Критическая теория интернета - Герт Ловинк

but poor» («сексуальный, но бедный») – таким был слоган Берлина. Но то, что такие критики, как я, пережили в 1990-е, вскоре перешло в соседние профессиональные сферы, такие как театр, издательское дело и кинокритика, а также расследовательская журналистика, фотография и независимое радио; все они составили один глобальный разоренный «креативный класс». После отмены государственных субсидий для маленьких и наиболее экспериментальных инициатив, оставшиеся оплачиваемые работы перешли в рекламу и пиар.

После получения исследовательской позиции в Амстердаме – карьерный шаг, на который были вынуждены пойти многие мои знакомые критики и художники – в 2004 году я смог запустить Институт сетевых культур (Institute of Network Cultures). Когда после 2000 года значительно снизилось количество вакансий, связанных с интернет-индустрией, прием на работу штатного теоретика был нереалистичной идеей. Напротив, упор делался на маркетинг и юзабилити. Первым большим мероприятием, организованным моей свежесформированной исследовательской группой в политехническом Hogeschool van Amsterdam (HvA), была «Декада Веб-Дизайна» в январе 2005-го – событие, в рамках которого рассматривалась меняющаяся экономика этой молодой профессии. За ним в ноябре 2006-го последовало MyCreativity, где обсуждалось жалкое состояние процедурной стороны «креативных индустрий», которые только недавно достигли Европы, прибыв из Великобритании и Австралии. Интернет теперь ассоциировался не с миллионерами, а с быстро развивающейся культурой прекариата.

В связи с развитием блогов и «культуры шаблонов» в качестве незамедлительной реакции на крах доткомов уже не было необходимости в создании веб-сайтов с нуля. Цена услуг веб-дизайнеров рухнула, и боты также начали захватывать сферу простых редакторских задач. Гики, создающие софт для блогов, вновь не смогли встроить монетизацию в свои системы, и вскоре люди, увлеченные «партиципаторной культурой», вновь стали жертвой той же самой логики культуры свободного. На этот раз во главе этой культуры такие визионеры, как Генри Дженкинс, который противостоял профессионализации (то есть, оплате) писательского дела в интернете, и вместо этого восхвалял демократическую природу веб 2.0, которую столь просто могут эксплуатировать посредники. В рассылке iDC механизмы были описаны следующим образом: «В случае с веб 2.0 идеология Силиконовой Долины всегда имела два неразрывно связанных аспекта: открытые системы с одной стороны и знание, что „пользователи повышают стоимость“, – с другой. Да, пользователи повышают стоимость, и их труд не оплачивается, но они еще больше повышают стоимость, если ты можешь собрать и монетизировать данные об их поведении» [133].

Горстка блогеров теперь могла заработать на синдикации их контента, сочетаемого с баннерами и микровыручкой от количества кликов, подсчитанных Amazon, Google AdSense и Google AdWords. Заметный вклад в сети со стороны других людей был в итоге перехвачен индустрией старых медиа – одним из наиболее показательных примеров остается Huffington Post: его авторитетное сообщество авторов подало в суд на владельца сайта, Арианну Хаффингтон, когда за счет продажи «ее» сайта AOL она получила 315 миллионов долларов, заработанных их добровольным трудом [134]. Если они создали контент сайта Huffington Post таким, какой он есть, то, действительно, разве не справедливо было бы им претендовать на часть денег от продажи? Свободное официально начало терять свое невинное лицо.

Последующий период, когда веб 2.0 консолидировался, превратившись в «социальные медиа», был охарактеризован как триумф логики «победитель получает все», которую при поддержке венчурного капитала насадили доткомы 1990-х. Интернет-экономика оказалась не свободным рынком, а идеальной почвой для монополий с либертарианскими картелями, потихоньку манипулирующими Силиконовым консенсусом. Секторы недвижимости и финансовых сервисов, проблемы которых привели к кризису 2007–2008 годов, не повлияли на интернет-экономику. Продолжился быстрый рост, на этот раз простимулированный новыми пользователями из Азии и Африки, а также распространением смартфонов и планшетов. Интернет-экономика, изначально укорененная в IT и индустрии медиа, начала встраиваться в другие экономические сектора, от розничных продаж и сервисов до здравоохранения, логистики и сельского хозяйства. Vergesellschaftung (становление обществом), как очень мило обозначили этот процесс в Германии, превратило интернет в огромную вычислительную машину, основанную на неизвестных широким кругам протоколах, которые до сих пор воспроизводят идеологию свободного. Ни один индивид и ни одна профессия, вне зависимости от своей традиционности или заброшенности, не смогли избежать ее влияния. Критика ряда «паразитических» стратегий теперь стала частью общего культурного ландшафта. «Если ты не платишь, значит ты сам – продукт» – это больше не эксклюзивная мысль меньшинства, а коллективное знание онлайн-масс.

В начале 1990-х я рисовал в своем воображении вооруженную интернет-технологиями аудиторию, которая бы читала или скачивала мои эссе за небольшую плату при помощи встроенных peer-to-peer систем микроплатежей, спроектированных в соответствии с распределенной природой компьютерной сети. Если данные могут распространяться децентрализованно, то почему нельзя к этому добавить небольшие цифровые системы микроплатежей? Вариантами прямых платежей могут быть модели подписки или карты с небольшим кредитным хранилищем. Группа хакеров и крипто-экспертов из Амстердама работала над этой самой идеей. Я посещал ряд презентаций Дэвида Чаума, американского основателя Digi-Cash, который на тот момент работал в Центре Математики и Информатики UvA в восточном Амстердаме, где располагался один из первых узлов сети в Европе. В 1993 году я продюсировал часовое радиошоу с Чаумом, в котором он рассказывал о своей борьбе с американскими кредитными организациями, банками и патентами и о значимости анонимности и шифрования информации для будущих систем онлайн-платежей [135].

Вызов, который стоит перед нами, – это строительство и применение на практике в сети бизнес-моделей, основанных на peer-to-peer коммуникации. Эти модели должны стоять на службе у культуры, которая борется против эксплуатации за более эгалитарные способы распределения благ, которые она производит. Срочно нужна система, позволяющая тем, кто выполняет реальную работу, рассчитывать на достойную зарплату; и эта система не должна отклоняться в сторону наибольшей выгоды для основателей и первопроходцев. Одно ясно точно: время жалоб на прекариатизацию прошло. Мы не только нуждаемся в том, чтобы наш труд был оплачен; нам нужно бороться за радикальные изменения в системе управления в комбинации с созданием новых моделей для маленьких сетевых единиц, генерирующих доход. Забастовки должников ради списания долгов не ставят под вопрос господствующее определение денег и их функции. Большая часть пользователей сегодня осознает циничность логики «свободного», в которой они запутаны. Настало время монетарных экспериментов. К 2015 году криптовалюты и общественный гнев по поводу бедности в эпоху слишком-больших-чтобы-лопнуть банков стали нераздельными элементами теории и практики [136].

6. После хайпа социальных медиа: справляясь с информационной перегрузкой (2015)

«Твоя репутация в Facebook не даст тебе ипотеку» (Джарон Ланье)

Искусство игнорировать запросы на добавление в друзья

«В три часа ночи, когда я измотан, но не могу уснуть, я иногда листаю