врасплох.

— Интересная она очень, — веско сказала Катя. — Ее мы там всем классом по три раза читали — вот она и развалилась, — и Катя положила книгу в свой портфель. Выкручиваться Кэт умела гениально. Но теперь, когда все вроде бы объяснилось, неожиданно возникла новая неприятная ситуация. Потому что Анка вдруг протянула с обидой:

— А почему только Суровцевой сюрприз? Почему только ей книга?

Тут я не выдержал и напустился на Анку с объяснениями — дескать, не дарили мы ей книгу, а помогли вернуть ее же собственную, что была долгие два года в плену у неизвестного злодея и книжного гангстера Андрея Никитенко, как это уже и объяснила всему классу Суровцева. Но горячие мои слова не произвели на Анку ровным счетом никакого действия. Потому что она запальчиво возразила:

— Если бы захотели, могли бы и другим такой же сюрприз сделать.

— Это кому же? — спросил я.

А хотя бы и мне! — воскликнула Анка и, уперев руки в бока, перевела взгляд на Мишу Кузлянова и зло сощурилась:

Вот, Мишка наш мне уже полгода «Республику ШКИД» не возвращает. Могли бы отнять и тоже мне подбросить. Чем не сюрприз? Что, Миша, не так, да?

Багровый от смущения, Миша растерялся, залепетал;

А чо я? А я ничо. Я отдам…

Вот и отдай! — наступала Анка.

— Поду-у-маешь… — обиженно протянул Кузлянов. — Будто съел я твою республику. Завтра и принесу.

Бедный Мишка! Представляю, как ему было в эти минуты плохо. Ведь человек свой чемпионский букет на девчонок пожертвовал, и на Анку Янковскую, между прочим, тоже. А она его перед всем честным народом похитителем и неотдавалой объявила. Я думал, что разъяренный Мишка, с которого еще не сполз нимб победы, добытый в честной баскетбольной сечи в Ереване лишь позавчера, сейчас с гневом хлопнет крышкой парты и бросится собирать с пола, парт и подоконников разъятый на цветы букет, как собирают мастера машину или телевизор из, казалось, бы беспорядочной груды деталей и узлов. Но Мишка оказался молодцом и ничем не выдал своей причастности к узлам и деталям букета.

Его спасла от дальнейших объяснений Марта Борисова.

— Между прочим, — начала она, — могли бы и меня порадовать сюрпризом не хуже. — Ну-ка, Боренька, скажи, какую книжку не возвращаешь мне аж с того еще мая?

Самохвалов ответить не успел. Потому что тут зашумели разом еще несколько девчонок, подсказывая, какого сюрприза хотели бы и они.

Продолжить разгоревшуюся склоку нам не дала Наталья Умаровна. Сердито постучав указкой по столу, она с улыбкой сказала:

— Девочки, прошу внимания! Думаю, что все мы очень благодарны нашим мальчикам за внимание и прекрасные подарки. А об остальном вы сможете поговорить и на переменке. Сейчас я попрошу дежурных быстренько собрать цветы с пола и поставить их в воду. Так… Начнем урок. К доске пойдет… Пойдет…. Балтабаев.

Ну вот! Кому праздник, а кому — у доски отдуваться. Урок я, честно говоря, знал не совсем твердо. Но тут у меня мелькнула озорная мысль.

— Наталья Умаровна, — вкрадчиво начал я. — А можно, по случаю праздника, самому выбрать тему ответа?

Еще не чувствуя подвоха, она кивнула:

Валяй по случаю праздника! Только не про миллион алых роз — это уже ботаника. А по ботанике мы с девочками вам пять с плюсом ставим!

Тогда слушайте, — объявил я. — Отряд рукокрылых.

— Ну что ж! — улыбнулась Наталья Умаровна. — Тема, правда, старая. И вовсе не из нашей анатомии, а еще из зоологии. Ну да ладно. Так и быть, порадуй девочек к празднику крепкой памятью. Давай, Володя, ослепи девочек к празднику ярким рассказом о летучих мышах. Освежи-ка нам в памяти пройденный материал.

И я отправился к доске — вешать на гвоздь плакат со скелетом летучей мыши, чтобы порадовать девочек сохранившимися в моей голове сведениями о пяти ее пальцах, обтянутых летательной перепонкой, о рыжей вечернице, ушане и прочих сорока видах и, конечно, об уникальном умении крылатой мыши производить ультразвук, летать и обедать насекомыми в темноте.

Что и говорить: радар у рукокрылой ничуть не хуже, чем у Акрама на его корабле. Эту тему я когда-то уже отвечал на пять… Не знаю, правда, прибавил ли мой вдохновенный праздничный рассказ аппетита девчонкам…

…но как говорит Акрам — «У кого качка вызывает ненависть к еде, а у кого — зверский голод». И еще — «Моряк, списавшийся на берег, мечтает о штормах».

ПАЙ-МАЛЬЧИК ВХОДИТ В ОБРАЗ

Весь двор сразу же опознал Борьку Самохвалова — стоило только почтальону раздать свежий номер газеты. Сиропов не лукавил — фотография, сделанная Максом в супермаркете Суровцева, была помещена на третьей странице и изображала Борьку, заботливо примеряющего пятнистый костюмчик малышу. Но главным сюрпризом для нас была подпись под фотографией, сделанная Сироповым перед отлетом в Карши. Подпись гласила: